***
Саске еще пару раз приставал к старшему брату, когда их родители уезжали или задерживались на работе, но затем Итачи сам начал искать предлог, чтобы сбежать из дома и не оставаться с ним наедине. До самого секса он так и не стал доводить, чувствуя, как этого побаивается младший Учиха, и понимая, что и сам не хочет этого.
После того раза, да и после двух других он понял, что близость с братом не приносит ему никакого морального удовлетворения, давая разве что обычную физическую разрядку, как если бы он делал это сам в душе или с какой-нибудь мало знакомой девицей, подцепленной на пьяной вечеринке. И лишь об одном он неустанно не переставал спрашивать себя... «Почему?»
Итачи не мог понять, куда делись все его чувства к Саске, а тот в свою очередь, становился всё более угрюмым и отчуждённым, видя, как старший брат избегает его. Он перестал настаивать на близости с несостоявшимся любовником, но даже после этого они не могли изменить своей привычке и подолгу сидели обнявшись в полной темноте, не произнося ни звука и слушая только биение сердец друг друга.
Перекрашиваться Саске так и не стал, но Итачи привык и к этому, продолжая чувствовать лишь лёгкую неприязнь к внешности брата и всё чаще впадая в необъяснимую самому себе меланхолию. Чтоб немного развеется, он как-то напился на одной из университетских вечеринок, устроенных его друзьями. Обычно старший Учиха никогда не злоупотреблял спиртным, но сегодня парню захотелось действительно напиться, чтобы надебоширить от души и как следует встряхнуться. Итачи заранее предупредил брата, чтобы тот его не ждал сегодня, и теперь, в сгустившихся сумерках, бродил по пустым коридорам университета с бутылкой коктейля наперевес. Он совершенно незаметно ускользнул от шумных друзей и теперь просто брёл в темноте, изредка прикладываясь к узкому горлышку.
Когда он заметил мерцающий в темноте красный огонёк, до его носа тут же донёсся знакомый ментоловый дым, и уже не сомневаясь в том, кто сидит чуть впереди, забравшись с ногами на подоконник, Учиха подошёл ближе и просипел:
- Опять куришь, рыжий, - хрипловатая усмешка сорвалась с его губ сама собой, и парень тяжело привалился плечом к косяку окна.
- А ты опять пьёшь, Ита, - тоже весьма не трезвым голосом отозвался Сасори, который знал, что Итачи напивался только в тех случаях, когда ему становилось совсем хреново.
- Вот как-то получается так, Учиха развёл руками, не зная, как продолжить разговор, но и не отходя от стены.
- И как же ты поживаешь, Ита? – в голосе рыжего сквозили какие-то странные нотки, и брюнет догадался, что Сасори не просто пьян, но ещё и под кайфом.
- Да, откровенно говоря, хреново, рыжий, - в горле Учихи защемило от ощущения того, что ничего не изменилось с тех самых пор, как они с Сасори расстались.
Словно только вчера они вот так же стояли с кровоточащими сердцами, которые один заливал алкоголем, а другой засыпал белым порошком.
- Почему всё так вышло, Сасори? – Итачи не знал, зачем говорит это вслух, но, видимо, алкоголь решил высказаться за него.
- Как «так»…, - тихо прошелестел рыжий, и Учиха услышал, как его голос дрожит.
- Ты знаешь…мой брат.. Саске…, Он такой замечательный.. так тянется ко мне, столько делает, так понимает…, - брюнет оборвался, так и не договорив.
- Понимает? – усмехнулся Сасори. – Так понимает, что ты не можешь найти покоя и говоришь сейчас со мной? – в голосе рыжего сквозила обида и как в зеркале отражалась сосущая его изнутри боль Итачи.
- Этот дурачок готов ради меня на всё, - словно не услышал его Учиха. – Представляешь, он перекрасился в рыжий цвет…
- Дурак! – зло зашипел Сасори, в миг понимая всё, что хотел этим сказать брюнет.
- Да, дурак, - грустно улыбнулся Итачи. – Он хотел нравится мне, а в результате напомнил тебя…
В воздухе повисла давящая на барабанные перепонки тишина, которая кричала и плакала от боли, намертво связывая две одинокие фигуры у окна.
- Зачем ты не вернул меня, рыжий? – это был даже не вопрос, и Учиха молча глотал колючие, обжигающие скулы слёзы.
- Я пытался вернуть тебя, - просипел дрожащим голосом Сасори, и хоть Итачи не видел в темноте его лица, но почти слышал, как и его душат слёзы.
- Но ты так и не вернул меня, - брюнет добивал сам себя.
- Я пытался, вспомни! – в отчаянии Сасори встрепенулся и схватил Учиху за руку. – И сейчас! Я молю тебя, Ита! Вернись ко мне!
Итачи всё же поднял лицо, и хватило всего мгновения, чтобы он, забыв обо всём, моментально растворился в любимых бездонных серых глазах, дрожащих от слёз и мерцающих в темноте невыразимой мольбой.
- И что тогда будет, рыжий? – парень не узнал своего собственного свистящего шёпота.
- Будем только ты и я, Ита! Слышишь? – Сасори почти кричал, встряхивая друга за плечо.
- Рыжий…, - брюнет, наконец, не выдержал и жадно впился в манящие губы, которые Сасори с готовностью тут же подставил ему навстречу.
Прикосновение их ртов было ошеломляющим, переплетение языков безумным, и Учихе показалось, между ними проскочил высоковольтный разряд, от которого закололо даже кончики пальцев. Как голодные они тесно прижимались телами, словно хотели съесть друг друга, но ограничивались лишь поцелуем, которым никак не могли насытиться.
Но именно в этот момент перед глазами Итачи возникло лицо Саске, то самое, когда он просил брата о том, чтобы рыжий больше не подходил к нему. Его длинные трепещущие ресницы, слегка затянутые дымкой глаза и замеревшая на губах мольба…
«Саске», - со стоном отрезвил себя Учиха. Понимая, что уже ничего не исправить.
Он отшатнулся от задыхающегося Сасори и протестующе замотал головой.
- Нет, нет, нет, - он схватился за голову и попятился, роняя бутылку с громким звоном разбитого стекла.
- Ита, Ита…Итачи! – окликнул его рыжий, протягивая руки и пытаясь перехватить запястья брюнета. – Но ты же любишь меня! Глупо это отрицать! – Сасори сорвался на крик, пытаясь остановить необратимое.
- Да! Я люблю тебя! – закричал Учиха в ответ, надрывая связки. – Но ничего уже не изменить! – теперь он тоже задыхался, но уже не от страсти, а от захлестнувшей его пьяной ярости. – Тогда! Тогда ты предал меня! И не раз! Ты предавал меня снова и снова, рыжий! Я падал, разбивался в кровь, зализывал раны, но продолжал верить тебе! А ты продолжал делать это снова и снова! Я не могу тебе простить этого! – Итачи трясло и он не мог заставить себя молчать.
- Но этот щенок не может тебе заменить меня! Даже обнимая его ты думаешь обо мне, ты видишь меня, Ита! – Сасори слетел с подоконника и, схватив Учиху за ворот рубашки, ощутимо встряхнул.
- Убери руки! – брюнет скривился и оторвал от себя железную хватку. – Да, он не идеален, но он намного лучше тебя, рыжий! Он любит меня!
- Но ты не любишь его! Ты любишь меня! – шипел Сасори, гневно сверкая глазами, но больше не делая попыток схватить Учиху.
- Да! Я люблю тебя! Но я ненавижу тебя за это! Я ненавижу тебя за то, что ты такая блядь, что спишь со всеми, кто подвернётся под руку, и привык прогибаться под любого, кто сильнее тебя. Пред любым, кто может согнуть тебя в бараний рог, ты готов лечь и раздвинуть ноги, но не потому, что ты слаб, а потому, что только это приносит тебе удовольствие! Это желание низменное, животное, и ты сам животное, не способное на любовь! – Итачи самому не верилось, что он наконец-то сказал вслух то, что всегда боялся произнести.
- Суууукаааа! - взвыл Сасори, кидаясь с кулаками на Учиху. – Ты никогда не слушал то, что я говорил, ты хотел переделать меня и подстроить меня под себя!
- Это я сука?! – Учиха с холодностью перехватил чужие взметнувшиеся руки. – Я всегда воспринимал тебя именно таким, каким ты был, и слушал каждое твоё слово! И знаешь что? Это было моей ошибкой… Да, возможно я и хотел что-то изменить, но я не настаивал на этом. Я показывал лишь альтернативу, что всё может быть иначе! Я лишь показывал тебе, что у тебя тоже может быть право выбора, однако, ты привык, что с тобой обращаются, как с собакой! А я хотел любимого, а не домашнего питомца, который может при любом удобном случае загрызть. Так что сука тут ты, Сасори….
Итачи отшвырнул от себя рыжего, который не переставая скулил и обзывал Учиху. Он понимал, что поступил с ним слишком жестоко, но больше парень не мог выносить того, что жило в нём и в рыжем, решив окончательно и бесповоротно убить это в них обоих, без права на возрождение.
Перешагнув осколки пустой бутылки, Итачи зашагал прочь от Сасори, чувствуя, как снова раскровилось сердце и взорвалась в клочья душа, но на этот раз он точно знал, что когда рубец перестанет истекать гноем воспоминаний и покроется коркой времени, то затянется навсегда, чтобы уже никогда не вскрыться вновь.