Персонажный отчет со Второй Эпохи.
То, что видела Ру Биань. То, что сердце ее сочло важным. То, что стоило передать ученице.




Послушай меня, Кохур, дитя мое. Я чувствую, как течет мое время, чувствую, что скоро придет пора уходить. Мне уходить, а тебе оставаться. Чувствую, что скоро дети барса будут жить под сенью совиного крыла, а не вороного. Ты уже долго со мной, дитя мое. Уже многое успела узнать. Но я должна рассказать тебе все. Теперь уже пора.
Помнишь, Кохур, как я тебе рассказывала о жизни в Белых горах? Это была старая жизнь, ты ее уже не застала. И быть может в том, что Лайана привела тебя почти сразу после нашего прихода сюда, есть свой знак. Быть может…. Знаки есть везде, дитя мое. В небе и камнях, в сполохах пламени и шепоте ветра. Надо лишь их увидеть. И когда я увидела высокую белую гору здесь, я поняла, что она станет для нас не только домом,… но об этом потом. Ведь сейчас я хочу рассказать тебе, как наша жизнь понеслась подобно горному обвалу, когда мы пришли сюда жить.
Наш вождь, мудрый Унгол Дзирдэнеж, созвал к себе вождей окрестных племен. Сперва пришел Свард из Охотников, что говорил лишь за себя и тех, кто пойдет за ним, не принимая на себя права вождя. Но слова его были честны и прямы, и обещал он прийти и помочь братьям другху своим, коли нагрянет опасность. Затем юный вождь Волков Вард со старейшиной Руаданом подошли к нашему костру. И с ними был разговор. И были обещания и клятвы, что не оставят волки барсов, что не бросят в беде друг друга братья. И пламя приняло их клятвы, что видела я своими глазами. И тебе Кохур говорю, что будешь ты биань, а биань должно следить за всеми словами, что произносят пред ликом огня. Все их тебе надобно помнить, и не допускать того, чтобы ложь творилась пред ликом Мамби. Но скажу тебе я еще об одном, что ворвалась к огню нашему биань клана волчьего, чье имя Маргадик было, и прервала грубо разговор вождей, возопив, что не дело совет вести, когда у них уже обряд инициации готов, да и нечего слушать мальчишку, что инициацию как вождь даже не прошел. Чудно мне было слышать слова эти. Очень чудно. Ведь в горных кланах испокон веку власть триедино и равно держали вождь, старейшина и жрица, и никогда они несогласий своих не показывали прочим, тем паче чужакам. Не дело лезть в обычаи других, но тебе я скажу, что не должно биань вождя перебивать и настаивать на праве своем в делах мирских, ибо то путь прямой к гордыне. Не стали тогда Маргадик биань перечить, хоть и сказала я, что вождь их, пусть и не прошедший посвящения, клялся за себя и за людей своих, и огонь запомнил и принял клятву его. И отправились мы по приглашению братьев волков наших смотреть, как охотников их во взросление посвящают. И снова было полно сердце мое изумлением. Ведь никогда в кланах наших не дозволялось прочим видеть, как человек проходит по Туманной Дороге, ибо нет больше таинства, чем таинство изменения души. Но видно волки долго жили рядом с другими племенами и забыли традицию древнюю. Плясала Мэв, ученица жрицы, подобно зверю дикому, а юные охотники убить ее пытались с глазами закрытыми. И, ранив ее, слушали они притчу вместе со всеми нами, о явлении зверя-хранителя. Вот так проходит взросление у волков. Мне сложно понять их, но их обычаи – это их память. А на память нельзя посягать. Поглядев на праздник их, послушав речи, что вел вождь наш со старейшиной и биань волчьими, удалилась я вместе с Ару, дабы провести обряд его инициации. Знай, Кохур, четыре года добивался Ару права стать моим учеником, четыре года прошло, пока я не уверилась в том, что готов он к этому. Но не смог он нести обязанностей этих, были они ему в тягость. Часто уходил он из клана и долго не возвращался. И я была рада этому. Чувствовала я, что это не его путь, что не будет удачи и счастья клану нашему, если получит он после меня жреца, а не жрицу. И не перечила я Ару в деяниях его. А когда он сам пришел с просьбой отпустить его из ученичества, я со спокойной душой сделала это, хотя и не было у меня тогда других учеников, кроме него. А жизнь на новом месте, тем временем, была очень неспокойна. Ночами дети камней, троллями называемые, атаковали поселение соседей наших халонов, и многие другху помогали им отбить атаку ту, а однажды в заповедном болоте, на берегу которого издревле жил клан Волка, пропал гончар наш Лойх. И ходила я на болото с Мэв дабы говорить с вёрлов и просить её отпустить брата нашего. И не было в духе том зла, и рассказал он, что пробовал он рану Лойха залечить, рану страшную, тяжелую, что после смерти жены его Санайи никак не могла закрыться. И сделала она благо, ибо, и впрямь, через пару лет, нашел себе Лойх жену новую из клана Орла, отпустил Лойха Барс, принял Орел, а я пред ликом Негасимого Пламени нашего и Мамби объявила их целым единым, что идет дорогой одной. Так Лойх стал идором клана Орла, ведь союз свой он заключил с их вождицей (ох, и чудны традиции клана Орла, еще чуднее, чем у волков…). Но до этого еще далеко, а тогда знала я лишь одно, что грядет время славы Небесного Дедушки. Ночь, когда поем мы песни в храме священном нашем, разгоняя светом сердец наших тьму, что живет вокруг. И должно было на всем четырем биань соседних кланов прийти туда вместе. А путь туда был долог и непрост, ведь храм был там, где раньше мы жили, где теперь лишь люди тьмы чинили свой суд. И собрать я решила всех нас, дабы решить, как мы славить будем Полинежа. Собрались мы. И узрела я, что от клана Орла пришел не просто мужчина-жрец, но еще и не другху вовсе, а дитя далекого северного племени лойоха, как сам он сказал. Долго мы говорили о нем и о вере его, о пути и целях его. И легко давал он согласие в веру нашу обратиться и стать одним из нас. Хотя после говорил, что племя его бедствует и хочет переселиться на наши земли. И стало странно мне, что тот, кто хочет стать одни из нас, так печется о другом племени. И сказала я ему: «Брат, ты хороший человек, но ты чужак. Я не верю тебе. Ты можешь приходить и учиться у нас, но ты не ступишь за порог храма». И была обижена Маргадик Биань, и говорила нам, что отталкиваем мы человека доброго, что хочет мудрости нашей набраться, но не дала себя сбить я, и Фрея Биань поддержала меня в том. Как показало время и верно. Ибо женился жрец тот на деве из халонов, и ушел вовсе из клана Орла. Некрепко было намерение его. А время, поверь мне, Кохур, лучшая проверка для любого намерения. Многое промелькнуло в год тот, учениц жриц выкрали люди тьмы, и преступление это сорвало лавину гнева людского, многие племена наши и полки людей с острова пошли с боем на крепость людей тьмы. Отряды грязных орков приходили в леса и горы наши, и лишь крепкие стены пещеры позволили нам спастись. Много других событий памятных и важных свершилось тогда, но я не буду рассказывать тебе об этом, Кохур, об этом расскажет всякий, кто жил тогда. А я расскажу о другом. О том, что скрыто. Ведь мы должны помнить об огне души нашей, а не пристально следить за деяниями народов разных, что люди с острова «политикой» называют. Время текло. Время сгорало. И приближался срок нашего путешествия к храму. Но был дан знак, что Маргадик Биань слишком увлеклась игрой вождей, забыв об огне своем. И волков бешенных, что пришли с болот, приняла она за предков клана своего, и погрызли волки те и саму биань, и учениц её, и вождя со старейшиной. А призраки предков их тем временем разволновались на болоте, и все страшились говорить с ними. Но знала я, что нельзя оставлять призраков, ибо могут выйти они из могил своих и начать убийства чинить. И взяла я факел и вышла к призракам предков волчьих, к призракам предателей вечных, воинов, что были навеки привязаны к земле из-за измены их вождя. Испросила я помощи у призраков – зелье от черной ярости, что поразила столь многих в клане Волка. Сожгла я останки их, получила помощь обещанную. Но коварны были духи, вождь-предатель не стал лучше за века нежизни своей в болоте, и передал он проклятие свое тем, в ком текла кровь его самого и людей его. Ничего не смогла я с этим поделать, лишь много позже испросила я совета у духа гор в гадании своем, и получила ответ, что лишь жертва добровольная, что кровью своей захочет смыть позор этот, снимет проклятие. Это знание я отдала новой биань клана Волка, а что стала она с ним делать, мне неизвестно. Но оставим то, что придет лишь через года, и вернемся туда, где рассказ мой идет. Время приближалось. И вышли мы с Фреей Биань, Ару, что тогда был еще учеником моим и двумя верными охотниками в далекий путь. Шли мы, таясь в тенях, страшась засад и нападений, пережидая время в чащах. Долог был путь, но мы дошли. Врата храма открылись и впустили нас. Воины остались охранять вход, а мы прошли к алтарю. Там нас ждали уже вылеченные ученицы Маргадик биань. И зажгли мы свечи, и ударили в бубен, и воспели песню-хвалу. Но не рассеялась тьма, и как не разжигали мы огонь в сердцах наших, не мог он осветить храм. Ибо был осквернен он и испорчен. И чувствовали мы все это. Воры были в храме, ибо пропали почти все камни-хранители, кроме одного. И решили мы с Фреей Биань взять камень этот, и принести в жилища наши, дабы не стоял он одиноко во тьме, в месте лишенном священного света. И поклялась я над пламенем, что теперь главной заботой моей будет основание нового храма. И пламя приняло мою клятву.
Дорога назад была освещена пламенем храма. Оно помогло нам в сохранности принести в дом наш камень. Ночь была неспокойна, и я удалилась в крепость. На утро же клан увидел, что вождь наш Унгол Дзирдэнеж так и не вернулся…
То был рассвет печали, ибо в пещеру нашу, когда там еще все спали, ворвались дикие звери, что гнались за нашими охотниками. Те не успели закрыть ворота, и звери порезали многих людей. Слава Небесному Дедушке, они не заметили Ингрид, и она смогла перевязать и залечить наши раны. Но звери те были с красными глазами.… А трав для лечения черной ярости не было в наших кланах. И тогда я с охотником Бьёрном долго бежала по лесам, укрываясь от волколаков, бежала к детям леса, дабы испросить их помощи. И дети леса были благи, и пустили они нас в свою крепость. И вылечили наши болезни. И храбрая кагавёр, что лечила нас сказала: «Ведите меня к пещере своей, я помогу вашим людям». И снова шли мы лесами и потаенными тропами, пока не привели дитя леса к нам в дом. Многих другху и халонов вылечила она, и была она уже на грани своих сил, но не отступилась и довела свое дело до конца. А после ушла, закутавшись в свой волшебный плащ. Так знай, Кохур, что помощь может прийти отовсюду, ибо в любых творениях мира этого может гореть благородная искра Негасимого Пламени.
Но вернемся к тому суровому времени. Я гадала тогда. О многом спрашивала я духа гор. О храме вопрошала. И явлено мне было, что замысел мой благ, но что для освящения храму потребны три камня. И еще было явлено мне, что души отцов и братьев наших взывают о покое, ибо не были они преданы земле в гнусных застенках людей тьмы, и души их не смогли стать кодзув лов, не смогли и в пламя уйти для согревания живых. Поняла я, что моими руками должны быть упокоены кости другхов в горах, как были упокоены до этого они в болоте. И стала я ждать, пока соберется большая армия, что пойдет вычищать земли тьмы, и барсов своих просила охранять меня по дороге к Белым горам. Но ждало меня еще одно разочарование. Ибо пришел ко мне идор Лымкойн, и стал говорить, что попал в плен к паукам, но было ему там хорошо и славно, ибо пауки те добры по натуре своей. Несут пауки те красоту в мир и хотят её лишь приумножать, а Лымкойн рад будет теперь им служить, хоть и не отказывается он от прежних богов. И сказала я тогда Лымкойну: «Твой путь – тебе решать. Я не изгоню тебя из клана, но идором ты более быть не можешь. И твори красоту для пауков на других землях, и не искушай братьев своих паучьим путем. Ибо наш путь – путь огня. Путь в небо. Путь паука же темен и идет под землей». И обещала я Лымкойну, что сама переговорю с Шелоб, королевой этих детей тьмы, когда придет время. Но сначала я должна была отстроить храм – это был мой долг.
И выдвинулась рать многотысячная к землям темным. И были среди них и братья мои другху. И просила я охотников, чтобы смотрели в оба они, и, увидев камень наш священный, принесли бы его обратно. И просила братьев барсов своих я, дабы помогли они мне на чужой вражеской стороне почтить кости предков наших. И шли мы с ратью этой долгой дорогой, а у подножья Белых гор свернули и по узкой тропке пошли в глубь скалистых отрогов. Нашли мы яму, наполненную костями предков наших, и развела костер я жаркий, и просила Белого Странника помочь душам неспокойным найти проход в Лазурные Чертоги, а коль не будет на то воли Небесного Дедушки, то провести в объятия Матушки Пламени, дабы стали они пламенем гасимым, греющим. И принял огонь молитвы мои и дары, и были упокоены души, к земле прикованные. Душа моя успокоилась, и пошла с братьями барсами моими дальше за армией, ибо думалось мне, что утащили жрецы темные наш камень в самый Мордор.
Долго шла осада темной крепости. Долго… и я в надежде найти камни совсем забыла о том, кто я и в чем моя первая задача. И пришел ко мне дух гор, и в шепоте его я услышала напоминание. Дерзнула я раскинуть таблички свои гадальные с вопросом, где искать камни, на что ответом мне был гнев небес, ибо, увлекшись малым, я забыла о большем. Посему пошла я искать Фрею Биань, что вместе с братьями своими охотниками отстреливала неосторожных орков, показывавшихся на стенах. Нашла я её в азарте боя, и испугала меня премного картина эта. Ведь слышала я легенду, что была рождена здесь в лесах, о том, как охотники, увлекшись битвой, сами становились волками неразумными. И говорила я Фрее Биань, уходи, мол, сестра, отсюда, твое дело не война, а пламя в душе твоей. И не хотела уходить она, и сильно жгла ее жажда воевать, жажда убивать. Но убедила я её пойти со мной, ибо ждал нас ритуал почитания Небесного Дедушки в славный день солнцестояния. Шли мы, таясь, лесами, но и это не помогло нам, ибо кинулись нам на перерез люди дикие вида бандитского. Долго я бежала полями и лесами, скрываясь от людей, но пришла в наш клан. Не след другху правому боятся смерти, но и искать её нельзя. Тебе завещаю, Кохур, уходи от смерти, пока не воспитаешь себе достойную ученицу, беги от нее, если нет потребы большой в том, чтобы собой закрыть другого. Знай, Кохур, жизнь биань созвучна жизни племени. Не должен затухнуть огонь в сердце биань, ведь этот огонь зажигает сердца другху. Берегла я жизнь свою, пока твой огонь не разгорелся так, как должно.
Вернулась я в клан. И пришла вскоре Фрея Биань, и нашла я Эирлис, ученицу биань волков, выжившую и бежавшую из плена, и вместе мы развели костер жертвенный, и вместе приготовили дары. И вернулись когда воины наши из похода, собрались мы у костра священного, и вознесла я хвалу и славу Дедушке Небесному. И принесли мы дары от кланов наших Матушке Пламени. И увидела я в языках ярких, что приняла Мамби наши мольбы. Закатилось солнышко за горизонт, ушел Небесный Дедушка с небосвода, но свет его остался в душах наших, хотя и были опечалены мы вестями нерадостными. Взяли воины штурмом крепость темную, но не нашли там камней священных. Зато найдены были копье Унгола Дзирденежа и тотем его, а от Крома, идора и друга вождя, остались лишь жалкие клочки его меховой одежды. Но было мне видение славное, что душа Унгола Черного Барса загорелась звездой новою на небе. С почтением проводили мы усопших, и возгласила я имя вождя нового – Асата Дзирденежа.
Многое минуло за то время, пока уходила я из клана за делом важным. А случилось вот что, тебе Кохур надо это узнать. Проклята была Маргадик Биань за поспешность свою и гордыню. За то, что дело свое оставила и занялась чужими. А ведь чувствовала она, что уходит с пути своего, хотела оставить дело биань ученице своей, а самой уйти искать свою дорогу дальше. И говорила я ей, что права она, что нет места сомнениям в сердце биань, ибо должно ему быть чистым огнем. И путь её ждал свой, но отвергла она советы мои и чувства свои, поддалась гордыне своей, коя шептала ей, что без нее никто не сможет ничего сделать, что она самая важная нить во всех узорах. И довела ее гордыня до проклятия. И осталась она нема, ибо уста ее рождали слишком много лишних слов. И еще одним знаком покарали небеса Маргадик. Погибли две её любимые ученицы, что спаслись ранее из плена мордорского. Но не лишила вовсе Мамби своего благословения клан Волка – вернулась из долгого плена Эирлис, третья ученица ее. Долго рассказывала она мне о своих злоключениях, о пытках и муках, о жизни в рабстве, о том, как соблазняли её слуги сауроновы клятву дать и служить тьме. Но пламя Эирлис ярко и ровно горело, выстояла она, не сломили её ни боль, ни страх смерти, ни искушение властью. И благословлением Небесного Дедушки живой добралась она до клана и стала постигать премудрости жреческой жизни с моей помощью.
Нелегко мне было тогда. Ведь была я единственной биань во всех четырех поселениях другху, что могла отправлять все обряды. Ведь столь любимый кланом Орла самозваный жрец из далеких северных земель бросил клан свой и ушел жить к халонам, Эирлис еще не была готова принять путь биань, а Фрея Биань сохранила не так много знаний о пути жрицы, ведь в общине их не было должной преемственности. Я и сжигала тела братьев наших, и руки любящих соединяла, и во взросление посвящала, лечила черную ярость и мор, смазывала раны целебной мазью…. Так было Кохур, и таково было дело любой биань, что оказалась бы на моем месте, ибо наш путь – не дать забыть братьям нашим о вере предков, да. Кохур, дело не в самом ритуале, а в сути, что он заключает. Помнишь, как я обучала тебя вместе с Эирлис? Тебя я учила тому обряду инициации, что принят был у наших предков, Эирлис же я повторила то, что взрастили в своих лесах её деды-охотники. Но о ритуале нельзя забывать, ибо именно позволяет помнить нам о сути, что таится внутри его, помнить о вере нашей, помнить о пути. Что ведет нас к небесам, к чертогам Небесного Дедушки.
А потом произошло то, чему ты уже сама стала свидетелем. Клан Орла принес свой камень в наш клан, и мы освятили храм в глубине нашей пещеры. Отрекались мы от того, что руки наши создали, сжигали творения наши, дабы не привязывали они к земле нас, отвергали созданное нами и становились души наши легче и ярче. И услышав молитвы наши, Небесный Дедушка подарил свет еще одному камню внутри храма нашего. И стали три камня на охрану племени другхского. И рожден был храм всеобщий, храм огня и света в сердце горы белоснежной, гордо главу поднимающей над пиками мглистыми.
Исполнила я клятву свою. И была моя душа свободна от нее. Потому готова я была исполнить обещание, данное Лымкойну и поговорить с королевой пауков. А стоит сказать еще, что сперва Лымкойн пригласил ее к нам в клан, но духи, с которыми я говорила, отвечали мне, что не след пускать детей тьмы ни на землю нашу, ни в сердца наши. Отказала я Лымкойну в замысле его, но чтобы не был он нарушителем клятвы, согласилась я сама пойти к кагапемыд. Шептали мне духи, что если вернусь я из логова пауков, то будет лишь оболочка без огня. Но знала я, Кохур, что пришло время проверить огонь мой. Ибо нет чести в том, чтобы вечно теплить свечу в своем сердце, когда ты можешь развести костер. И пошла я за Лымкойном, что тропами тайными вел меня в гнездо потомков первоначальной тьмы. Вел меня не один Лымкойн. Был с ним и Зулис, коего совратил также Лымкойн на путь Паука. Бедный Зулис вечно метался и сам не понимал, чего ищет,… его огонь трепетал и часто то вспыхивал, то грозил задохнуться. Его пленили сети паутин, блистающие росой в утреннем свете, но забыл он, что этот свет лишь отражение. Запутался он в паутине собственных мыслей и желаний, так и погиб он, не пройдя пути своего. Но дух его греет нас в пламени гасимом, а быть может, уже живет новой жизнью, дабы пройти предначертанное испытание. Но тогда он тоже шел вместе с нами, хотя и не было в сердце его той радости, что грела Лымкойна. Привели они меня в гнездо пауков. Провели в пещеры темные, чьих стен никогда не касался луч света. Долог был наш разговор. И уверяла меня дитя тьмы, королева пауков Шелоб, что не только тьма в душе ее, что часть нитей её паутины тянутся к свету. Говорила, что её радость в этом мире лишь творение прекрасного и спокойная жизнь, а, кроме того, она ничего не хочет. И говорила я ей, что нет зла в плетении узора, отличного от нашего, но не стоит сплетать их воедино. Что понимаю я тягу её к красоте, ведь она, подобно детям леса, навеки прикована к этому миру, что хочет она изменять. Что не будем мы чинить зла её темной душе и детям её, как не чиним мы вреда детям леса и детям гор. Пусть лишь не приходит она в леса наши и не охотится там, ибо разнятся наши пути, ведь её паутина соткана меж ветвей деревьев, а наша дорога идет к небесам. И согласилась она со мной и отпустила с миром меж народами нашими. Долог был путь обратно, и терзали меня сомнения о том, выдержал ли мой огонь её непроглядную тьму? Но успокоили меня духи, не увидевшие тьмы в сердце моем. И радостно мне было, что прошла я испытание это.
Что еще сказать тебе, дорогое дитя мое? Храм наш славился святостью своей среди многих соседних племен, а пещера наша надежностью. Не единожды еще укрывались под сенью пещеры нашей другхи других кланов и люди из соседних племен. А однажды вождь халонский принес мне меч древний – народа своего святыню – и испросил меня об освещении его. Благословила Матушка Пламя меч блистающий, и исчезло проклятье, что несли в глубине своей камни алые, драгоценные. И нет в том ничего странного и необычного, ведь огонь, что горел в сердце храма нашего, был не просто глазом и устами Мамби, он стал еще средоточием пламени душ наших, что сияли во тьме. И сама ты помнишь, Кохур, как не раз еще к огню нашему приходили поклониться люди из разных племен и родов, ибо был тот огонь воистину свят и чист.
Но должна я еще что-то сказать тебе. Помнишь ли ты старца Суллу, дядю моего? То время, когда он ушел на долгое отшельничество в горы, ты не застала, но вернулся в клан он уже при тебе. Помнишь, наверное, как часто он покидал наш клан, уходя туда, куда звало его пламя. Теперь настало время тебе узнать, что искал сей старец достойный. Да будет известно тебе, что клан он покинул, дабы не смущать умы братьев своих изучением наук и обычаев людей с острова. Долго он постигал мудрость их манускриптов, долго медитировал и гадал, испрашивая духов гор о верности решений своих. И открылось ему, что время его отшельничества вышло и должен он свои стопы направить на поиски прародины всех людей. Затем и покидал наш клан Сулла так часто. Нелегки были поиски его, но чистое пламя сердца вело его сквозь тьму, что сгущалась вокруг. Был Сулла честен и отважен, а душа его была добра и милосердна, за то сыскал он расположение людей с острова, что помогали ему в поисках. Помню я, как погибла одна из женщин с острова, что была одержима той же целью, что вела Суллу, помню, как сам Сулла не раз подвергал жизнь свою опасности. Но духи благоволили ему, Небесный Дедушка освещал путь старца, а Матушка Пламя не позволяла затухнуть пламени веры в груди его. И дошел Сулла до далеких земель юга. И отыскал там место, где жили первые люди. А там нашел он алтарь разрушенный, у которого предки наши поклонялись колдуну черному, людьми с острова Морготом называемому. Нет в том противоречия, ибо и наши легенды говорят о том, что обманул нас однажды враг черный и что бежали предки наши от темных сил его на север. Но то были легенды, а ныне мы знаем о месте, где ясно видно, что все люди во младенчестве души своей не могли отличать тьму от света. И нет славы людям с острова, в том, что кичатся они чистым происхождением своим. Все мы идем от корня одного. И тот, чье пламя ярко освещает глубины души, увидит, что не то важно, где ты рожден и кем были предки твои, а то, что видишь ты сейчас на пути своем, куда ты идешь и насколько ясно понимаешь ошибки дедов, что повторять не след.
Храни эти знания как новая биань и передай их ученице своей, когда время придет. И помни, Кохур, дитя мое, что путь биань рядом с путем клана её, долг биань – разжигать огонь в сердцах братьев её, счастье биань – яркое пламя в душах людских, что рассеивает тьму. Запомни это, Кохур, и да прикроет крылом своим мягким дух твой хранитель все наше племя. И де не погаснет вовеки огонь в душе твоей и тех, кого ты поведешь за собой. Гори, Кохур. Согревай. Освещай. Пылай. Я верю тебе, дитя мое. И теперь оставляю тебя. Мне пора уходить. Да не оставит тебя свет Небесного Дедушки, Кохур. Прощай. И до встречи.