-Поиск по дневнику

Поиск сообщений в svor10

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 12.09.2017
Записей: 5
Комментариев: 1
Написано: 6





О любви и силе привычки

Вторник, 12 Сентября 2017 г. 07:40 + в цитатник

Энное количество лет назад я путешествовала по горному Алтаю.
 Как водится, поход был со всеми атрибутами туристской романтики: рюкзаки, палатки, ежедневные многокилометровые восхождения и спуски, стёртые в кровь ноги и вечерние посиделки с гитарой у костра и песнями, завораживающими слух и душу...
 Но в памяти осталось и другое: совершенно невероятное ощущение слияния с природой, чувство необъяснимой причастности к судьбам всех людей на земле - и необыкновенное состояние души, когда вырастают крылья - и даже "капельмейстеру хочется взлететь..." (Б.Окуджава)
 ...Так вот сегодня все те давние чувства вдруг всколыхнуло письмо от моей хорошей знакомой, которая тоже когда-то путешествовала в этих местах 
 Она искала в интернете какую-то необыкновенную сказку, которую хотела подарить на день рождения своему маленькому сыну. И не просто нашла - она прислала её мне по электронной почте.
 Это была глава из очень любимой мною книжки "Ёжик в тумане", которую я давно не перечитывала.
 И я вдруг осознала: когда ты привыкаешь к вещам и существам, которые дороги твоему сердцу, вернее, когда в твоей любви все для тебя становится "и так ясно", когда все "само собой подразумевается" - тогда Мудрость Любви от тебя и ускользает.
 Ты перестаешь замечать окружающий мир и по-новому его узнавать (зачем открывать в нем что-то новое, если все и так ясно?).
 Ты не только перестаешь замечать и ценить капельки проявленной любви в людях, в природе, в окружающем мире, а постепенно, в силу укоренившейся привычки, перестаешь замечать и ценить саму Любовь, перестаешь отвечать ей тем же.
 И опять теряешь многое...
 Делюсь с вами этим текстом из "Ёжика в тумане", которая меня так глубоко тронула, с надеждой, что через нее любовь так же направит и вас к новым и удивительным открытиям сердца...

 "...Взошло солнце, и река, и лес, и холм были так прекрасны, что от них нельзя было отвести глаз. Поэтому с утра Ёжик выбежал на берег, глядел и глядел, дышал и дышал, и никак не мог надышаться.
 — Дышишь? — спросил Заяц.
 — Дышу, — сказал Ёжик.
 — Дыши, — сказал Заяц. — А я побегу, потому что на ходу лучше дышится. И убежал. [...]
 Потом пришел Медвежонок. Он ничего не сказал, сел рядом с Ёжиком и зажмурился. Ёжик тоже зажмурился, и так они посидели молча.
 — Хорошо, да? — сказал Ёжик.
 — Ага, — сказал Медвежонок.
 — А все-таки смотреть лучше, — и Ёжик открыл глаза.
 Бледно-голубая река уходила за поворот и в дымке таяла. Ёжику было так хорошо, что хотелось лететь. Расправить крылья, взлететь высоко-высоко и долго-долго парить, не шевеля крыльями.
 «Если бы я был птицей, — думал Ёжик, — у меня обязательно были бы очень большие крылья. Один раз взмахнул, и — летишь...»
 — Всё равно надо махать, — вдруг сказал Медвежонок. — Взмахивать.
 — Что?
 — Я говорю, даже если, как у орла, все равно надо разика два, а взмахнуть.
 — Ты о чём? — спросил Ёжик.
 — О том, — сказал Медвежонок. — О чем ты думаешь.
 — Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
 — А чего тут знать-то? — не открывая глаз, сказал Медвежонок. — Ты всегда думаешь об одном и том же.
 — О чем же?
 — «О чем же?» — передразнил Медвежонок. — О том, что надо махать. А ты — ленивый. Тебе бы только лететь. Лети и лети, а машет пусть Медвежонок.
 — Ты чего ворчишь? — изумился Ёжик. — Я тебе что-нибудь сказал?
 — А тебе и говорить не надо! Ему бы только лететь, видишь ли, лететь и лететь, а машет пусть Медвежонок.
 — Да где ты за меня махал?
 — Я всегда за тебя машу, — сказал Медвежонок. — Ты только не знаешь.
 — Где? Когда?
 — Везде. Всегда!
 — Ты что — за меня дом убираешь?
 — Причем здесь дом, когда мы говорим о крыльях?
 — Ты что, за меня махал крыльями?
 — Махал, — сказал Медвежонок.
 — Когда?
 — Всегда, — сказал Медвежонок. — Всегда, когда ты летишь, я машу крыльями.
 Ёжик вдруг зажмурился и, когда открыл глаза, увидел вокруг такую красоту, что в душе взлетел высоко в небо и оттуда, сверху, вдруг увидел маленького себя и Медвежонка, и Мышь с зонтиком, и реку, и холм, и лес, и совсем крошечный Медвежонок вдруг вскочил, замахал лапами и закричал: "Ты не бойся! Ты лети! Я машу крыльями!"
 (Сергей Козлов)
 Знаете, когда я это прочла, в Ёжике и Медвежонке я узнала не только себя, а в каком-то смысле каждого из нас.
 Ведь как бы жизнь нас ни нагружала своими повседневными мелочами, суетой или проблемами, которые сваливаются, как снежный ком - всё равно в ней порой бывают совершенно удивительные и незабываемые моменты. У каждого из нас есть что вспомнить...
 Душа каждого хранит светлые образы своих восходов солнца, своего холма или горных вершин, которые были "так прекрасны, что от них нельзя было отвести глаз", своего леса, откуда ты выбегал на берег и "глядел, глядел, дышал и дышал и никак не мог надышаться".
 Каждый из нас хотя бы когда-то сидел на каком-то берегу в тишине и наедине с самим собой, когда вы вместе любовались и вместе молчали - ты и твоя душа.
 А потом - бывало же! - кто-то садился рядом, любимый, родной или незнакомый человек, и вы сидели молча, зажмуривались и вновь открывали глаза, и радовались оттого, что "бледно-голубая река все еще уходила за поворот и в дымке таяла"...
 И тебе было так хорошо, что хотелось лететь, расправить крылья, взлететь высоко-высоко и долго-долго парить...
 Такие золотые мгновения дорогого стоят и никогда не забываются, их не передать словами.
 Ты в ладу с самим собой, и все вокруг кажется тебе родным-родным, близким-близким: природа, люди, звери, птицы, звучания и журчания, чей-то шепот или звонкий смех, чьи-то безмолвные или говорящие глаза, чьи-то руки, которые коснулись твоих или вместе с тобой что-то созидали.
 И ты любуешься - "как все красиво!", и говоришь, что такой красоты давно не видел, давно не слышал и что давно не испытывал такой "тишины" на душе или такого "огня".
 И к тебе кто-то подходит, и ты подходишь к кому-то... И вы говорите или молчите, смеетесь или грустите, что-то вместе делаете или просто любуетесь голубой водой, "которая в дымке тает", а нежность взаимопонимания окутывает вас своим чарующим волшебством — и ты сам не перестаешь удивляться, почему раньше не замечал, что человечек рядом с тобой такой особенный, такой красивый и такой родной...
 ...А потом ты к своим золотым мгновениям всегда возвращаешься - и в радости, и в горе, и в счастье, и в трудностях, и каждый раз, когда не можешь найти ответ на важные вопросы.
 Вспоминаешь о них, и к тебе приходят ответы и решения, а в душу возвращается все утраченное: и силы, и вдохновение, и смысл, и свет...
 И вспоминая, порой констатируешь, что уже давно подобных мгновений у тебя не случалось, да и ты сам уже не тот романтик, весь в трудах, весь в суете и в каких-то мелочах жизни.
 Да и людям, которых ты тогда по-особенному оценил, в будничных хлопотах уже явно не до тебя и не до романтики...
 И ты порой вздыхаешь с тоской: "Ведь было же такое!", и ума не приложишь, что сделать, чтобы былое вновь вернулось...
 Я тоже часто вспоминаю свои былые золотые мгновения, прожитые неизъяснимо, незабываемо, красиво и сильно.
 Мой золотой ларец воспоминаний переполнен "драгоценностями", и не знаешь, какая из них тебе дороже.
 То, что проживалось наедине с самой собой, то, что проживалось вместе с друзьями и с родными, близкими существами или вместе с незнакомыми до этого людьми, которые впоследствии становились роднее и ближе (вновь и вновь перечитывая "Ёжика", столько всего у меня всколыхнулось!)...
 И я осознала: ведь большинство людей, с которыми меня связывают совместно прожитые золотые мгновения, живы-здоровы, как и я сама...
 Но в силу привычки самое лучшее и самое трогательное, что связано с ними, я вспоминаю в прошлом времени, как то, что было и прошло, как то, что уже проживалось...
 Так почему же в повседневности я часто перестаю узнавать в людях ту красоту, которая так меня растрогала в совместно прожитых золотых мгновениях (причем до такой степени, что их я точно никогда не забуду!)?
 Почему же эту красоту я не вспоминаю всегда, когда мне плохо (хотя бы вспомнить, если уж не в состоянии ее вновь увидеть)?
 Для меня вопрос встал серьезный, и я на него тут же ответила: все это потому, что я стала привыкать к вещам, к которым привыкать никак нельзя...
 Все это и называется любить по привычке...
 А если в жизни любого из нас подобные проявления будут повторяться часто, то они уже будут превращаться в привычку любить по собственному образу и подобию.
 Многие твои мнения, взгляды и ощущения по отношению к другим существам из-за этой привычки превращаются в одни сплошные иллюзии о людях и ситуациях, которые ты сам создаешь и из-за которых сам от людей отчуждаешься.
 Но, к сожалению, ты этого не видишь, потому что эти иллюзии превращаются в стереотипы, и порой ты начинаешь в них свято верить...
 Твоя душа может жить без хлеба, без комфорта, без машины, тряпок и без денег - но она не может жить без своих золотых проживаний.
 Она не может жить без своих восходов солнца, без своих любимых уголков, образов и звучаний природы, без своей любимой музыки, любимых книг, стихов и произведений искусства.
 Она не может жить без своих любимых поисков, учений и открытий, без своих грез и мечтаний, своего любимого дела.
 Она не может жить без любви и своих любимых существ, реальных или воображаемых.
 И даже без своей радости и счастья, без своих сражений, страданий и своих слез...
 Все это является частью ее повседневной пищи, ее золотых мгновений - здесь и сейчас, благодаря которым твоя душа ежедневно наполняется красотой, смыслом, вдохновением, светом и силой и остается живой даже посреди самой страшной суеты и проблем.
 Если все это превращается в обыкновенные, будничные вещи и если золотые мгновения отсутствуют в каждом твоем дне, тебе не остается ничего другого, как убегать обратно в свои былые "золотые воспоминания", прожитые когда-то, и впоследствии рождается еще одна беда - привычка цепляться за прошлое, потому что в той жизни, которую ты живешь здесь и сейчас, тебя мало что греет, а это еще одна большая иллюзия...
 На самом деле привычка любить и привычка жить не в ладу с самим собой - это две стороны одной и той же медали и это своеобразный замкнутый круг, из которого трудно вырваться, ибо смотрите, что у нас получается:
 Благодаря маленьким золотым мгновениям каждого дня твоя душа не просто наполняется и не просто питается, а поддерживает этим свою необходимую повседневную внутреннюю "кондицию". А когда душа "в кондиции", это означает, что ее внутренние проживания и открытия позволяют ей раскрываться навстречу людям и окружающему миру, и понимать их, оставаться чуткой, великодушной и доброй, замечать все и реагировать на все, что происходит вокруг.
 Когда душа "в кондиции", это означает, что ее сердце живое, что она способна любить и откликаться на любовь.
 Когда твои дни лишены маленьких золотых мгновений и превращаются в обыкновенные будни, то есть когда ты начинаешь жить и любить по привычке, то у тебя получается своеобразная подмена ценностей. Ты отвыкаешь от одних состояний и привыкаешь к другим, вплоть до инерции или суеты, обидчивости, злопамятности, очерствения, ожесточения, раздражительности, скуки, автоматизма, пессимизма и ощущения бессмысленности происходящего, и привыкаешь ко многим, многим другим моментам, которые ты сам не пожелал бы ни себе, ни другим.
 И это уже не ты настоящий - не так тебе хотелось бы жить, не так тебе хотелось бы любить.
 И порой ты предстаешь перед другими и перед самим собой как одна сплошная иллюзия.
 Но попробуй только кто-то скажи тебе об этом - в ответ он получит протест и кучу аргументов, которые всегда заканчиваются одним и тем же вечным твоим хныканьем: "Если бы у меня было то, другое или третье, то я жил бы и любил бы по-другому, а раз у меня всего этого нет..."
 А в это время маленькие золотые мгновения каждого дня приходят и уплывают мимо тебя - и как жаль, что ты практически никогда их не включаешь в "список своих требований", когда хнычешь и вечно себя жалеешь, цепляясь за свои иллюзии!..
 На самом деле страшная сила привычки создает в душе и в жизни целый мир иллюзий, который не имеет ничего общего с настоящей, трепетной золотой реальностью - только мы этого не осознаём...
 И дело может кончиться тем, что в какой-то момент мы начнем отождествляться с нашими иллюзиями и перестанем видеть золотую реальность, перестанем к ней стремиться и за нее сражаться.
 Ибо, когда речь идет о привычке любить, то созданный нами мир иллюзий часто выглядит единственным доступным и единственным реальным на свете именно здесь и сейчас ("А как же иначе! Лучше синица в руке, чем журавль в небе").
 Так жаль, что часто от журавля в небе мы так легко отказываемся, а теряем многое - и мы сами, и те, кого мы любим.
 Но особенно много теряют те, кого мы могли бы еще сильнее полюбить благодаря этой небесной белой птице...
 И так хочется порой услышать от любимого:
 "Ты не бойся! Ты лети! Я машу крыльями!..."

 Продолжение размышлений о любви

 ...И вновь я сегодня стала пересматривать все свои упущения последнего времени по отношению к дорогим моему сердцу существам и все то, что упускала из маленьких золотых мгновений каждого дня, из тех вещей и моментов, без которых моя душа жить не может.
 Я вновь вспомнила всех "синиц в руке", за которые цеплялась - и всех "журавлей в небе", от которых в последнее время сама отказывалась...
 И я усвоила еще один урок Мудрости Любви:
 Если другие люди не всегда меня понимают и не всегда хотят понять, это всего лишь результат того, что я сама далеко не ангел...
 Жду от них понимания, теплоты, сопричастности и сочувствия, а в то же время сама этого не проявляю по отношению к ним...
 Более того, даже не чувствую, как сильно им все это необходимо - не замечаю их вопрошающего взгляда, не чувствую их "изголодавшуюся" душу, не слышу то, что они пытаются до меня донести.
 Это все потому, что одновременно на них ворчу и даже обижаюсь (ведь они тоже не видят, как сильно я в них нуждаюсь, они тоже на меня не реагируют и ничего мне не отдают!).
 И как всегда бывает, одна сторона ждет от второй то же самое, что вторая ждет от первой - никто не шевелится и не идет навстречу (потому что считает, что другая сторона обязана это сделать первой).
 И пока мы ждем, чтобы по отношению к нам проявили все должное, каждая сторона "дудит в свою дуду", настаивает на своем.
 Не мудрено, что в результате вновь замкнутый круг получается: я не слышу других и не понимаю их, и, как следствие, они не слышат и не понимают меня - и пошло-поехало...
 Так может продолжаться до бесконечности, и поди разберись, кто здесь прав, а кто не прав.
 Так постепенно создается привычка любить, не слыша и не понимая...
 A в случае любой вредной привычки всегда требуются огромные усилия, чтобы разорвать замкнутый круг, в котором оказываешься.
 Я поняла, насколько спасительной в нашем случае оказывается любая капелька любви, идущая от сердца и проявленная по-настоящему и искренне в качестве первого шага (она чрезвычайно важна в любых отрицательных ситуациях, которые создаются в результате привычки любить).
 Какая-то из сторон всегда должна первой очнуться, первой снять шоры с глаз и сердца и перестать зацикливаться только на себе и на собственных переживаниях.
 Замкнутый круг разрывается тогда, когда ты не просто перестаешь видеть и слышать только "себя любимого", чтобы переключиться на душу и сердце тех, кто рядом, когда по-честному заглушаешь себя в своих выводах, обидах и претензиях, даже если искренне считаешь, что ты прав, а все остальные не правы.
 Он разрывается, когда сердце приказывает превозмочь себя, а ты его слушаешься и делаешь первый шаг навстречу другому человеку, хотя все в тебе бунтует (поверьте, это требует немалых усилий - потому что в любом случае тебе кажется, что ты остаешься в дураках либо перед самим собой, либо перед другими).
 Трудно превозмочь себя, но, когда это получается, а на душе становится все чисто и она раскрывается - тогда первый искренний и даже неуклюжий шаг в сторону других вновь возвращает к нам саму Любовь, а привычка обижаться на всех и вся (и на саму жизнь) исчезает, как будто ее никогда и не было.
 Когда ты отзываешься на чужую боль и чужие потребности души и сердца, прежде чем кто-то отзовется на твои собственные, тогда Любовь щедро награждает всех и начинает совершать свои маленькие и великие чудеса.
 И тогда в отживших и замученных отчуждением сердцах вновь оживают все былые и теперешние золотые мгновения, которые всегда выступают в качестве противовеса и еще одного неоценимого, незабываемого урока Мудрости Любви.
 Ты можешь вспомнить какое-то былое, дорогое сердцу золотое мгновение и поделиться им со своим собеседником, и независимо от того, имело ли оно или не имело непосредственное отношение к нему - оно станет мостом, связывающим берег души одного с берегом души другого...
 И дело даже не в том, что вместе вы будете проживать удивительные открытия и слышать, чувствовать, понимать друг друга, беседуя или молча.
 По-настоящему ценным будет то самое новое узнавание друг друга, когда красота одного узнается сердцем другого и когда это обоюдно.
 И кто-то из вас зажмурится и вновь откроет глаза, и будет радоваться оттого, что все это пока никуда не исчезло, и будет счастливо впитывать и трепетно запоминать надолго каждое слово, каждый жест, каждую улыбку или слезу, сияние взгляда, все звуки вокруг и даже говорящую тишину.
 И в золотом ларце твоих прожитых мгновений добавится еще одна драгоценность, которая твоей жизни здесь и сейчас будет придавать смысл, вдохновение, силу и свет.
 Конечно, будни вернутся и все станет как прежде...
 Но зато Любовь оставит каждому свою маленькую волшебную палочку, благодаря которой можно будет возвращать ее обратно в жизнь собственными усилиями и каждый раз, когда сами захотим, — и это будет нашим с ней секретом .
 Она научит нас таинственному искусству наводить мосты каждый раз, когда застывшие болота, бушующие стихии, бездны или даже целые миры будут отделять людей друг от друга.
 А материалом для этого строительства станут все наши золотые мгновения, прожитые и выстраданные по-настоящему, все внутренние богатства нашей души, которые никогда не забываются и которые дорого нам дались.
 Потому что в них собрано все наше счастье, которое доставалось сквозь слезы, и все слезы, которые выплакивали от счастья - и поэтому из них можно будет строить мост, который дотянется до живого сердца любого существа, затронет его, и оно ответит взаимностью.
 В них вся мудрость и весь свет Любви, который мы в себя вобрали, а однажды пришедшая к нам Любовь никогда нас не покинет, если только мы сами от нее не откажемся.
 Свет Любви всегда будет направлять нас, всегда будет мерцать в любом мраке и указывать путь к любому другому берегу , до которого мы будем дотягивать наши мосты, как бы далеко этот берег ни находился.
 Не стоит расстраиваться, что будни возвращаются, что они всегда возвращаются, ибо все становится «как прежде» лишь на время — до тех пор, пока мы вновь не откликнемся, вновь не используем подаренную нам волшебную палочку и вновь не восстановим какой-то мост там, где он опять разрушился.
 В этом что-то есть, что-то из той самой Мудрости Любви, которая не дает нам ни очерстветь, ни расслабляться, ни почивать на лаврах.
 Любовь просит всего ничего — терпеливого, повседневного труда и возобновления, и еще - чтобы мы не забывали про свою волшебную палочку в моменты растерянности, одиночества, отчаяния и душевного мрака.
 Если бы у нас все и всегда было хорошо и каждый день был бы золотым, мы уже ко всему бы привыкли, ничего бы не ценили и ни к чему бы больше не стремились.
 А нас бы отделяли от окружающего мира и от других существ целая бездна, непреодолимый оборонительный ров, которым мы сами себя окружили - без мостов и без золотых кирпичиков, чтобы его построить, без шанса, чтобы кто-то пробил нашу оборону и пришел к нам, и без шанса, чтобы мы сами разрушили ее и пошли навстречу кому-то.
 А Любовь убегает от того, кто строит оборонительные рвы, чтобы ее к себе не подпускать, от того, кто перестает стремиться к ней, кто перестает ценить ее и сражаться за нее, и еще убегает от того, кто выбирает другую владычицу - ее величество Привычку с ее страшной, обольстительной и порабощающей силой.
 В разных жизненных ситуациях Мудрость Любви направляла меня так, что я всегда по-новому открывала эту истину.
 Сейчас я более чем убеждена, что "сражаться за всех тех, кого любишь, и за все то, что тебе дорого" отнюдь не означает зацикливаться на своем, требовать своего и даже не означает искать собственного счастья.
 Ведь, что бы в жизни ни происходило, если по-настоящему любишь, ты всегда искренне хочешь, чтобы прежде всего и в первую очередь были счастливы те, кого ты любишь, а лишь во вторую — чтобы был счастлив ты сам.
 Если тебе что-то дорого - сражайся, но сражайся за счастье других, а не за свое собственное - вот неоценимый урок Мудрости Любви, который я усвоила - хотя в жизни порой приходилось заплатить за него дорогой ценой.
 Иногда Любовь просит от тебя отпустить любимых существ, и не просто согласиться, а благословить их на то, чтобы они пошли другой жизненной дорогой, которая уже мало будет пересекаться с твоей собственной, — лишь бы они были счастливы .
 И тебя терзают самые ужасные из всех мучений, когда приходится признаться себе, что счастье любимых уже не рядом с тобой, а рядом с кем-то или чем-то другим и что тебя вот-вот поглотит страшная бездна одиночества и что тебе уже незачем жить.
 Отпустить и благословить — это уже не Мудрость Любви, а твой Героизм Любви, потому что из всего, что тебе дорого, дороже счастья любимых существ у тебя в жизни ничего нет.
 Счастье другого человека — это не единственная награда за такую твою великую жертву - по любви.
 Сама Любовь будет такой же великодушной к тебе и возьмет тебя под свою опеку, при единственном условии - что ты доверишься ей и не будешь цепляться за прошлое.
 В первое время она будет исцелять твои живые, зияющие раны и будет заставлять тебя не впадать в уныние и продолжать жить.
 И чтобы держать тебя в душевной "кондиции" и ради твоего собственного исцеления, она тут же применит самое мощное и самое действующее из своих лекарств и скажет: "Если тебе плохо, иди и ищи того, кому хуже, чем тебе, или того, кто все еще нуждается в твоих душевных благах. Превозмоги собственные страдания и помоги — подари тому, кто страдает бо


Сколько вы весите?

Вторник, 12 Сентября 2017 г. 07:38 + в цитатник

Среди нас есть люди веселые, подвижные: они, кажется, не ходят, а порхают, настолько оставляемые ими следы малозаметны и изящны (при этом иногда такие воздушные создания могут весить, как упитанные бегемотики)...
И есть персонажи стройные, утонченные - хоть сейчас на подиум (а следы могут оставить - словно танк проехал)...
Но на самом деле неважно, сколько килограммов показывают весы под вами - важно, какие следы вы оставляете на песке...
Почему же одни люди живут легко, а другие - тяжело?
Конечно же, в окружении любого человека есть личности как легкие, так и тяжелые...
У первых, кажется, не бывает трудностей, они никого не грузят своими проблемами, радостно относятся к жизни, и главное - у них все получается.
И есть личности, которые не то, чтобы вечно жалуются, но как-то все, что с ними происходит, воспринимают, словно тягость...
Это не пессимисты и оптимисты, а, как я понимаю, люди, которые по-разному ощущают жизнь: одни как дар божий, как источник удовольствия, другие - как испытание, а то и повинность (я называю таких людей "Моцарты и Сальери") ...
Как, же,с точки зрения психологии, правильнее жить - как Моцарт или как Сальери, как мотылёк или как слон?
К счастью, в том, что касается человеческой психики, наука не признает жестких стандартов для тяжелых и легких типов людей.
Легкость или трудность человека зависят от трех факторов: свойств его характера, типа темперамента и жизненной философии.
При этом нельзя сказать, какой тип характера и образ мировосприятия правильный.
Каждый способ взаимодействия с миром - истинный, потому что он соответствует природе конкретного человека, его психофизиологическим особенностям.
Поэтому не стоит ждать от психологов однозначного ответа на этот вопрос...
А вот философы чётко разделились на два лагеря.
Одни считают, что жить надо легко, другие говорят, что только трудная жизнь достойна...
Например, древнегреческие философы утверждали:
"Боги - это легко живущие" (имеется в виду, что легким людям все удается, и они достигают Олимпа). Фридрих Ницше, напротив, утверждал: "Только тот, кто носит в себе хаос, может родить танцующую звезду" - по его мнению, лишь трудно живущий человек может создать что-то стоящее.
Вот вам два совершенно разных философских взгляда на жизнь.
А по критерию жизненных результатов - какая философия всё-таки продуктивней?
Взять, например, Моцарта - легчайший был человек!
И музыка его такая же - легкая, изящная.
А вспомните произведения Шнитке - между нами говоря, не каждый выдержит такую громоздкую, сложную музыку.
Но и тот и другой - гении.
Можно сравнить великих поэтов Есенина и Пастернака.
К примеру, мы знаем, что Борис Леонидович, раз по пятьдесят переписывал свои тексты, мучился над каждым словом (как и Лев Толстой, между прочим).
А вот Есенин писал легко, быстро, почти без черновиков...
Отцы-основатели советской психологии Александр Лурия и Алексей Леонтьев - тоже красноречивый пример.
Лурия был искрометным, жизнерадостным человеком, фонтанирующим идеями.
Леонтьева все, кто его знал, характеризовали кратко: тяжелый человек.
Но и тот и другой - великие ученые. Однако по восприятию мира и по отношению к жизни — абсолютно полярные...
Для каждого из названных личностей было естественно жить именно так, а не иначе.
Ведь есть творчество преодоления, а есть творчество фонтанирования.
Те, кому надо все время что-то преодолевать, чтобы появилось вдохновение, скорее всего, люди тяжелые.
Тех же, кто фонтанирует идеями без видимого внешнего напряжения, можно назвать людьми легкими. Грубо говоря, одни гребут, как бульдозеры, другие летают, как стрекозы...
Американский автор Филипп Бейли в своей книге, которая называется "Гомеопатическая психология", пишет о том, что в современной цивилизации все чаще встречается такой человеческий типаж: тяжеловесные, застревающие на проблемах люди, предпочитающие все просчитывать наперед и страшно нервничающие, если что-то идет не по плану...
Они чаще других болеют сердечнососудистыми и желудочно-кишечными хроническими заболеваниями. И как замечает Филипп Бейли, переделать тип человека невозможно, такова его природа.
Так что тяжелые люди в общении непросты, они угнетают и порой раздражают...
Но есть неоспоримый плюс: они могут долго и результативно выполнять рутинную работу, в то время как легкие люди ее ненавидят.
К тому же для людей существуют и различные виды мотивации.
Например, мотивация процесса и мотивация результата.
Или мотивация страхом и мотивация радостью.
Вот простой, пусть и условный, пример:
Если легкий человек работает дальнобойщиком, то он наслаждается дорогой, получает удовольствие от каждой мелочи: вот смешной пес на заправке, а вот вкусный бифштекс в придорожном кафе...
Если же водитель - тяжелый человек, он всего этого не замечает, для него главное - прибыть вовремя. Его мотивация - не удовольствие, а скорее, удовлетворенность тем фактом, что все идет по плану...
Что касается мотивации радостью, то она, безусловно, присуща легким людям: они готовы делать то, что им приятно, в силу удовольствия от самого процесса.
А вот мотивация страхом необходима людям вязким, тяжелым: их подстегивает желание избежать неприятности или беспорядка.
Если мы обратимся к архетипу "Моцарт", то вспомним, что у Моцарта не было мучений на тему: "А как мне написать симфонию, чем ее закончить?"
Он получал удовольствие от захватывающей радости творчества, когда мелодия лилась, словно сама собой.
Вот! Ключевые слова - "словно сама собой"...
Нередко замечаю: ценность результата почти всеми определяется "кровавыми мозолями"..
А если человек все делает в охотку, легко и радостно?
Что, его результаты менее значимы, нежели результаты того, кто упахивался до седьмого пота?
В чём же здесь психологическая закавыка?
Во-первых, человек, которому все дается легко, в кайф, неизбежно вызывает зависть со стороны тяжеловесных коллег.
Вы же не думаете, что, фигурально выражаясь, "слон" спокойно сможет наблюдать за тем, как "мотылёк" играючи делает работу, которую ему, "слону", выполнить гораздо тяжелее?
Во-вторых, тяжелые люди зачастую нуждаются в препятствиях - затем, чтобы сказать: "Это было очень трудно, но мы это сделали!" - тем самым наращивая свою значимость.
Трудности, нарушение графиков, хаос - это своеобразная мотивация, питательная среда для тяжелых людей. И если вдруг им недостает хаоса, они создают его сами...
Всем нам приходилось лечиться в поликлиниках и больницах, всем нам делали уколы.
Вспомните, насколько разными бывают манипуляционные медсестры:
Одна улыбнется, пошутит - и легко сделает укол - даже не почувствуешь, как она быстро это проделала. 
Другая нахмурится, покачает головой: "У-у, какие плохие вены... Тяжело попасть!".
И вы уже напряглись, переживаете - в самом деле, как с такими тонкими венами на что-то хорошее надеяться?
Я с большим почтением отношусь и к медсестрам, и к врачам, и в то же время понимаю, что тяжелые люди в медицине - это дополнительный стресс для пациентов.
Они могут, подчеркиваю это, невзначай нанести человеку непоправимую моральную травму.
Отсюда, кстати, выражение - "легкая" и "тяжелая" рука.
Конечно, эти определения - не научные.
Но мы все улавливаем моменты, когда приходится иметь дело с такими "тяжелыми" людьми - будь, то врач или парикмахер... И подспудно стараемся избегать подобных контактов...
Насколько помнится, по Фрейду удовольствие возникает только после напряжения.
То есть удовольствие - это награда, которую надо заслужить.
А разве по-другому нельзя?
Разве не так возникает "совковый" комплекс незаслуженной радости, когда человек чувствует себя недостойным чего-то хорошего?
Причины могут быть и чисто психологическими (низкая самооценка, неадекватное самопринятие), и конституциональными (тип телосложения и тип нервной системы), и гормональными, и социокультурными. Марк Бурно, известный российский психиатр, писал: северные народы - психологически тяжеловесны, южные - легки.
Так разве не стоило бы нам присмотреться к кубинцам, итальянцам, грекам, чтобы понять: смысл жизни не в страдании, смысл жизни - в самой жизни?
Я тоже могу прокомментировать вывод, сделанный Фрейдом: для определенного типа людей удовольствие измеряется в количестве усилий, потраченных на достижение результата.
Но это вовсе не является правилом для всех...
Есть такое психологическое понятие: реверсивность (это способность человека переносить мотивацию деятельности с процесса на результат и обратно).
Человек реверсивный может перестраивать свои планы, пересматривать свои графики и никогда не останавливается на достигнутом.
Исчерпывая одну тему в жизни, он находит в ней всё новое содержание, иной смысл.
Ригидный же, то есть жесткий или негибкий человек, бьется в одном направлении, как изобретатель вечного двигателя.
Либо, достигнув поставленной цели, ощущает бессмысленность и пустоту в жизни, так как делать ему, на его взгляд, больше нечего...
А вот и ещё интересный вопрос.
Если в паре или в семье один - "слон", а второй "мотылёк"? Что тогда?
Жизнь показывает: если мужчина - тяжелый, а жена - легкая, супруга сумеет адаптироваться.
Потому что в подобных случаях задача женщины - успокоить любимого мужчину, снять с него напряжение.
Но если, наоборот, именно мужчина - легкий человек, а женщина тяжелый, то пара попадает в группу риска...
Дело в том, что мужчина - мотылёк зачастую просто не в состоянии выдержать напряжение, создаваемое тяжеловесной, ригидной женщиной. Ей же, в свою очередь, он кажется несерьезным, легкомысленным, безответственным...
Еще я обратила внимание вот на что.
Легкие люди обсуждают решение проблемы, а тяжелые - саму проблему.
У меня есть такие знакомые, которые очень любят объяснять, почему им что-то не удалось, почему что-то невозможно сделать - вместо того чтобы обсудить, как это можно-таки осуществить...
Но признаем-таки честно: в природе нужны и те и другие.
Иначе какой-то бы вид давно уже вымер.
Но, говоря о плюсах и минусах, можно воспользоваться приемом, который называется "гиперболизация". Иными словами, если гипертрофировать признаки обоих типажей, то на одном полюсе - легком - получим неустойчивого инфантильного психопата, которому на все наплевать (помните, как сказал Богров, застреливший Столыпина: "Какая разница, съем я еще пару десятков котлет или моя жизнь закончится сейчас"?)
А если гипертрофировать тяжелый типаж, получится экстремал, смысл жизни которого будет в том, чтобы бороться, страдать, создавать трудности, преодолевать их, разрывая аорты и ломая кости другим или себе...
Лично мне кажется, что вдаваться в крайности всегда опасно...
Как для легкого, так и для тяжелого человека главное - найти то самое "золотое сечение", гармонию, которая позволит пользоваться своими сильными и слабыми сторонами, как птица - крыльями.
Простейшие выглядят так.
Для мотыльков:
1) составляем четкий план хотя бы на неделю, твердо зная, что жизнь меняется, но пункты плана выполним все равно, пусть и с опозданием;
2) не стесняемся сообщать другим людям о том времени встреч, которое удобно нам, а не им;
3) периодически меняем среду пребывания и обстановку, чтобы отвлечься от привычного пейзажа и антуража;
4) заводим кошку, пытаемся ее понять :)
Для слоников:
1) разрабатываем тайм-менеджмент на год с подробными датами и местами пребывания;
2) позволяем другим людям иметь некий люфт неточности, так как они слабые, а мы сильные;
3) время от времени читаем подборку анекдотов, которые считаются почему-то смешными и стараемся понять, что же в них смешного;
4) заводим собаку и дрессируем ее как можем :)
В конце концов, летом - самое время подумать о легкости бытия)))))))


О взаимоНЕпонимании

Вторник, 12 Сентября 2017 г. 07:36 + в цитатник

Все, конечно, помнят фразу из известного советского фильма Станислава Ростоцкого "Доживём до понедельника":
"Счастье – это когда тебя понимают".
Действительно, сложно спорить с данной истиной, но я бы еще добавила, что счастье – это когда не только понимают тебя, но и когда ты сам понимаешь другого человека.
Особенно значимо это понимание для ребенка.
Ведь он так ждет простого человеческого отношения к себе!
Сначала от своих родителей, а уж потом и от всего окружения...
Но что порою нам мешает понять свое собственное дитя?
Бешеный ритм жизни, нескончаемые деловые переговоры, житейские неурядицы?
Или зачастую мы ведём с ним разговор на разных языках?
Размышляя об этом, я вспомнила одну реальную историю.
... Однажды третьекласснику Антошке задали выучить наизусть стихотворение Фёдора Тютчева "Весенняя гроза".
Мальчик был ответственный и сразу приступил к выполнению домашнего задания.
Он прочитал стихотворение и не понял значение одного из слов.
- А ведь от одного-единственного слова может зависеть весь смысл произведения - вспомнил он наставления мамы...
Как можно учить стихотворение, не понимая, о чем там речь?
И любопытный, старательный Антон отправился к отцу.
– Папа, а что такое "вторит"?
Папа, надо сказать, у Антошки был опытным технологом на химическом производстве.
И он с важностью стал объяснять сынишке, расхаживая по комнате, что такое фторид:
"Фторид – это соединения фтора с другими элементами. К фторидам относят как бинарные соединения – ионные фториды, соли фтористоводородной и металлов, ковалентные фториды переходных металлов в высших степенях окисления и фториды неметаллов – так и сложные неорганические соединения, например фторангидриды кислот, комплексные фториды, гидрофториды металлов и фторированный графит..."
- Что, что?
– Как, тебе ещё непонятно?
Давай попробую попроще объяснить...
- Фториды – это такие химические соединения фтора с другими элементами. Выделяют простые, или бинарные…
От объяснений отца глаза сына все больше округлялись...
Именно эти глаза и привлекли внимание к этому разговору мамы мальчика. Она подошла и спросила, в чем собственно вопрос.
- Мама, я не знаю, что значит слово "вторит"!
Мама с удивлением спросила Антона:
– Сынок, а где ты прочитал это слово?
– В стихотворении Тютчева.
- ?????
– Ну, да.
И Антон начал декламировать вслух:

"Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.

Гремят раскаты молодые!
Вот дождик брызнул, пыль летит...
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит...

С горы бежит поток проворный,
В лесу не молкнет птичий гам,
И гам лесной, и шум нагорный –
Все вторит весело громам... "

Смущенный папа отправился курить на балкон, ругая начальную школу.
Как это часто бывает, виноватыми оказались учителя, потому что задали ребёнку такое непонятное стихотворение :)
А на следующий день он уже строчил заявление в районный отдел Комитета по образованию, с просьбой проверить квалификацию учительницы сына и исправить недочёты в школьной программе.
Ненароком досталось и Тютчеву, который, с точки зрения взрослого мужчины детородного возраста, неправильно использовал написание известного химического термина...


Надо ли бояться своих желаний?

Вторник, 12 Сентября 2017 г. 07:34 + в цитатник

Я боюсь своих желаний. 
Точнее, боюсь им следовать, реализовывать… 
Вот, к примеру, лежит на полке пирожок. И я жутко хочу его цапнуть и съесть.
Но в голове вдруг начинает звучать целый хор запретов: «Хорошие девочки не хватают пирожки, как дикие обезьяны», «А вдруг он испорченный — и тебе станет худо?», «А что, если на этот пирожок уже есть другие претенденты, и они обидятся?» — ну и прочее такое…
Чем сильнее желание, тем жестче и разнообразнее внутренние контрмеры, примменяемые к этому желанию…
И вот я всё-таки решила разобраться: как с этим быть и где из этого выход? (тем более, что это проблема очень многих людей...)
Здесь опять вспомню то, о чём уже писала раньше: чем же люди отличаются от животных, кроме прямохождения?
Ничем особенным, кроме способности усложнять себе жизнь, создавая виртуальные — существующие только в голове — психологические проблемы.
Ведь способность к абстрактному мышлению, помимо огромных эволюционных преимуществ, стали причиной затруднений, с которыми ни одно животное никогда не сталкивается!
Зверю, к примеру, не приходится уговаривать себя не брать пирожок: мол, это некрасиво и не понравится хозяину…
У животного все проще — если несколько прошлых попыток схватить пирожок обернулись неприятными ощущениями, желание естественным образом исчезает или блокируется безо всяких самоуговоров…
Это ведь абсолютно логично — если удовольствие от действия меньше, чем неудовольствие от последствий, то повторять это действие не стоит. Даже думать тут не о чем…
С другой стороны, если удовольствия оказалось больше, то ничто не заставит зверя отказаться от своих намерений получить желаемое. Все просто и естественно...
То есть отказ от некоторых желаний — это совершенное нормальное и оправданное поведение для животного…
Вот, возьмём для примера собаку, которая друг человека )))
Собака хочет стащить котлету со стола, но недовольство хозяина для нее страшнее, поэтому она будет просто смотреть на желанный кусок самым печальным из своих взглядов — ведь манипулировать хозяином ей никто не запрещал...
Человек в этом смысле устроен точно так же: если попытка исполнения какого-то желания неоднократно приводила к неприятным последствиям, то после нескольких таких «уроков», в противовес желанию, возникает мотив для его блокировки.
А поскольку мы обладаем каким-никаким самосознанием, этот процесс самоблокировки мы вполне можем пронаблюдать — как раз в форме всех этих контраргументов, которые в момент принятия решения навязчиво прокручиваются в голове у большинства из нас...
Любопытно здесь то, что человек очень редко осознает самый главный контраргумент — «Прошлая попытка исполнить это желание причинила мне боль, физическую или душевную».
Вместо этого мы часто обнаруживаем у себя тенденцию доказать, что желание не стоит исполнения — виноград, мол, зеленый, поэтому мы его не хотим)))…
С этого момента как раз и начинается психология.
Обесценивание желания снижает болевые ощущения от неспособности его реализовать.
То есть на уровне внутреннего диалога мы наблюдаем не только процесс естественной самоблокировки, но и работу дополнительной психологической программы, цель которой в снижении душевных страданий по поводу неисполненного желания...
И ведь это еще относительно здоровое и разумное функционирование психики!
Некоторые желания мы свободно исполняем, некоторые желания блокируем, слегка сожалея об этом; — но есть более сложная и тонкая проблема, когда нежелательными для нас оказываются не последствия, а сам факт наличия определенного желания.
Опять же, напрашивается сравнение… У зверя ведь нет никакого самомнения.
Даже самый воспитанный пес вряд ли способен переживать о том, считают ли его «хорошим»…
Мнение хозяина его интересует только в том смысле, продолжает ли тот накладывать в миску еду…
Если хозяину что-то явно не нравится, собака прекратит это делать, но никогда она не поселит у себя в голове маленького внутреннего хозяина, который будет следить за ее поведением в отсутствие хозяина настоящего...
У собаки нет внутренней потребности нравиться себе или кому-то еще — либо она всегда собой довольна (мечта любого человека!), либо, вероятнее, у нее просто нет в голове такого вопроса (ах, как же они счастливы, эти звери!)))
Не имея личностного сознания, зверь избавлен от любых проблем самооценки — его интересуют еда и комфорт, а не образ, который при этом возникает в глазах хозяина.
Представьте, какими виноватыми должны бы чувствовать себя домашние зверушки, проживая всю жизнь за счет хозяина и не отдавая ничего взамен! Но ведь не чувствуют…
Всё потому что у них нет внутри механизма, который мог бы породить подобные сомнения.
А у человека — есть… Такова цена эволюции сознания...
И мы, озабоченные своей самопрезентацией, вынуждены контролировать не только свое фактическое поведение, но и само возникновение желаний.
Первое позволяет нам скрывать свою природу от других, второе — есть попытка скрыть свою природу от самих себя…
И мы действительно боимся своих желаний, как сказано в том известном афоризме, авторство которого приписывают Ходже Насреддину.
Но не потому, что они обязательно ведут к поступкам, которые вызовут чужое осуждение, а потому что само их наличие вызывает у нас свое собственное, автономное самоосуждение...
В итоге все это приводит к тому, что большинство внутренних блокировок срабатывают из-за чисто психологического, а не физического дискомфорта.
Никто ведь не бил нас ремнем по заднице(!!!))), нам просто недвусмысленно дали понять, что хотеть «цапнуть пирожок» — это плохо, и нас за это перестанут любить.
Но душевная боль от этого была такой сильной, что теперь мы, прежде всего, защищаем выживание своей личности, и только потом — выживание и комфорт своего организма.
Ведь для человека, по-преимуществу, лучше быть голодным, но хорошим, чем сытым, но плохим.
Как зверь защищает свой живот — самое слабое свое место, так человек защищает сердцевину своего существа — свою личность и самооценку.
Такой вот своеобразный терновый венец творения...
Есть этому еще одна причина.
Что бы ни говорили нам философские и духовные учения об отсутствии контроля над желаниями, в своем субъективном мире мы все живем с непрошибаемой убежденностью, что наши желания принадлежат нам и нами контролируются.
Например, в случае казуса неких своих телесных функций, мы довольно легко можем от них дистанцироваться — если у нас в животе что-то громко булькнуло, мы испытаем неловкость за свой организм, и лишь чуть-чуть за «себя», но в целом останемся психологически невредимы — это ведь всего лишь организм, это не «Я»...
А в отношении своих желаний мы такого фокуса проделать не способны — уж если «булькнуло» внутри какое-то желание, то мы не можем от него так просто отвертеться, сославшись по аналогии на то, что это всего лишь психика, а «Я» тут не при чем...
Мы не можем отделить себя от своих желаний.
В нашем внутреннем мире, каких бы философских позиций мы не придерживались, «Я» и «мои желания» — это неразделимые явления. У «меня» не может быть «не моего» желания.
Желание, оно всегда «мое», даже если мне это в корне не нравится…
И никакие отговорки здесь не срабатывают, любое желание всегда остается «моим собственным» и определенным образом меня характеризует.
И поэтому, когда человек обнаруживает у себя внутри какое-то неприглядное с его точки зрения желание, у него нет ни единого шанса отвертеться от соответствующего вывода: «Я — тот человек, у которого есть плохие, неправильные желания».
Будет ли реализовано в дальнейшем это желание, уже не важно…
Для самооценки важен сам факт того, что оно возникло. Раз возникло, значит, уже с тобой всё ясно...
И вот отсюда начинается невротическое состояние: попытка человека вывернуться в ситуации, когда внутренние факты говорят об одном, а думать о себе хочется совершенно другое…
Можно даже сказать, что наше вечное недовольство собой, наш неизлечимый внутренний конфликт — это конфликт именно со своими желаниями.
Мы обнаруживаем в себе такие мотивы и хотения, которые никак не вписываются в тот образ, который мы пытаемся на себя надеть. Быть может, у нас получается свои темные желания скрыть от других, но мы никак не можем скрыть их от самих себя — мы знаем, чего мы хотим, но изо всех сил пытаемся сделать вид, что это не так…
Цивилизованный, социально адаптированный человек — это не тот, у кого нет неправильных желаний, а тот, кто научился врать, что их нет… и что хуже всего — врет он самому себе...
В порядке продвижения от ложного понимания себя — к истинному, можно сказать, что поступки характеризуют человека точнее, чем его слова, а желания — еще точнее, чем поступки.
И в глубине души мы это прекрасно осознаем, и именно поэтому в самом буквальном смысле до чертиков боимся своих желаний…
Наши желания — это правда о нас самих, подчас очень горькая и неприглядная, но правда.
Поэтому внутренний диалог, который мы наблюдаем в себе в спорных ситуациях, это не просто попытка заблокировать нежелательное поведение, — это попытка выгородить себя, защититься от своего желания и от того, что для нас значит его наличие.
Весь этот поток внутренних контраргументов — это попытка подавить и заблокировать возникшее желание или, на худой конец, доказать, что его возникновение — это ошибка, глюк системы, временное помешательство — а на самом деле я совсем другой человек!
Наши желания — это сокровенная правда о нашей истинной сущности, правда настолько сокровенная, что мы прячем ее даже от самих себя.
И чем сильнее желание, тем сильнее оно нас обнажает…
Наши желания срывают с нас всякие маски, и поэтому мы чувствуем себя так уязвимо, когда приходится открываться в близких отношениях.
И от другого человека мы, в сущности, хотим именно этого — принятия наших желаний, которые мы сами в себе принять не можем.
Мне недавно одна клиентка рассказала о себе нечто, что меня поразило…
Когда она знакомится с мужчиной, то всегда наговаривает ему о себе всякой напраслины, представляется не такой, какая она на самом деле есть, причём делает это совершенно осознанно.
А когда мужчина реагирует соответственно, она обижается: «Что же он, не понял, что всё это ахинея? Значит, не любит!!!»
То есть что же получаетя?
Полюби и почувствуй мои настоящие желания, и я почувствую, что ты любишь МЕНЯ.
Полюби мою лживую сказку о себе, и… я буду благодарна, но почувствую себя преданной и одинокой…
Увы, такова горькая ирония большинства отношений, основанных на флирте или на обычном выпендрёже...
Страх перед своими желаниями, перед своими чувствами, враньё о себе — это в сущности, страх самого себя, это острое недоверие, а часто и отвращение именно к себе, а не к партнёру.
А партнёром, который, якобы, нас «не понял», мы только прикрываем свой стыд и срам.
Перед собой же, что самое досадное...
И очень «в тему» всплыло из памяти стихотворение Зинаиды Гиппиус, написанное ею еще в 1901 году:
ПРЕДЕЛ
«Сердце исполнено счастьем желанья,
Счастьем возможности и ожиданья,-
Но и трепещет оно и боится,
Что ожидание — может свершиться...
Полностью жизни принять мы не смеем,
Тяжести счастья поднять не умеем,
Звуков хотим,- но созвучий боимся,
Праздным желаньем пределов томимся,
Вечно их любим, вечно страдая,-
И умираем, не достигая...»

...Собственно говоря, к этому уже нечего добавить...


Клон Серебряного века - Черубина де Габриак

Вторник, 12 Сентября 2017 г. 07:23 + в цитатник
(В тексте статьи использованы: исповедь и автобиография Черубины де Габриак (http://www.33plus1.ru/Decor/Art/Russian/MIF/Cherubina_de_Gabriak.htm), воспоминания М.Волошина (http://az.lib.ru/w/woloshin_m_a/text_0260.shtml) и С Маковского (http://brb.silverage.ru/zhslovo/sv/chg/?r=about&id=2)     
 
 
Ранней осенью 1909 года литературный Петербург был потрясен: появилась новая, безумно талантливая и столь же загадочная поэтесса, которая прислала в только что созданный журнал «Аполлон» письмо на надушенной бумаге, переложенное сухими листочками полыни, с потрясающими, романтичными и возвышенными стихами. Подписи не было – лишь буква «Ч».
 Главный редактор «Аполлона» Сергей Маковский был одновременно восхищен и заинтригован. Даже не столько стихами, сколько вырисовывавшимся в сопроводительном письме, написанном по-французски, образом юной и пленительной девушки с загадочной и печальной судьбой.
 Вскоре раздался телефонный звонок, и Маковский услышал обворожительный голос «прекрасной поэтессы». 
 «Голос у нее оказался удивительным: никогда, кажется, не слышал я более обвораживающего голоса. Не менее привлекательна была и вся немного картавая, затушеванная речь: так разговаривают женщины очень кокетливые, привыкшие нравиться, уверенные в своей неотразимости».
 Вся редакция журнала (между прочим, в ее состав входили Иннокентий Анненский, Вячеслав Иванов, Николай Гумилев и Михаил Кузьмин) единодушно решила опубликовать стихи неизвестной – раскрывшей, наконец, свое имя Черубины де Габриак.
 И началась блистательная и совершенно фантастическая литературная мистификация, подготовленная известным поэтом Максимилианом Волошиным и воплощенная в жизнь мало кому известной поэтессы Елизаветы Дмитриевой…
 Мистификации, кстати сказать,  довольно живучей... 
Кто же она, эта загадочная Черубина де Габриак?
Она родилась 31 марта(12 апреля по новому стилю) 1887 года в Санкт-Петербурге, в бедной дворянской семье. 
Отец — учитель чистописания в гимназии – рано умер от туберкулеза, костным туберкулезом болела в детстве и Елизавета (дома её звали Лилей), которая на всю жизнь осталась хромой...
Закончила гимназию, училась в Петербургском женском педагогическом институте, слушала лекции в Петербургском университете и даже в Сорбонне... 
 Потом преподавала историю в женской гимназии и занималась переводами с испанского. Писала мистические стихи, но не печаталась: застенчивая, скромная и прихрамывающая девушка не могла заинтересовать своими стихами ни одного редактора. Хотя внешность ничуть не мешала ей в личной жизни – поклонники появились у Лили с тринадцати лет, а через два года большинство ее связей были отнюдь не платоническими.
 Впрочем, стихи ее были не так, чтобы уж очень хороши – разве что чуть выше среднего уровня... И если бы не случайная встреча с Максимилианом Волошиным, имя Елизаветы Дмитриевой было бы давно и прочно забыто...
 Но назвать Лилю заурядной личностью было бы тоже несправедливо. Она была особенная, но не потому, что писала стихи, а потому, что ее внутренний мир был с самого детства деформирован и практически представлял собой чистый лист для любого, кто пожелал бы создать новую Галатею.  Волошин как раз и пожелал, после того, как прочитал сумбурный и жутковатый дневник Дмитириевой.
 «…В детстве от всех моих игрушек отламывалась одна нога, так как брат и сестра говорили: «Раз ты сама хромая, у тебя должны быть хромые игрушки».
 …Брат был очень странный и необыкновенный. Он рассказывал мне страшные истории из Эдгара По и за это заставлял меня выпрыгивать из слухового окна сеновала. Это было очень высоко и страшно, но я все-таки прыгала. Сестра тоже рассказывала, но всякий раз, когда рассказывала, разбивала мне куклу, чтобы ничего не делалось даром.
 Мы иногда приносили в жертву игрушки, бросая их в огонь. Однажды принесли в жертву щенка, он завизжал, прибежали старшие и его освободили.
 …Когда мне было 5 лет, брат стал «христианином». Они со школьным товарищем решили «бить жидов» и вырезывать у них на лице крест. Поймали мальчика еврея и вырезали у него на щеке крест, но убить не успели…
 Когда мне было 10 лет, брат взял с меня расписку, что шестнадцати лет я выйду замуж и что у меня будет 24 человека детей, которых я буду отдавать ему, а он будет их мучить и убивать. 
 Брат страдал нервными припадками. Я помню, когда мы остались с ним одни, без старших в квартире, он, чувствуя приближение припадка, ложился на диван и заставлял меня смотреть на него. Это, по его мнению, укрепляло нервы. Он сам нюхал эфир и давал мне. Мне тогда становилось страшно и приятно, и я ложилась где-нибудь на пол. Потом брат все ходил по квартире и резал какие-то невидимые нити. Его отправили на несколько месяцев в больницу. 
 Я тоже вскоре заболела дифтеритом, после которого год была слепая. Тогда я утратила воспоминание о предыдущей жизни, которые у меня в раннем детстве были отчетливы и ярки…»
Возможно, Лиля утратила память вообще, а все, что было написано в дневнике – фантазия чистой воды... 
Но Волошина это не волновало, он уже задумал свою мистификацию - и Лиля была идеальным материалом для ее осуществления. Тем более, что без памяти влюбилась в Макса – да в него влюблялись практически все женщины, включая Марину Цветаеву!
 Литературная мистификация начала XX века, известная как поэтесса Черубина де Габриак, имеет приличную библиографию: написано несколько книг, очень много статей и несколько очерков воспоминаний. Но настораживает несколько странных несоответствий и реакция достаточно известных людей на это событие.
 Прежде всего – реакция глубоко уважаемой мною Анны Андреевны Ахматовой. Она до конца своих дней не простила Волошину этой истории - и не желала иметь с ним ничего общего. Анна Андреевна держалась в стороне, но так или иначе знала почти всех действующих лиц... 
 В общем, болезненная психика Дмитриевой и буйная фантазия Волошина превратили заурядное знакомство в «пылкий роман» между Лилей и Гумилёвым. Роман, в который поверили практически все, не считая нужным даже задуматься над деталями или сопоставить факты и даты.
 Пока же Лиля еще до знакомства с Волошиным обручилась со студентом-мелиоратором Всеволодом Николаевичем Васильевым, который пронес любовь к ней через всю свою жизнь, пережив жену почти на пятнадцать лет. Но в Париж в 1907 году – слушать лекции по старофранцузской литературе – Дмитриева поехала одна. 
 Там, в мастерской одного из русских художников, познакомилась с Николаем Гумилёвым. Это было лишь мимолетное знакомство, сразу же выпавшее из памяти двадцатилетнего юноши, только что окончившего гимназию и приехавшего завершить образование во Франции и Италии.
 Вряд ли он даже предполагал, что мимолетная встреча с экзальтированной барышней будет иметь какие-то последствия.
 Вернувшись из Парижа, Дмитриева преподавала в Петровской женской гимназии, печатала в теософских журналах переводы из испанской поэзии, влилась в артистическую жизнь столицы, посещала лекции в Академии художеств и знаменитые литературные собрания на «Башне» Вячеслава Иванова, где познакомилась с Волошиным и немедленно влюбилась, причем не без взаимности: их роман начался практически сразу. 
 Запись о встрече с Дмитриевой в дневнике Волошина помечена 18 апреля 1908 года:
 «Некрасивое лицо и сияющие, ясные, неустанно спрашивающие глаза. В комнате несколько человек, но мы говорим, уже понимая, при других и непонятно им».
 Но тем же числом Волошин был вынужден в своих заметках отметить, что Дмитриеву постоянно преследуют видения и различные галлюцинации. 
 «Да... галлюцинации. Звуки и видения. Он был сперва черный, потом коричневый... потом белый, и в последний раз я видела сияние вокруг. Да... это радость. Звуки — звон... стеклянный... И голоса... Я целые дни молчу. Потом ночью спрашиваю, и они отвечают...»
 Понятно, что Дмитриева часто не помнила реальных событий или придумывала несуществующие. Но иногда очень четко воспринимала происходившие события, хотя нельзя сказать, чтобы восприятие было адекватным.
 В самом начале 1908 года в жизни Елизаветы Дмитриевой произошли трагические события. От заражения крови скоропостижно умерла ее сестра Антонина в возрасте 24 лет, а муж сестры покончил жизнь самоубийством. Сохранилась дневниковая запись об этом самой Дмитриевой:
 «Сестра умерла в 3 дня от заражения крови. Ее муж застрелился. При мне. Я знала, что он застрелится. Я только ждала. И когда последнее дыхание, даже был страх: неужели не застрелится? Но он застрелился. Их хоронили вместе. Было радостно, как свадьба... У мамы началось с этого. Это ее потрясло, у нее явилась мания преследования. Самое тяжелое, что она начинает меня бояться».
 Знаете, я бы тоже начала… бояться человека, который воспринимает похороны сестры и зятя, как веселую свадьбу. 
 В 1908 году больше ничего особо интересного в жизни Дмитриевой не происходило. Волошин снова уехал Париж, она переписывалась с ним.
 С осени Дмитриева начала преподавать, давать частные уроки и написала множество стихов. С ними она и познакомила вернувшегося в конце января 1909 года Волошина. Тот порекомендовал ей серьёзно заняться поэзией.
 Вскоре Дмитриева познакомилась с Алексеем Толстым, но не произвела на него никакого впечатления. К тому же бурный роман с Волошиным продолжался, и у Максимилиана уже начали появляться замыслы того, как можно использовать свое влияние на эту необычную девушку.
 На одном собраний в «Башне» Иванова Дмитриевой представили Гумилева, оба вспомнили о своей парижской встрече. Но рассказы о сразу же вспыхнувшем бурном романе между Дмитриевой и Гумилевым являются сильно преувеличенными и не подкреплены никакими свидетельствами, а основаны лишь на репутации Гумилева, как «повесы из повес». Возможно, была короткая связь, которая впоследствии в «воспоминаниях современников и участников» превратилась в «роман века». Впрочем, Гумилев о Дмитриевой вообще молчал… до определенного времени.
 Молчал даже после того, как Дмитриева попросила его стать ее спутником в поездке в Крым – к Волошину. В Коктебеле у Максимилиана был собственный дом, уже тогда известный как своеобразный «Дом творчества»: там бесплатно и подолгу живали многие творческие люди, знакомые и друзья хозяина.
 Согласитесь, нелогично тащить нового любовника к еще не оставленному прежнему. Но Дмитриева именно так и поступила, наивно полагая, что ее связь с Волошиным – тайна для всех. А Гумилев совершенно спокойно согласился ехать, поскольку собирался сотрудничать вместе с Волошиным в новом создающемся журнале «Аполлон». Кроме того, незамужняя дама не могла ехать в одном купе с посторонним мужчиной, и Дмитриеву в поездке сопровождала еще и кузина бывшей жены Волошина, намеревавшаяся пожить у моря.
 30 мая Гумилев с дамами прибыл в Коктебель. Волошин в своем дневнике делает об этом такую запись:
 «Первые дни после приезда Толстых, а неделю спустя — Лиля с Гумилевым — было радостно и беззаботно. Мы с Лилей, встретясь, целовались».
 Гумилёву мгновенно стало ясно, что его просто использовали, как ширму. Алексей Толстой, бывший свидетелем данных событий, описывает их так:
 «Гумилев с иронией встретил «любовную неудачу»: в продолжение недели он занимался ловлей тарантулов. Его карманы были набиты пауками, посаженными в спичечные коробки. Он устраивал бои тарантулов. К нему было страшно подойти. Затем он заперся у себя в чердачной комнате дачи и написал замечательную, столь прославленную впоследствии поэму «Капитаны». После этого он выпустил пауков и уехал».
 Правда, невероятно бурный роман с неоднократными предложениями руки и сердца?
 Итак, Гумилев уехал из Крыма, создав чудесную поэму, а Толстой остался и так описывал атмосферу, в которой происходило «рождение Черубины»:
 «Помню, в теплую, звездную ночь я вышел на открытую веранду волошинского дома, у самого берега моря. В темноте на полу, на ковре, лежала Д[митриева] и вполголоса читала стихотворение. Мне запомнилась одна строчка, которую через два месяца я услышал совсем в иной оправе стихов, окруженных фантастикой и тайной».
 Позже с Алексея Толстого, невольного свидетеля, взяли клятву молчать, и тот ее сдержал, что было для него, обожавшего пикантные истории, в общем-то, подвигом.
 Дмитриева практически все время проводила с Волошиным, много рассказывала Максу о себе, о смерти своей сестры и ее мужа, о своих видениях. Возможно, именно тогда у Волошина стал окончательно складываться проект его мистификации. Но… после 7 августа в дневнике Волошина вообще нет никаких записей до 1911 года. То есть за весь «период Черубины». Это уже позже, в «Воспоминаниях», он во всех подробностях опишет свою затею и всех ею одураченных.
 «Это было вчера. Лиля пришла смутная и тревожная. Ее рот нервно подергивался. Хотела взять воды. Кружка была пуста. Мы сидели на кровати, и она говорила смутные слова о девочке... о Петербурге... Она не отвечала на мои вопросы, у нее морщился лоб, и она делала рукою знаки, что не может говорить. «У тебя болит?»
 Она показывала рукою на горло. Так было долго, а, может, и очень кратко. Я принес снова воды и дал ей выпить. И тогда она вдруг будто проснулась...
 - Лиля, что с тобою было?
 - Не знаю, я ведь спала...
 - Нет, ты не спала…»
 Описан типичный случай тяжелого истерического припадка. Кроме того, известно, что мысли Дмитриевой постоянно вращались вокруг ее рано умершей дочери Вероники. Она посвящала ей стихи, ее образ часто присутствует в ее видениях. На самом деле… никакой Вероники не существовало. 
 Подобная личность могла привлечь внимание Волошина, как признанного собирателя редкостей и диковин, да к тому же Дмитриева идеально подходила для задуманного им розыгрыша. Гумилёва же все это могло только оттолкнуть.
 «Макс, я что-то забыла, не знаю, что. Что-то мучительное. Скажи, ты не будешь смеяться? Нет, если я спрошу? Можно? Я всё забыла... Макс, я ведь была твоей... Да, но я не помню... Я ведь уже не девушка... Ты у меня взял... Тебе я всё отдала, только тебе. Ты ведь меня никому не отдашь? Но я совсем не помню ничего, Макс. Я не помню, что я была твоей. Но я еще буду твоей. Ведь никто раньше тебя... Я не помню...»
 Это – тоже из дневника Волошина. Воспроизведение очередного монолога Лили. Комментарии, по-моему, излишни.
 «…В это время стучит в комнату Алихан [А. Толстой] и зовет пить чай. Мы идем туда. Лиля идет, хромая и шатаясь. Сперва она очень бледна, но потом овладевает собой и разговаривает со всеми, как будто ничего не было...
 Я сижу с ней и думаю о том, что это неожиданное забвение - чье-то благодеяние. Точно кто-то волей вынул из нее память о прошлом».
 Чистый лист. И на нём Волошин начинает творить свой полувиртуальный шедевр.
 Максимилиан довольно подробно описал создание Черубины в своем дневнике:
 «…Лиле в то время было 19 лет. Это была маленькая девушка с внимательными глазами и выпуклым лбом… Она писала в это лето милые простые стихи, и тогда-то я ей и подарил чорта Габриака, которого мы в просторечии звали «Гаврюшкой».
 Габриак был морской чёрт, выточенный волнами из корня виноградной лозы и имел одну руку, одну ногу и собачью морду с добродушным выражением лица. Я нашел его на берегу после шторма…Мы долго ломали головы и, наконец, остановились на имени «Габриах». Это был бес, защищающий от злых духов. Такая роль шла к добродушному выражению лица нашего чорта…» 
 Между прочим, Дмитриева перед отъездом в Коктебель появлялась в редакции будущего «Аполлона» под своей настоящей фамилией и предлагала для публикации в журнале свои стихи. Но они были забракованы и отвергнуты. 
 Но «Габриак» уже появился… 
 Дальнейшие события развивались уже согласно волошинскому сценарию:
 «В 1909 году создавалась редакция «Аполлона», первый номер которого вышел в октябре—ноябре. Мы много думали летом о создании журнала, мне хотелось помещать там французских поэтов, стихи писались с расчетом на него, и стихи Лили казались подходящими. Редактором «Аполлона» стал С. К. Маковский - «Papa Mako», как мы его называли, чрезвычайно аристократичный и элегантный. Я помню, он советовался со мной — не внести ли такого правила, чтоб сотрудники являлись в редакцию «Аполлона» не иначе как в смокингах. В редакции, конечно, должны были быть дамы, и Papa Mako прочил балерин из петербургского кордебалета…
 … Тогда мы решили изобрести псевдоним и послать стихи письмом. Письмо было написано достаточно утонченным слогом на французском языке, а для псевдонима мы взяли наудачу чорта Габриака. Но для аристократичности чорт обозначил свое имя первой буквой, в фамилии изменил на французский лад окончание и прибавил частицу «Де»: Ч. де Габриак.
 Впоследствии «Ч.» было раскрыто. Мы долго ломали голову, ища женское имя, начинающееся на Ч., пока наконец Лиля не вспомнила об одной Брет-Гартовской героине. Она жила на корабле, была возлюбленной многих матросов и носила имя Черубины...
 Как сотрудник редакции «Аполлона» и близкий к Маковскому человек, Волошин мог непосредственно наблюдать за развитием своего авантюрного замысла.
 «…Маковский был в восхищении. «Вот видите, Максимилиан Александрович, я всегда Вам говорил, что Вы слишком мало обращаете внимания на светских женщин. Посмотрите, какие одна из них прислала мне стихи! Такие сотрудники для «Аполлона» необходимы!»
 Черубине был написан ответ на французском языке, чрезвычайно лестный для начинающего поэта, с просьбой порыться в старых тетрадях и прислать все, что она до сих пор писала. В тот же вечер мы с Лилей принялись за работу, и на другой день Маковский получил целую тетрадь стихов.
 В стихах Черубины я играл роль режиссера и цензора, подсказывал темы, выражения, давал задания, но писала только Лиля. Мы сделали Черубину страстной католичкой, так как эта тема еще не была использована в тогдашнем Петербурге».
 Волошин либо лукавил, либо скромничал, так как его роль в создании «творчества Черубины» он не только давал задания и подсказывал темы, но и сам писал стихи – куда более сильные, чем те, которые выходили из-под пера Лили Дмитриевой. Именно это стало одной из причин печального конца авантюры.
 «На другой день Лиля позвонила Маковскому. Ему не хотелось класть трубку, и он, вместо того, чтобы кончать разговор, сказал: «Знаете, я умею определять судьбу и характер человека по его почерку. Хотите, я расскажу Вам все, что узнал по Вашему?» И он рассказал, что отец Черубины — француз из Южной Франции, мать — русская, что она воспитывалась в монастыре в Толедо и т.д. Лиле оставалось только изумляться, откуда он все это мог узнать, и таким образом мы получили ряд ценных сведений из биографии Черубины, которых впоследствии и придерживались».
 Маковскому таким же мистическим образом стало известно, что у Черубины рыжеватые, бронзовые кудри, бледное лицо с ярко очерченными губами. Она ревностная католичка, ей восемнадцать лет, строгое воспитание получила в монастыре и находится под сильным влиянием монаха-иезуита, ее исповедника. В изысканных строках стихов сквозила тоска одиночества, желание пойти навстречу зову сердца, найти душу, которой можно было бы довериться. 
 Разумеется, сердце девушки было отдано рыцарю, а сама девушка называла себя в стихах «инфантой» и жаловалась на безысходное одиночество. 
 Успех Черубины де Габриак был кратким и головокружительным. Но трудиться в таком темпе - за себя и «инфанту» - да еще вести переписку с Маковским и морочить голову остальным сотрудникам «Аполлона» стало очень трудно даже для Волошина. Был удобный случай все достойно прекратить: Черубина «Заболела воспалением легких и ее жизнь висела на волоске». Если бы у Волошина хватило решимости отказаться от своей игрушки, никто никогда не узнал бы тайны.
 Но Максимилиан еще не наигрался. К тому же Дмитриева панически боялась «смерти» своего «духовного двойника», полагая, что немедленно умрет и сама. Так что чудом выздоровевшая поэтесса-инфанта была «отправлена» на время в Париж, а Дмитриева, разумеется, благополучно осталась в Петербурге. Условно благополучно: ее официальный жених отбывал воинскую повинность, и молодая женщина фактически была предоставлена самой себе в литературных и окололитературных кругах столицы. 
 Дмитриева заинтересовалась одним из сотрудников «Аполлона» Иоганнесом фон Гюнтером, переводчиком и драматургом. Однажды они встретились в той же «Башне» Вячеслава Иванова. Лиля неоднократно делала колкие замечания насчет стихов Черубины де Габриак и личности таинственной незнакомки, говорила, что Черубина наверно очень безобразна, а иначе она бы уже давно явилась перед своими восторженными почитателями.
 Дамы, в основном, согласились с Дмитриевой и предложили Гюнтеру высказать свое мнение, но тот благоразумно уклонился. Потом Дмитриева прочла несколько стихотворений, которые Гюнтеру понравились, и он высказал Лиле свое мнение о них, а Любовь Дмитриевна Блок добавила, что Гюнтер хорошо перевел стихи ее мужа и уже перевел стихи многих русских поэтов. 
 После этого Лиля прочитала еще несколько своих стихотворений, и Гюнтер поинтересовался у нее, почему же она не посылает их в «Аполлон». Дмитриева ответила, что один её хороший знакомый, господин Волошин, уже обещал об этом позаботиться. 
 Через некоторое время Гюнтер встал, чтобы уйти, и в этот же момент поднялась и Дмитриева, так что по петербуржскому обычаю пришлось Гюнтеру предложить себя в провожатые даме. Лиле захотелось «немного пройтись», что вылилось в достаточно долгую прогулку, во время которой Дмитриева рассказала о себе фон Гюнтеру почти все. У нее был обычный приступ словоохотливости, когда она вываливала на собеседника массу неожиданных и странных подробностей. Рассказала она и о своем близком знакомстве с Волошиным и Гумилёвым.
 Когда фон Гюнтеру удалось вставить слово, он спросил:
 - Теперь вы преследуете своим сарказмом Черубину де Габриак, потому что ваши друзья, Макс и Гумилев, влюбились в эту испанку?
 Дмитриева вдруг остановилась, тяжело дыша, и спросила:
 - Сказать вам? Но вы должны об этом молчать. Обещаете? Я должна вам рассказать... Вы единственный, кому я это говорю... Я - Черубина де Габриак!
 Фон Гюнтер просто не поверил собственным ушам. Он потребовал подтверждения – и получил его на следующий день, когда при очередном телефонном звонке Маковскому Черубина говорила именно то, что было обещано накануне Дмитриевой. 
 Пришлось поверить, тем более, что разговоры о некой мистификации уже давно ходили в литературных кругах. А. Толстой просто знал подноготную событий, но молчал.
 И. Анненский сразу почувствовал подвох и заявил об этом Маковскому, прочитав стихи Черубины:
 - Нет, воля ваша, что-то в ней не то. Нечистое это дело.
 Что-то подозревал и Вячеслав Иванов, и некоторые другие поэты, но автором мистификации считали самого Маковского. 
 Гумилев, безусловно, сразу раскусил эту мистификацию, но из гордости и презрения молчал. Кроме того, следует сказать, что хотя Гумилев внимательно следил за творчеством молодых и начинающих русских поэтов и писал своевременные рецензии об их произведениях и сборниках, он никогда и нигде не обмолвился ни словом о Черубине де Габриак и ее стихах. 
 И уж точно никогда не посвящал стихов Дмитриевой! Она, точнее Волошин ее устами, просто сознательно распространяла эту дезинформацию, подхваченную, кстати, Цветаевой, что придало лжи большую достоверность. Однако никто никогда не видел этих стихов опубликованными, как не видел и того журнала, на который ссылалась Дмитриева (Волошин). Зачем-то Максимилиану была нужна еще одна легенда: Гумилев-де был влюблен в Дмитриеву и тщетно добивался ее руки.
 А вот сам Волошин как раз посвящал стихи своей любовнице! Например, венок сонетов «Corona astralis». Но об этом все почему-то молчали и продолжают молчать...
 Фон Гюнтер, конечно, не удержался и «под большим секретом» поведал тайну Черубины Михаилу Кузьмину, еще одному сотруднику «Аполлона». Кроме того, рассказал, что у Дмитриевой с Гумилевым в Коктебеле был большой роман, о чём он знает от… самого Гумилёва, который якобы поведал ему все это в самых грубых выражениях. По-видимому, сентиментальный немец постеснялся назвать истинный источник информации – саму Дмитриеву; достаточно было и того, что она ему наговорила во время их прогулки.
 Выслушав фон Гюнтера, Кузмин усмехнулся и произнёс странную фразу:
 - Я давно говорил Маковскому, что надо прекратить эту игру. Но аполлоновцы меня и слушать не хотели...
 16 ноября в редакции «Аполлона» Михаил Кузмин в присутствии Алексея Толстого открывает Сергею Маковскому всю правду о личности Черубины де Габриак, указывая на Елизавету Дмитриеву. Маковский, изо всех сил пытаясь сгладить свою крайне смешную роль в этой мистификации, предложил Дмитриевой сотрудничество в журнале на новых условиях, но та гордо ответила:
 - Я умерла вместе с Черубиной!
 Очень пафосно, конечно, но, к сожалению, полностью соответствует действительности: больная психика Лили не выдержала исчезновения ее «второго я».
 Любопытные кинулись расспрашивать Гумилёва, считая его наиболее близким к Дмитриевой лицом и даже виновником всей мистификации. Доселе молчавший поэт ответил с офицерской прямотой:
 - Я хорошо знаю госпожу Дмитриеву. Как женщина она гораздо интереснее, чем как поэтесса. По крайней мере, в некоторые моменты…
 Вот об этом тут же стало известно Волошину, который пребывал в блаженной уверенности: «роман» Лили с Гумилёвым придуман им от и до. Оказывается… И добродушный, миролюбивый Волошин, оказавшись в роли обманутого любовника, при первой же встрече дал сопернику пощечину по всем правилам дуэльного искусства, «так, как Гумилев, большой специалист, сам учил меня в предыдущем году; сильно, кратко и неожиданно».
 Правильно говорят: знания лишними не бывают.
 Забегая вперед, скажу: Гумилев впоследствии никогда не обсуждал историю с Черубиной и не опускался до опровержения возводимых на него обвинений. Вся информация о его «неприглядной роли» в этой истории исходит от Волошина, заинтересованного в том, чтобы самому выглядеть как можно более невинным, и от влюбленной в Волошина Марины Цветаевой, которая позже написала свою историю о талантливой и несчастной поэтессе. Хромой, некрасивой, но очень одаренной, которая не нашла другого пути, чтобы пробиться в мир поэзии через толпу мужчин, которые бы не простили ей несоответствия красоты ее стихов и физической ущербности поэтессы... 
 Цветаеву не насторожило даже то обстоятельство, что Волошин и ей предложил участвовать в аналогичной мистификации, но выдавая себя на этот раз за мужчину. От такого предложения Цветаева гордо отказалась, заявив, что все написанное она привыкла подписывать своим настоящим именем.
 А к воспоминаниям самой Дмитриевой стоит относиться очень осторожно: там и скорбь по умершей мифической дочери, и боль утраты любимой матери (которая была тогда еще жива и относительно здорова), и «чисто платонические» отношения с Волошиным… И о дуэли между ним и Гумилёвым Дмитриева писала как о попытке «дорогого Макса» наказать «надменного офицера» за открытие инкогнито Черубины. В общем, роман, а не воспоминания. И в прощальном письме Волошину она осталась верна себе:
 «Я стою на большом распутье. Я ушла от тебя. Я не буду больше писать стихи. Я не знаю, что я буду делать. Макс, ты выявил во мне на миг силу творчества, но отнял ее от меня навсегда потом. Пусть мои стихи будут символом моей любви к тебе». 
 Понимайте, как хотите, я лично не понимаю ровным счетом ничего.
 Дуэль Волошина и Гумилёва больше смахивает на театральную постановку. Стрелялись на Черной речке (а где же еще?) из старинных пистолетов. 
Великолепный стрелок, Гумилёв промахнулся с расстояния в 15 шагов, а у Волошина, который, по его собственному признанию «боялся, по неумению стрелять, попасть», пистолет дал осечку. Гумилёв предложил ему выстрелить еще раз, Максимилиан благополучно промахнулся, а его противник от второго выстрела отказался, равно как и отказался подать Волошину руку. И его можно понять.
 А последняя встреча Сергея Маковского с Дмитриевой и вовсе отдает мелодрамой. Лиля во что бы то ни стала хотела предстать перед Маковским «подлинной Черубиной». Как будто он никогда не видел в редакции госпожу Дмитриеву! Хотя, если судить по его воспоминаниям, действительно не видел, точнее – просто не замечал...
 «Дверь медленно, как мне показалось, очень медленно растворилась, и в комнату вошла, сильно прихрамывая, невысокая, довольно полная темноволосая женщина с крупной головой, вздутым чрезмерно лбом и каким-то поистине страшным ртом, из которого высовывались клыкообразные зубы. Она была на редкость некрасива. Или это представилось мне так, по сравнению с тем образом красоты, что я выносил за эти месяцы? Стало почти страшно. Сон чудесный канул вдруг в вечность, вступала в свои права неумолимая, чудовищная, стыдная действительность. И сделалось до слёз противно, и вместе с тем жаль было до слёз её, Черубину...»
 Маковский усадил Лилю в кресло. Она говорила долго и сбивчиво, но так, что ему не удалось вставить в её монолог ни словечка. Суть её длинной и несвязной речи Маковский изложил так:
 «О том, как жестоко искупаю я обман - один Бог ведает. Сегодня, с минуты, когда я услышала от вас, что все открылось, с этой минуты я навсегда потеряла себя: умерла та единственная, выдуманная мною «я», которая позволяла мне в течение нескольких месяцев чувствовать себя женщиной, жить полной жизнью творчества, любви, счастья. Похоронив Черубину, я похоронила себя и никогда уж не воскресну...» На прищуренных глазах показались слезы, и голос, которым я так привык любоваться, обратился в еле слышный шепот. Она ушла, крепко пожав мне руку. Больше мы не встречались».
 Маковский по-прежнему считал Черубину-Дмитриеву только приятельницей Волошина и так и не узнал никогда всей правды. Тем более, что они действительно никогда больше не встречались.
 В 1911 году Елизавета Дмитриева вышла, наконец, замуж за ставшего к тому времени инженером-мелиоратором Владимира Васильева, приняла его фамилию и уехала с ним в Туркестан. Позднее много путешествовала побывав в Германии, Швейцарии, Финляндии, Грузии — в основном по делам «Антропософского общества». Антропософия теперь  становится главным её занятием на все последующие годы и, видимо, источником нового вдохновения, поскольку Лиля все-таки вернулась к поэзии и снова начала писать стихи...
 В 1922 году Васильевы вернулись в Петроград. Лиля работала в литературной части Петроградского театра юного зрителя, делала переводы с испанского и старофранцузского, написала повесть для детей о Миклухо-Маклае «Человек с Луны». 
 В 1926 году начались репрессии по отношению к русским антропософам, и год спустя в доме Васильевых был обыск. Конфисковали все ее книги и архив, а саму Лилю выслали на три года в Ташкент. В ссылке она создала собственную, уже безобидную мистификацию - цикл семистиший «Домик под грушевым деревом», написанный от имени вымышленного ссыльного китайского поэта Ли Сян Цзы 
 Умерла Елизавета Дмитриева 5 декабря 1928 года от рака печени в ташкентской больнице, не дожив до конца ссылки. Волошин скончался после второго инсульта в августе 1932 года в Коктебеле. Свой дом он завещал Союзу писателей.
 А Черубина де Габриак стала вторым (после Козьмы Пруткова) и последним клоном русской поэзии почти за столетие до изобретения Интернета. Стоит отметить, что нравы поэтической среды с того времени не сильно изменились, а если и изменились, то, увы, далеко не в лучшую сторону...
   Перефразируя Гераклита, можно сказать так: "Всё течёт, но мало что меняется"... 
 
(опубликовано 14.02.2014 на сайте "Проза.ру", Светланой Бестужевой-Лада)


Поиск сообщений в svor10
Страницы: [1] Календарь