Мне не даются легкие мотивы,
Мне не дается это любованье
И поцелуйно-томная строптивость
В цветной фольге запущенного мая.
Мне сложно петь. Мне песни — как экзема
На синеватом бледном теле духа,
Растут из пор. В них суетность и немощь,
В них наших дней сражение и скудность.
Я не умею радоваться марту,
Когда старуха кашляет: «Сыночки,
Куда же вы? Куда же вы, внучата?
Поешьте хоть. Куда же вы?» 
До точки.
В ее руке, протянутой до неба,
Любовь и стыд за всех, кто отвернулся.
В ее руках… Они не просят хлеба,
Они нам дарят веру в тихом пульсе.
Я не могу писать светло и свято,
О том, что быть могло. Пишу, что было.
Хватает боли? Счастья тоже хватит.
А мне никак. Мне не хватает силы.
Мне не дано, прислушиваясь к плачу
Там, за стеной, прислушиваясь к крику,
Прислушиваясь к людям, и тем паче
Прислушиваясь к бедам многоликим,
Прислушиваясь, вслушиваясь кожей
Как в небе — гарь, как в горле — горький ком,
На радость всем скучающим прохожим
Писать стихи о чем-нибудь другом.

Аль Квотион