Ты моя тюрьма, родная. Ты бессонный мой недуг.
Приходи, как ты умеешь, как привыкла приходить:
Самой нежной из удавок, самой ласковой из мук.
Под покровом неподъемной беспросветной духоты.
Ты моя болезнь, родная. Ты мой якорь. Ты засов
За которым было солнце. А теперь — не знаю сам,
То ли поле, то ли горе, то ли лай бездомных псов,
То ли просто пепелище там, где был когда-то храм.
Мне бы сплюнуть сердце в землю, мне бы стать совсем другим,
Изменять ей с кем попало, жить по лжи, сдавать в наем
Эти песни человечьи из разорванной груди,
Только жала не хватает, только жалко мне ее.
Глажу ее плечи, глажу. Но загладить не могу
Этот голод, эту жадность, эту тьму в ее лице,
Эту слабость роковую теплых, бледных, сжатых губ,
Эту жалкую трагичность будто бы семейных сцен.
Эх, да что там, нам ли плакать в постоянстве панихид,
Нам лишь петь до спазма в горле, отпуская все грехи.
А она все шепчет в ухо, все назойливо хрипит:
Понимаешь, третий лишний. Выброси свои стихи.

Аль Квотион