Это рассказ уже никогда не будет законыен, я не считаю вправе себя писать о такиз вещах. Но, даже, если он и не хорош, я пыталась выразить в нем, какой-то свет, который забрел тогда в мою душу...




Дворец из солнечного света.
Она жила в самом прекрасном дворце, какой только можно было представить. Его белые стены, вытесанные из солнечного камня, в полдень начинали искриться на солнце, так, что казалось, дворец- это маленький кусочек нежно-сверкающего света, который использовали красавицы, чтобы придать своим улыбкам чарующую прелесть весеннего солнца. А на рассвете стены дворца впитывали в себя лучи только что пробудившегося солнца, и от этого становились того же нежного цвета, что и румянец на ее щеках. Это был сказочный мир, мир, где обитали прекрасные и неведомые существа, которые творили чудеса силой своей Любви и Красоты. А она, она была принцессой этой удивительной страны, мира, где сбывались самые неожиданные сказки и фантазии, и звали ее Лариэль.
По утрам, когда солнце только начинало свой путь, и его лучи, перестав быть лишь заревом на востоке, окрашивались в золотисто прозрачную хрупкую твердь, Лариэль садилась у окна и прилежно училась продевать эту хрупкую трепещущую массу в специально заостренную иголку. Когда-нибудь силой своей любви, она заставит нить проскользнуть в это маленькое, но очень упрямое отверстие, и тогда,…Тогда она сможет оживать свои фантазии, и самые невиданные чудеса, как делали это ее мать, ее бабка и прапрабабка, и та Далекая и Непостижимая, что в первые открыла, чудеса, которые можно совершать силой своей любви. Этому искусству, обучали всех принцесс до нее, и будут обучать задолго, после того как она сама унесется из этого мира, полностью растворившись в мире своей любви. Но как это время далеко. Лариэль вздохнула, пока она научилась лишь захватывать тонкий луч, и ей никак не удавалось продеть его в игольное ушко. Как она ни старалась, как ни прислушивалась к пению птиц за окном, мягкому поскрипыванию ворота колодца, лаю собак во дворе, или нежной песне далекого рожка, она не могла почерпнуть достаточно любви, чтобы продеть нить в игольное ушко.
За ее спиной скрипнули половицы, потом по воздуху пронесся бесшабашный запах цветочной пыльцы, неведомых пряностей и солнечного весеннего утра – это вошла мать Лариэль - Миланэра. Лариэль как всегда на секунду зажмурилась, и только потом посмотрела на мать. Свет любви, исходивший от нее, ослеплял в полутемном Утреннем зале. Мать Лариэль была в самой середине своего пути- пути Любви. Она еще не отрешилась от всего, как старая прабабка Лариэль, которая уже не творила чудеса, а только внимала окружающему миру, чтобы в один прекрасный день освободится от своей оболочки и стать сутью Любви.
Мать Лариэль была королевой этого мира. Именно она по утрам вышивала узор из солнечного света, и заставляла силой своей любви твориться чуду; именно она превращала самые прекрасные фантазии в реальность. А потом другие женщины ее народа украшали реальность по мере своих сил, так на силе любви женин народа Тиланэрэ держался этот маленький и хрупкий мир. В своей любви она постигала все больших и больших высот, чтобы в один прекрасный день уступить дочери право творить с помощью своей любви магию их мира, а самой начать готовится к дальнему пути, в конце которого она превратится в саму суть вечной любви.
Мать нежно погладила дочь по щеке, улыбнулась чистому ярко - лазоревому небу и принялась за работу. Лучи света в ее руках переплетались, расходились, выскальзывали из ее рук и опять стремились в ее нежные пальцы. Вот она улыбнулась, вздохнула, и из-под ее рук вспорхнула легкая бабочка. Она будет летать, и разносить волшебную пыльцу, которая подарит первую улыбку новорожденным, а улыбку молодых девушек сделает похожей на глоток теплого ветра, который прилетает предвестником весенних дней.
Лариэль долго наблюдала за работой матери, а потом легко поднялась с трехногого стула, стоящего у решетчатого окна, которое делило утренний солнечный свет на отдельные тончайшие нити, из которых создавались фантазии и мечты. Мать не раз говорила ей, что бросать начатую работу, большой грех перед Создателем, ибо работа по освоению сути любви должна не прекращается ни на минуту, а попытки создать мечту на основе этой любви прерывать столь же тяжкий грех, как и убить, или исказить эти мечты. Но Лариэль предстало так много сделать, так много узнать всего нового в это прекрасное сверкающее утро. Надо еще пойти к ручью и побродить босиком по отмели, сплошь покрытой разноцветными камушками, послушать пение птиц в лесу, и навестить своего давнего друга, смотрителя за вечерними светлячками. А еще надо успеть вернуться в замок, где ее ждали занятия. Надо пойти в библиотеку, где лежали огромные Фолианты, в которых были записаны самые прекрасные мечты, когда- либо рождавшиеся в человеческом воображении. Ей предстояло изучить их, отобрать самые важные, которые когда-нибудь она воплотит в жизнь. А еще надо поговорить с переписчиком человеческих фантазий и чудес, чтобы решить, что из услышанного им следует записать в новые Фолианты. А еще…, да мало ли, что еще нужно сделать за сегодняшний день, а к вечеру она непременно хотела попасть на праздник, который будет проводиться, не где-нибудь, а в Фотоланге - замке собирателя чудес и редкостей.
Лариэль долго бродила по траве, которая по некоему волшебству была всегда весенне-свежей и нежной, над ее головой то и дело пролетала нежная бабочка, или искрящееся нежными крыльями, неведомые доселе миру существа. Все они были созданиями Миланэрэ, все они были чьими-то мечтами, надеждами, или Светом этого мира.