Горько, по-зимнему, светел –
так, что мне больно смотреть, ты
вновь промолчишь о великом
чтобы пропеть о смешном. Вот
глупость, подумаешь: «Ветер...» -
скажешь – «Подумаешь, ветер!...» -
и распадешься на блики
страха, рожденного словом.

Тем, кто наследует землю,
незачем помнить о звёздах.
Кротость – не кара, но мера
мудрости – будь же спокоен.
Бог замолчал не затем ли,
чтоб убедиться – нам поздно
делать подарки химерам
на куполах колоколен?

Вдох, что разменян на сотню
выдохов, стал непригоден
к употреблению. Счастье
стонет бескрылою птицей
где-то под сердцем. Сегодня
всё изменилось в природе
боли – нам, как ни прощайся,
не удается проститься.

Правда, для кошки несколько странно
Знать высоту
Ноты, которой грохочет консервная банка,
Крепко привязанная к хвосту?...
Звать по имени злого дворника,
Помнить породу пса,
Который носится без намордника,
Ищет, кого покусать.
Высчитать, сколько пролетов лестничных
В каждом из тех подьездов,
Куда пригласили по-человечески -
Сожрать, что дадут – и исчезнуть...
Правда. Ведь это же так естественно -
Видеть, что кошки не плачут,
И не понять, как бывает тесно
Боли в теле кошачьем...

...как ниже и ниже по шелку небес,
Все глубже в иллюзию снов,
Спускается к ним твоей мудрости бес -
Исчадие жестов и слов.

Твой шаг - тихий плеск. Твоя ноша легка.
И в омут, как в ночь - с головой!
Лишь вяло взмахнет на прощанье рука,
И образ забудется твой.

Запутана цветастая тесьма
тоскливых мыслей. Все мои полеты
за горизонт и все стихи о нас
не стоят ни одной твоей слезы.
Полжизни – в ожидании письма -
полпесенки о том, что нет кого-то
и нет покоя. Поздняя весна
в больном июле. Горечь кофе. Зыбь

твоих признаний. Господи, скажи,
зачем ты наградил меня уменьем
дышать словами, слышать голоса
созвучий, бесконечно открывать
такие письма, ими дорожить,
дрожа над каждой буквой и, немея,
на письма отвечать - опять писать,
словам - слова, слова, одни слова?