Я дождалась, когда Офелия выйдет из Дома Знаний, и мы не спеша отправились домой. Мы молчали, я находилась в смятении от слов Катруни о доносе Симута на Рощиных. По дороге попалась Лирка; к нашему удивлению, она направлялась домой пешком. Естественно, по дороге заигралась настолько, что мы ее нагнали. Почему же отец не заехал за ней на взятом напрокат лакси? На наш вопрос она пожала плечами и сердито топнула толстенькой ножкой. Скорее удивленные, чем встревоженные мы втроем прибавили шагу. Дома нас никто не встретил.

– Мама! – крикнула я.

Из небольшой комнаты-кабинета на первом этаже, шатаясь и поддерживаясь за косяк, вышла мать.

– Отец... – только и смогла она сказать хрипло и зарыдала. Безудержно, словно только сейчас ее прорвало, увидев нас.

– Что с ним? – напуганная, вскричала я, бросилась к маме и заглянула в комнату.

Отец лежал на диванчике, и мне сначала показалось, что он просто спит. Однако грудь его не вздымалась. Я упала перед ним на колени, я не почувствовала его дыхания, не услышала стук его сердца.

– Папа, папа, – шептала я, гладя его коралловые волосы, непослушные слезы катились из глаз, – ведь ты спишь, правда, папа? Ты не можешь умереть, ты такой добрый, сильный, ты лучше всех. Ты не можешь умереть, ведь я тебя люблю!

Я знала, что он не умер, но почему же я убеждала себя в этом?!

Мама пыталась поднять меня, но я отбивалась и восклицала:

– Отпусти меня, отпусти! Я подожду здесь, пока отец проснется.

– Тихо, Рэкса.

– Ты права. Извини. Я не подумала, что своим криком разбужу отца, – перешла я на еле слышный шепот.

Мать резко вытерла мне слезы и сердито и громко прошептала:

– Иди в комнату, не говори глупостей, – словно дала пощечину.

Я послушалась. Она никогда меня не понимала, как отец.

Лира сбивчиво пересказала слова матери, что в лаборатории произошла утечка смертельно ядовитого газа. Как случилось, неизвестно. Одни работники считали, что Граберт Крайт пытался ликвидировать утечку газа, другие – что все произошло по вине отца, так как он единственная жертва.

Офелия сидела в кресле, поджав ноги и спрятав лицо в коленях. Я поднялась наверх и закрыла за собой дверь. В моей голове стояла пустота. Я тяжело опустилась на диван, уставилась в окно. Светило солнце, оно не знало, что нельзя светить. Как легко потерять жизнь, так легко, что даже не верилось. Даже сейчас. А глупое солнце светит.

На меня нашло оцепенение. Я, вероятно, еще не осознавала, что отец уже не будет со мной играть, изучать английский, улыбаться, не будет раздаваться его сочный раскатистый смех.

Руки сжали кулон – подарок отца. Небольшой полумесяц на золотой цепочке, усеянный крохотными бриллиантиками. Когда отец дарил мне его, он сказал: "Этот кулон дал мне отец, которому подарила кулон моя бабушка. Теперь я дарю его тебе. Носи его и знай, что я всегда буду с тобой рядом, Рэкса".

В зеркале я увидела свое лицо – застывшая маска с бессмысленной улыбкой, навеянной воспоминаниями. В глазах – боль, а рот растянулся. Я ударила изо всех сил свое отражение.

Боли не было.

Послышался громкий властный стук во входную дверь нашего дома. Я приотворила дверь комнаты и взглянула вниз сквозь перила. Входную дверь открыла мать. Это были солдаты Хадашаха.

– Здравствуйте, со, – вежливо поприветствовали они Снежану, словно пришли с хорошими новостями. Мать сжала на груди хитил.

Зачем они пришли? Плата за потерю члена семьи перечислялась чуть ли не автоматически. Очевидно, не хватало клан, догадалась я, отец снял со счета некоторую сумму для помощи Рощинам. Ничего, мы достанем ки, продадим что-нибудь.

– Извините, со, Вы, очевидно, знаете, что Вам отказано в контрибуции.

Мать опустила голову:

– Все еще помнят, а прошло уже столько времени...

В контрибуции отказывали преступникам и их детям. Неужели опасное прошлое связано с родителями матери, о которых в нашей семье никто не знал...

Быстро же солдаты Хадашаха появились в нашем доме! Ну конечно – о смерти отца власти скорее узнали, чем если бы он умер дома.

Я встрепенулась, когда поняла, что все сейчас у нас отберут. Двое солдат уже поднимались по лестнице наверх, а третий сидел с моими домочадцами. Я заскочила обратно в комнату, прикрыла дверь. Я не хотела, чтобы они меня нашли, не знаю, почему – просто доверилась своей интуиции. Я сжалась в комок и зажмурила глаза, шаги солдат приближались. Фу, прошли мимо, направляясь в комнату родителей. Я вскрыла свою копилку, где хранились две монеты по сто клан. Я сжала их в кулак и шмыгнула к лестнице.

Теперь я знала причину желания скрыться от солдат – я должна спрятать космолет. Они не смеют его отобрать, "Орбиорт" мой, память об отце, я обязана его сохранить!

Укрытый садом, гараж примыкал к дому сбоку, и я надеялась, что солдаты пока не обратили на него внимания.

Я осторожно спустилась вниз и замерла на последней ступени, прижавшись к полупрозрачным перилам. В холле спиной ко мне сидел солдат, стороживший мою семью. Мать держала на руках Лиру. Сестра не смотрела в мою сторону, но она могла лишь повернуть голову, и ей ничего не стоило назло закричать, обнаруживая меня.

Я посмотрела на Офелию. Она едва кивнула, все понимая. Подняв свое миловидное личико, она кротко попросила пить. Солдат не мог отказать, и мать с детьми вместе с ним отправились на кухню.

Я скользнула к входной двери, выскочила во двор, забралась в космолет и тихонечко вывела его из гаража. Я не пустила катер в воздушное пространство, боясь, что меня заметят, а низко повела его на воздушной подушке, едва не касаясь земли. Управлять им в таком режиме оказалось не сложнее, чем лакси, но для космического корабля он был маловат, а для наземного транспорта – слегка великоват, и я все боялась, что сейчас что-нибудь разнесу.

Интересно, куда я собралась его прятать? Я не знала, зарегистрирован ли "Орбиорт" или нет. Как правило, все корабли регистрируются, поэтому лучше его изменить. Я вспомнила, как Гоша, хвастаясь, мне однажды показывал одно место, где делают, но ничего не спрашивают. Там работал друг друга его отца. Туда-то я и направилась. Больше мне некуда было деваться.

Я осторожно въехала в маленький дворик. Нет, я не зря тревожилась. Во дворе стояли какие-то металлические бочки. В них-то я наконец и врезалась. На грохот из дома, вернее, мастерской вышел старик, крепкий и высокий, с веселыми глазами. Я сразу ему поверила, иначе к чему вся моя суета.

– Мне необходимо изменить корабль, – без предисловий сказала я и сунула ему монету. Я не знала, сколько услуги стоят, но надеялась, что хватит.

Старик посмотрел на монету, потом на меня, усмехнулся. Он не стал возмущаться, что не занимается такими делами, наверное, он мне тоже поверил, кивнул, гикнул. Вышли два парня-близнеца.

Старик сказал мне:

– Не беспокойсь, все будет сделано.

Румяная пожилая нуритянка с добродушным лицом вышла из дома, вытирая крупные ладони о пышный хитил, взяла меня за руку и повела в дом.

Здесь вкусно пахло жареным, я почувствовала, что голодна. Хозяйка, улыбаясь, поставила передо мной на стол стакан молока и положила душистую булочку. Я отрицательно помотала головой – не есть же я сюда пришла!

– Я пойду, спасибо.

Взглянув в мои глаза, женщина тихо промолвила:

– Нет, пока ты не отведаешь, тебя я не отпущу. – Что она в них увидела?

Я не пила молоко, в нашей семье предпочитали соки и солвич, пусть и более дорогие.

– Спасибо, со, – сказала я и вздохнула. О Нурити, как же здесь уютно, по-домашнему! После того, как напряжение спало и корабль оказался в надежных руках, на меня нахлынула волна боли и горечи. Я не выдержала и разрыдалась. Мне было странно плакать перед чужим, совершенно посторонним человеком, и стыдливое сознание этого не уменьшало, а усиливало поток моих слез.

Под действием тепла и участия доброй нуритянки я, всхлипывая, рассказала ей про свои беды. Она решительно уложила меня на диванчик, на котором я сидела.

О Нурити, как я устала, но мне пора идти, – сказала я себе и задремала. Как я могла уснуть после всего, что случилось, словно не было смерти отца, конфискации имущества, угона собственного космолета?!

Когда я проснулась, немного смущенная, за столом на кухне сидели двое сыновей, а хозяин, выглядывая из дверей во двор, кричал кому-то:

– Лéмон, ты хотел газовый баллончик...

– Потом как-нибудь, дедуня, – ответил звонкий мальчишеский голос.

– Разбудил? – спросил старик, заметив, что я не сплю.

– Нет, пожалуй, я задержалась.

Чтобы скрыть смущение, я вскочила, взглянула в окно. На улице было еще довольно светло. Я вышла на крыльцо и увидела мой космолет. Я его узнавала, и в то же время он был чужой. Вместо "Орбиорт" на боку светилось скромное "Консьян" и чужой код.

Я довольная заспешила к катерку, но рука хозяина остановила меня.

– Погодь, куда ты так рванула? Приходи завтра.

Я кивнула. Старик вновь остановил меня.

– Я... вот... Возьми обратно, – он сунул мне в ладонь мою монету, – теперь она тебе очень понадобится.

– Я так не могу.

– Сможешь. Ты думаешь, что я такой уж бескорыстный? Я знаю, когда-нибудь это мне учтется. Теперь я буду знать, что есть человек, который поможет мне. Пусть не ты, а кто-то другой, которому помог тот, кому помогла ты. И еще. Спрячь этот кулон.

Я благодарно улыбнулась. С тех пор, как отец подарил мне кулон, я его не снимала. Я не собиралась отдавать его в казну Хадашаха. Я сняла цепочку и сунула за широкий пояс.

Я побежала к дому. Мне и в голову не приходило, что старик, вернув монету, мог гораздо больше получить, продав космолет или выдав меня.

Дом опечатали, а нуритянка с тремя детьми и небольшим узлом вещей была выгнана под вечер на улицу. На страже дома остался стоять солдат.

Лирка заревела. Мать дрожала как от озноба. Офелия прижалась ко мне. Мы стояли перед нашим бывшим домом, не в силах сдвинуться с места. Мы совершенно не знали куда идти. Быстро наступала ночь, прохладный вечерний ветер пронзал нас сквозь легкую одежду.

Мать неровным шагом приблизилась к стражнику:

– Милостивый со, мой муж и я сироты, и нам некуда идти, а сейчас ночь. Разреши нам переночевать в нашем доме. Клянусь, мы ничего не возьмем. Только переночевать!

Снежные волосы слабо отсвечивали в наступающей мгле. Стражник направил на нас свет фонаря, при котором сверкнула тонкая короткая цепочка бракосочетания – она не переходило в казну Хадашаха.

Неуверенность скользнула в янтарных глазах Снежаны, когда она потерянно на нас оглянулась. Но Лира ревела, а Офелия еле стояла на ногах; даже у меня, старшей и сильной, текли по щекам слезы. Нет ничего хуже, чем непонимание происходящего и невозможность что-либо с этим поделать, понять и принять.

Мать вздохнула, судорожно сорвала с шеи цепь и сунула ее в ладонь солдата.

Мы разместились на широкой софе в гостиной. Я мгновенно заснула, но ночью проснулась, задыхаясь от внезапной щемящей тоски. Сквозь незашторенное окно комнату заливал голубым светом Рэндо, и на фоне светлого окна темнел силуэт.

– Офелия, – прошептала я, подойдя к ней, – ты чего не спишь?

Она не ответила, продолжая глядеть в никуда. Я тронула ее за плечо.

– У меня пусто, – отрешенно сказала она, – вот тут.

Она ударила себя в левую часть груди.



Утром, пока все спали, я побежала к старику за космолетом. Несмотря на раннее время старик находился в мастерской, бодро копаясь в двигателе лакси.

– Что ж, можешь забирать, – сказал он, оторвавшись от работы.

Неуверенность мелькнула на моем лице.

– Не беспокойсь, никто не заподозрит.

– А код? Опасность есть?

– Ну, ни от чего в жизни не убережешься. Если ты не будешь всовываться в передряги и привлекать внимания.

Я подрулила к стоянке, припарковала катер с краю.

– Я хочу оставить корабль на долгий срок, – сказала я молодому синеволосому нуритянину, служащему на стоянке.

– Это Ваш космолет? – с небольшим удивлением вопросил он.

– Ну да! Что же Вы думаете, маленькие девочки воруют космолеты налево и направо?!

– Я ничего не думаю, – немного растерялся от моего напора юноша. – Просто лучше было, чтобы корабль припарковали взрослые.

– А я, Вы полагаете, слишком мала, чтобы припарковать свой космолет? – наступала я на него в отчаянном испуге, что вся моя затея сейчас провалится: куда я денусь с космолетом? – Отец подарил его мне, и я сама им распоряжаюсь! – голосом капризной богатой любимой дочки произнесла я. – Ладно, со, этого хватит? – я вручила ему монету в сто клаков.

– На полгода. Оформите анкету, – сдался служащий.

Он подошел к полуметровому столбику с экраном и клавиатурой, охранявшему площадку стоянки моего корабля, заложил код, название космолета, день парковки, сумму денег.

– Ваше имя?

– Сян. Рэкса Сян.

Он набрал мое имя.

– Теперь приставьте большой палец сюда.

– Зачем? – я испугалась, что меня раскроют и узнают, что я никакая не Сян.

– Для подтверждения данных, которые я занес в "охранник". Вы так же сможете убрать охрану раньше срока, если корабль вам понадобится: наберете запрос и приложите палец, – машина будет знать, что вы хозяин.

– Конечно, – с деловым видом я припечатала пальцем в окошко, компьютер подал сигнал, что я принята.

– Не забудьте, что охрана отключится ровно через полгода, и мы не будем отвечать за корабль.

– Понятно. Не забывайте следить за ним.

– Как можно! – обиделся охранник. – Я делаю свою работу хорошо.

Мою вторую монету мы разменяли на мелкие и купили по стакану сока с булкой в дешевом ресторанчике.

Итак, с уходом этих монет ушло и мое веселое беззаботное детство. Мне было шестнадцать и три ралнот[20].
______________________________

[20] – девять лет