[я привыкаю, Друг. Здравствуй.
внутри абсолютный бардак. из последних сил держу в руках то, что еще есть снаружи.
случается с тобой такое: кажется, что живешь уже тысячи и тысячи лет, и знаешь каждый шаг свой и окружающих, и ничего не можешь изменить, точнее знаешь, что можешь пытаться, но не изменишь. и так всегда будет. они будут уходить, один за другим, пока не кончатся...кончатся ли?
мы стали такими грустными. неужели так было и раньше? неужели кто-то из нас, последних, еще помнит как оно было...раньше?
апрель идет. Чешир уходит.
через неделю едет в столицу, квартиры/деньги. оставленная мамой недвижимость возможно поможет дотянуть до осени. зачем тянуть? оставить ведь некому, значит жить, пока дышится.
период отрицания позади. снова начал улыбаться. шутит, что боится самолетов, мало ли что... мне от его шуток хочется умереть. и я смеюсь.
приезжай летом, Друг. еще увидишь Последних вместе. словно ничего не изменилось. словно не было этих пяти лет. словно все мальчишки еще стоят у нас за спиной и кривляются, щурясь апрельскому солнцу. словно они живы. словно мы живы.
ты спрашиваешь в каждом письме своем, почему так мало меня в этих буквах. только Чешир..
конечно есть моя жизнь вне. конечно. я не живу на алтаре, оплакивая прошлое. я живу, как все. жду весну, получаю зарплату.
ты хочешь знать с кем я, что я чувствую.
я не буду об этом писать, Друг. прости. мои буквы слишком жестоки. позволь мне сохранить несколько историй для летнего вечера в кофейне.
я читаю все, что ты пишешь. спасибо.]