Фельдшер Охломов.

Был, в сельском медпункте, фельдшер, Петрович, хороший фельдшер. Оказывал первую медицинскую помощь, Приходилось ему и роды принимать, поскольку до поликлиники было более сорока километров, обращались к нему и с насморком и с более серьёзными хворями. Лечил всех, а вот себя, не мог. Запойный был. Несколько месяцев в рот не брал, ходил, всегда чистенький, побритый, свежий. Потом, что-то в нём ломалось, становился раздражительным, проклинал свою жизнь деревенскую, и наливал граммов сто, спирту. После работы, заходил в магазин и набирал несколько бутылок водки, дескать, что бы пьяному не бегать.
Пил много, - до поросячьего визгу. Закусывать не мог. Но, мог с одним сухариком в кармане, выпить литр водки. Запой длился от недели, до дней десяти. За время запоя худел. Худел так, что очки на голове не держались. Потом, дня два-три лежал, ни кого не хотел видеть, есть ни чего не мог. Отравленный алкоголем желудок, отказывался принимать нормальную пищу. Если что-то проглатывал, через силу, сразу же бежал к грязному тазику. Рвало. Рвало так, что казалось, на изнанку его вывернет. Ночами не спалось. Выходил во двор, курил одну за другой сигареты и тяжело постанывал. Стонал не от боли. Это, стонала душа. Не дурак был фельдшер Петрович, понимал всё сам. А от того, что всё понимал, только тяжелее на душе становилось. Дворовая собака Мирта, всегда повизгивавшая, при виде хозяина, в эти дни, лежала тихо, положив умную морду на вытянутые лапы. Лежала молча, и только глазами следила за каждым его шагом. Нервы у Петровича, были натянуты до предела. От любого случайного звука он вздрагивал, прошибало, как электрическим током. Проблемы, которые в обычной жизни, выеденного яйца не стоили, казались теперь, неразрешимыми. Иногда казалось, - хоть в петлю. Но, Петрович знал цену таким мыслям. Знал, что это преходяще. Через несколько дней пройдёт. Работая много лет фельдшером, сам не раз сталкивался с подобными случаями. Знал, сколько дельных мужиков ушло из жизни по дурости. Всё пьянка!
Потом, Петрович, разбивал в стакан пару сырых яиц, солил и, через силу, выпивал. Принимал, помаленьку, крутой бульон, так он и ставил себя на ноги. Это повторялось из года в год, с завидным постоянством. После очередного запоя, Петрович, стыдясь знакомых, рано утром ушел из деревни. Ушел совсем. Говорят, видели его на железнодорожной станции. Где-то, в другом городе, у него была бывшая жена. Наверное, понял, что это последний шанс выжить. По другому – «труба».
Село осталось без фельдшера. Жизнь продолжалась, люди простужались, садили себе занозы, рожали иногда, нельзя без медицинской помощи. А, какой умный дурак поедет в эту глухомань, где и жилья порядочного нет. Приходилось выбирать из того, что есть. А был в деревне, бывший ветеринар Охломов. В просторечии, - Охламон. Охломов давно занимался целительством. Собирал в лесу и поле, травки разные, корешки, цветочки и, делая настои, которые называл «микстурками», лечил людей. Иногда вылечивал.
Охломов, сначала артачился, не хотел быть фельдшером, ставил условия по оплате его труда, но узнав, что денег в А.О. нет, и зарплата в ближайшее время не ожидается, сразу согласился. Медсестру, оставили ту же. Три в одном. Она мыла полы, вела регистрацию больных и делала кое-какие процедуры. Ставила компрессы, клизмы и делала перевязки. До уколов, Охламон её не допускал.
- Ткнешь не тем, или не туда, а мне – отвечай! – Говорил. Он, и сам избегал уколов. Лечил «Микстурками». Серьёзно больных, направлял в районную поликлинику. Но те, узнав цены на лекарства, в районе, сразу выздоравливали и возвращались в деревню. Уж, лучше – «микстурки».
Медпункт располагался в одноэтажном, кирпичном доме. По преданию, этот дом был построен во времена правления Ярослава Мудрого. Он, в свободное от княжения время, наезжал сюда со свитой и молодыми служанками. Что, он там мудрил с ними, летописи умалчивают. Внутри дом был украшен лепниной. С потолка смотрели ангелочки с крыльями, и луками в руках. Строительством этого сооружения, руководил азиатский архитектор, фамилия его затерялась в веках. А, вот, ангелочки его, узкоглазые, со злобными лицами, с натянутыми луками, походившие скорее на ордынских воинов, чем на Амуров, сохранились. Правда, время не пощадило и их. Луки раскрошились и выпали из рук Амурчиков, отчего казалось, что они хотят схватить вас раскинутыми руками. В сочетании со шлепками отваливающейся штукатурки, дом этот, навевал тягостные чувства. Ночью, случайные прохожие обходили его стороной. С наступлением утра, при свете солнца, страхи проходили, и болящие люди доверчиво отдавали себя в руки Охламона.
Фельдшер боялся за больных и не пускал их внутрь помещения. Любой, отделившийся от потолка ангелок, мог привести к несчастному случаю. Да, и простые куски отваливавшейся штукатурки, шрапнелью разлетались по замкнутому пространству. Медсестра передвигалась по коридору, исключительно с ведром на голове. Пластиковое ведёрко с надписью: «для мытья полов», как шлем рыцаря, мелькало то тут, то там. Торопясь, она забывала снимать его, даже выходя на улицу. Охламон, изучив расположение ангелов на потолке, передвигался зигзагами но, на всякий случай, держа над головой томик «Занимательной хирургии».
Дабы, предотвратить поползновения больных проникнуть внутрь медпункта, Охломов, разводил «микстурку» в двухведёрном бачке, для питьевой воды. Он засыпал туда свои снадобья, размешивал ручкой швабры и, выдержав минут двадцать, выносил во двор медпункта. Больные, сами подходили и пользовали себя, в зависимости от рода болезни. Пили, делали примочки и компрессы, смачивали за ушами, и набирали в бутылки. Про запас. Охламон предупреждал, что через три часа, «микстурка» теряет свои целебные качества, но ему не верили. Кто-то пустил слух, что от времени, она становится только лучше.
Деревенский выпивоха, Егор, по прозвищу Полстакана, за небольшой срок, набрал домой пять литров «микстурки», и поставил на ней брагу. Когда брага «играла», соседи видели над его двором голубоватый дымок. Изделие должно было быть крепким. Через несколько дней, Полстакана пригласил в гости соседа, вдовствующего, бывшего пастуха Климентия. Весь вечер со двора Егора Полстакана, доносились песни. Иногда, непристойные. Потом, всё стихло, и два дня, ни Егора, ни Климентия, никто не видел. Забеспокоились люди. Как-никак, свои, православные! Пошли проведать. Оказывается, - оба выпивохи сидят, каждый в своей уборной. Приключился сильнейший понос. Егор, корил себя за то, что разбавил брагу сырой водой. Вдовствующий, бывший пастух Климентий, напротив, - хвалил настойку. Говорил, что помолодел с неё, лет на тридцать, и даже сон романтический приснился. Обещал, когда выйдет из уборной, поставит целую флягу такой браги и угостит всех сельчан. Но, сельчане боялись. Весной, когда, день – год кормит, просидеть два дня в нужнике…. Это – обречь себя на два года бескормицы. Нет. И, донесли Охламону. Фельдшер, дал выговор медсестре, за плохой учёт медикаментов, и «микстурку» стал разливать в пузырьки и выдавать, строго по назначению.