Щербинин Владимир Иванович – известный русский православный кинематографист, кинодраматург и режиссер, член Российского Авторского общества, в недавнем прошлом доцент Государственной Академии Славянской культуры, художественный руководитель видеостудии университета Наталии Нестеровой, а также православный иконописец.Одной из работ по храмовой росписи иконописной мастерской Архангелико является роспись храма Рождества Богородицы в селе Иван-Теремец (ст. Шугарово) Московской области. Роспись выполнена в 2004 году под руководством Щербинина В.И. Предлагаем познакомиться с некоторыми фотографиями 

  

электричества. После окончания школы поехал в Москву учиться во Всесоюзный Государственный Институт Кинематографии, который окончил в 1982 году. После окончания института переехал в тогдашний Ленинград, где два года работал в Ленфильме.
– Какая причина того, что вы оставили работу в Ленфильме?
Это был 1984 год, время, когда в советском кинематографе господствовала очень жесткая коммунистическая идеология, время Андропова. И поэтому все мои идеи, а тогда я был уже активным христианином, закрывались. И не было возможности мне в кино сделать то, о чем мечтал. К этому же времени, я практически каждый день ходил в храм, душа моя того желала. И я из тогдашнего славного города Ленинграда, теперь Петербурга, уехал в Тверскую область на самый ее глухой приход. С одной стороны это было отсутствие интересной работы в кино, а с другой – разгоревшаяся любовь к Богу и Церкви, желание служить в Храме в любом виде.
– Когда вы снова вернулись в кинематограф?
– Это был 1988 год. Мой друг режиссер в Ленинграде Дмитрий Делов начал снимать фильм о Валааме. В то время я был в Псково-Печерском монастыре и не понаслышке знал о монашестве. И он предложил мне написать сценарий к этому фильму. Я согласился, к тому же вопросы Валаама меня тоже сильно волновали. Мы поехали на Валаам, тогда там не было монастыря, а была психбольница и сделали фильм, который получился, то есть имел какой-то резонанс и в России и за рубежом. С этого момента началось мое возвращение в кино. Практически каждый год, даже находясь в монастыре, я участвовал в создании фильмов на православную тематику.
– Когда вы открыли в себе талант к художественному творчеству и учились ли этому где-то потом?
– Рисовать то я начал в самом раннем детстве, но так как я родился в глухих местах далекой Сибири, где не было ни художественной школы ни толкового учителя, то специального художественного образования не имею, хотя рисовал я практически всю свою жизнь. Иконописью занялся в 25 лет, когда стал учиться этому, будучи в Псково-Печерском монастыре, у тогдашнего игумена (ныне архимандрита) Зинона. Архимандрит Зинон наверное самый известный иконописец Русской Православной Церкви. В то время он был практически единственным иконописцем, а его мастерская была единственным местом, где можно было научиться иконописи – своего рода иконописная школа с ограниченным доступом. Это было в середине 80-х годов. Т.е. я как бы живописи не учился, а сразу иконописи.
– Вы создали в Москве иконописную мастерскую, которая действует по сегодняшний день. Сколько в ней сотрудников?
– В Москву я приехал в 1991 г. некоторое время был послушником в Донском монастыре. В 1994 году при Сретенском монастыре по моей инициативе была создана небольшая иконописная мастерская, где собрались молодые православные художники, которые начали писать иконы. За 15 лет ее существования через нее прошли около 200 художников-иконописцев, некоторые из которых открыли сейчас свои самостоятельные мастерские. Сначала мы писали иконы на досках, а через лет пять начали писать и фрески. В нашу мастерскую приходят вполне сложившиеся художники – те, кто умеет рисовать. Многие даже с высшим художественным образованием. Моя задача направить их в нужное русло. Сейчас в мастерской немного больше 20 человек. Одна половина, из которых занимается фресками, а вторая половина – иконами.
– Помимо России и Польши, где сейчас работаете, в каких странах мира вам приходилось расписывать храмы?
В основном мы работаем в России, но приходилось и за рубежом. Со своими помощниками я расписывал храмы в Германии, Сербии, Словакии, ну и здесь в Зворках в Польше.
– Где вы преподавали и пре-подаете ли сейчас?
– При открытии Сретенской Духовной Семинарии, в начале ХХІ века, ее ректор архимандрит Тихон (Шевкунов), мой друг и однокурсник по ВГИКу, предложил мне преподавать в семинарии предмет «Богословие иконы Православной Церкви», который я преподавал два года. Потом преподавал в Государственной Академии Славянской Культуры, где являлся ее доцентом. Я вел на художественном факультете курс «Изучение основ иконописания», а также там вел факультатив иконописи. Со временем я заметил, что роспись храмов и работа на телевидении забирает много времени. Меня стало не хватать, чтобы приготовиться к лекции. Поэтому пришлось оставить преподавательскую деятельность.
– Ваша первая христианская киноработа в роли режиссера?
– Это серия фильмов «Епископ Василий (Родзянко): «Моя судьба»». Этот фильм был снят на студии университета Наталии Нестеровой. Мы снимали не только этот фильм. Там был целый цикл фильмов на христианскую тематику. Например «Я выбрал жизнь» про академика Раушенбаха, фильм об одном из отцов космонавтики, не только русской, но и миро-вой, глубочайше верующем православном христианине. И некоторые другие фильмы об интересных православных людях, в первую очередь о тех, кто уже уходят от нас. Ведь последнюю серию фильма о епископе Василии (Родзянко) мы снимали на его могиле в Вашингтоне.
– Появлялась ли у вас идея снять фильм о родном крае?
– Я написал несколько сценариев, которые оказались невостребованными в советское время. Сейчас я заканчиваю повесть о родном крае. Надеюсь, что в следующем году она будет готова и издана. Что касается фильма, то недавно был снят фильм «В стране Олонхо», рассказывающий о жизни якутов. Хотя он не имеет прямого отношения к моей родине, но все-таки раскрывает жизнь в Сибири, где я родился и которую люблю.
– Сложно ли написать сценарий к фильму не с нуля, а на основании произведения какого-то классика?
– Кино и литература это разные вещи. Ведь классики даже и не подозревали, что по их трудам в будущем будут создаваться фильмы. Берется идея писателя и перерабатывается: пишутся сцены, которые должны играть актеры и многое что другое. Иногда от литературного произведения остается процентов пятьдесят, все остальное приходиться додумывать самому, но канва остается та самая.
– Ваши творческие планы на будущее?
– Недавно мной были написаны сценарии к двум игровым фильмам, которые теперь в процессе создания. Первый под названием «Креститель», рассказывающий о крестителе Руси – князе Владимире. Этот фильм будет создаваться совместно с украинцами, инициативой которых было создание этого филь-ма. Режиссером это фильма предполагается Андрей Кравчук (создатель недавно вышедшего фильма «Адмирал»). Второй сценарий «Аскалонский злодей», по повести Н.С. Лескова. Этот фильм планируется снимать вместе с сирийцами, в Сирии, где происходит событие рассказа. Когда они выйдут в прокат – точно неизвестно, время покажет. Может за год, а может и за несколько лет.
– Спасибо за интервью. Всего хорошего.
Олексій Петровський 2009 XII 28 
 

Собственно технологию освоить достаточно легко, а вот, что касается фресковой системы росписи и богословских тонкостей иконописания, то они осваиваются в течение всей жизни. И самое главное надо быть не просто человеком воцерковленным, а в некотором смысле богословом. Князь Евгений Трубецкой называл иконопись «богословием в красках». Иконописец мастер обязан изучить историю Церкви, литургику, потому что икона и стенная роспись — это часть литургической жизни.

Художник, прежде чем писать произведение, внимательно изучает предмет, который он собирается писать. Для иконописца этим первообразом является горний мир и, соответственно, он должен изучать законы, по которым тот мир устроен (богословие). Иконописец смотрит не на события здешнего мира, а на ту реальность и должен ее изобразить совсем не так как выглядит наш мир. Иначе, чем, например, на католических иконах, где, если это сюжет Рожества, то обязательно должна присутствует и соломка, и бытовые предметы, и реалистичные животные. Православная икона — древняя, каноническая — вбирает в себя реалии мира горнего, невидимого, которые передаются особым образом — красками, символами, цветом, условностью форм, фигур и предметов. Конечно, мы — современные иконописцы — не имеем того взгляда, который позволял древнему иконописцу духовно видеть горний мир. Они писали то, что видели. Мы сейчас, возвращаясь к их манере письма, стараемся повторить то, что видели они. Мы лишь можем понимать и отличать: это хорошо, это духовно написано. Богословие позволяет технически грамотно решать эту задачу. Это одно. Но кроме задачи «ума», богословие помогает в какой то степени решать и задачу «сердца» — духовно вникать в смысл старинной иконописи и духовно ее воспроизводить. И личное благочестие должно стоять для современного иконописца на первом месте. На эту заповедь было ориентировано и древнее иконотворчество. Каким положено быть священнику, таким положено быть и иконописцу. Немало говорят о том, что нужно особым образом поститься, например, ничего не есть перед началом работы. Но нигде таких прямых указаний для иконописцев нет. Очень опасный путь пускаться в такие крайности. Сорок дней не есть, а потом забираться на леса. Вы попробуйте, походите по этим лесам один день, а это большое напряжение: один неверный шаг и ты — внизу. В древности иконописцев не рукополагали в священники, потому что их служение в какой то мере приравнивалось к священническому служению. Иконописцы являли миру внешнему явления мира невидимого. Поэтому им нужно вычитывать особое молитвенное правило, необходимы — благочестие и участие в литургической жизни. Жизнь «сердца» на первом месте. «Умом» мы можем усвоить много книг, но что дадут нам эти знания? И от пролистанных с холодным сердцем художественных альбомов не будет никакой пользы. Иконописец даже не может стать таковым только по своему хотению, но только по воле Божией. Ведь даже в каждой технологии иконописи есть свои сложности, и художник иконописец должен обладать разными способностями, чтобы их преодолеть. Например, фреска требует особенного напряжения. Когда ты пишешь икону, то сосредотачиваешься, молишься и начинаешь неторопливо, размеренно работать. Работать с фреской в том же ритме нельзя: здесь законы жанра требуют носить краску ведрами, использовать огромные кисти, и ты невольно начинаешь чувствовать себя маляром. Расслабляться нельзя ни физически, потому что можешь улететь вниз, ни внутренне, т. к. в этом случае материал начнет тебе сопротивляться. У нас за время работы обязательно все переболеют, не смертельно, конечно, но чувствительно. Фреска, образно говоря, — это марафонская дистанция, которая заставляет, чтобы все силы были правильно распределены, чтобы было терпение, воля и постоянное движение. Можно, конечно, наброситься и за день все раскрасить. Но потом у тебя начнется такое внутреннее опустошение, что ты месяц будешь приходить в себя: уходить, приходить, искать что то.

емесло иконописное передается из рук в руки. Когда то традиция иконописания на Руси, зародившая после Крещения от византийских учителей монахов, была в XVIII—XIX веках прервана. И не только на Руси, но и во всем мире она прервалась. В начале XVIII столетия по указаниям Феофана Прокоповича древние иконы закрашивались, чтобы они не выглядели как «раскольничьи» — старообрядческие, и на записанных досках воспроизводились лики святых в манере итальянской живописи того времени. В середине двадцатого века прерванную традицию в России начали восстанавливат такие люди как монахиня Иулиания (Соколова), архиепископ Сергий (Голубцов), в Псково Печерском монастыре была такая монахиня Екатерина, архимандрит Алипий — наместник обители. Но самой яркой личностью, оказавшей влияние на современную икону, — это кроме реставраторов, так как они тоже делали свое дело восстановления древней традиции, раскрывая, описывая, постигая старинные технологии, — является о. Зинон. Все современные самые известные иконописцы вышли из гнезда о. Зинона. Хотя сам он не любит говорить об учениках, считая, что их у него нет. Это так, конечно, потому, что мы жили вместе — одной семьей. Работали, а он как человек уже освоивший что то, подсказывал, помогал. Но самое главное — образ жизни. Я не был монахом, но ходил в подряснике, был послушником. Летом у нас был подъем полтретьего ночи, и раньше двенадцати мы никогда не ложились. Вставали, шли в пещерный храм и там начинались: полунощница, утреня со всеми кафизмами, часы, литургия. И в восемь часов мы поднимались на Божий свет, чтобы работать. Он признавал только дневной свет, говорил, что при искусственном освещении цвета красок меняются. И все прошедшие через него получили такой опыт воцерковления, опыт литургический, опыт богослужения, опыт изучения святых отцов. И хотя у нас там было достаточно много разговоров о живописи, но я не помню ни одного, который не был связан с церковной жизнью. Это был конец 1980 х. И это была традиция воспитания иконописцев, пришедшая из древности. Раньше ведь не было семинарий, свято тихоновских институтов, а был монастырь, бравший мальчиков лет с десяти на воспитание и обучение. Сначала отрок подметал полы, растирал красочки, потом постепенно получал работу посложнее. И мастером он становился годам к тридцати сорока. Если почитать внимательно житийную историю, то видно, что тот же Андрей Рублев в 35 лет еще не получил статус мастера, а был только подмастерьем у Прохора с Городца, который, видимо, был постарше его по возрасту.

Школ в советское время не было, и сейчас их нет. Обращение всех этих людей к древней иконе не было случайным, спонтанным. Слишком большой ценой и кровью мучеников Церковь заплатила в эпоху иконоборчества за то, чтобы древняя традиционная икона осталась с нами. Эта главная — коренная — причина возвращения древней иконы сегодня. Движение в эту сторону происходило уже в России XIX века во времена императора Александра III, когда появились химические реактивы, позволившие счищать потемневшую от времени олифу. Все началось с реставраторов. И когда открылись лики XV века — есть же известная фраза Васнецова, который сказал: «Я всю жизнь занимался иконописью и помышлял, что я в этом чего то достиг, но глядя на старинные иконы XV в., я вижу, что я ничего не понимаю в настоящей русской иконе». И он перестал писать иконы и расписывать храмы, а занялся иллюстрациями к сказкам и былинам. Поступил честно. Икона возродилась бы раньше, не в середине XX века, если бы не трагические события после 1917 года и не новые гонения иконоборцев. Ведь я еще застал время, когда за иконописание могли посадить в тюрьму. Какая в этих условиях могла существовать школа?! Но там — внутри советской эпохи, как и в иконоборческие времена, уже рождалось новое созидательное движение.
Отец Зинон — постриженик Псково Печерского монастыря, но он восемь лет провел в стенах Троице Сергиевой обители и как сам он говорил, он читал книги, он общался с людьми, с реставраторами, с Овчинниковым очень много общался, читал книги, искал богословские обоснования. К очень многим вещам пришел сам, самостоятельно. Школы как таковой не было: нужно было здесь взять, там взять. Заслуга его большая как первопроходца. Сейчас идет только формирование школы воссоздания традиционной православной иконы. Москвичи говорят, что мы пишем в традициях «московской школы», другие усматривают здесь византийскую школу, третьи видят псковско новгородскую и т. д. Я думаю, ничего этого нет, современные иконописцы пробуют: разные мастера прикасаются к разным древним традициям. Но пока еще современной иконы — живой и органичной прошлому — не создано. Можно говорить лишь о попытке приближения к древним образцам. И во многом каждый отдельный иконописец делает это на свой страх и риск. Последний церковный собор — Стоглавый, который обсуждал иконописание, проходил в XVI веке. И с того времени иконопись больше не попадала в сферу соборного церковного внимания. Но иконописцы ждут соборных церковных решений по многим накопившимся вопросам иконописания.
Когда я преподавал еще в Сретенском монастыре, мне задавали вопрос: «А что делать с иконами, написанными в телесных образах? Уничтожать?» Да ни в коем случае. Нужно воспринимать церковную историю как факт свершившийся: они были, они — есть, но сейчас, в новых храмах необходимо возвращаться к традиции.
 

е, кто бездумно копирует прошлые образцы, как правило, застывает в этом однообразии. Но если я приезжаю в Псков и иду в Поганкины палаты или в Москве иду в Третьяковскую галерею, я вижу там — великое разнообразие. Точно также было и в пении. Я достаточно много пел в церковных хорах и знаю, что в каждом монастыре, в каждой епархии были свои распевы. В человеке божественная его часть — образ Божий, является творческой частью. И если он творит с Богом, искренне, с постом и молитвой, не предаваясь каким то завиральным идеям, то он не поскользнется и не упадет. И икону нужно творчески, духовно развивать, а не просто копировать прошлое. Я за то, чтобы в иконе был незыблем церковно славянский язык: не нужно изображать ни как католики, ни как модернисты, разрушая образ манипуляциями. Но искать какие то новые формы, новые сюжеты необходимо. Среди новомучеников РПЦ были люди разные: духовные, светские, был, например, профессор Ковшаров, пострадавший вместе с митрополитом Петроградским Вениамином. На фотографии он изображен в сюртуке с бабочкой, у него накрахмаленные усы, но разве так можно его изображать на иконе? 

Современная иконописная традиция только рождается, ищется и формируется, она еще не найдена, не сформирована и т.д. Отец Зинон говорил, что люди XV века были совершенно другие, не такие как мы. У них были другие глаза — они больше видели, потому что у них не было электричества, и образы телевидения не давили на них, у них были другие уши, потому что не было промышленного гула машин, они значительно больше слышали, они были физически крепче. Если современного человека поселить где нибудь в дебрях, то он через месяц или помрет, или прибежит домой, обратно в цивилизацию. В первой редакции жития Сергия Радонежского, автором которого был Епифаний Премудрый, говорилось — кроме упоминания о духовных достоинствах святого: «Имел силу двух человек». Человек, который имел силу двух человек, мог один свалить дерево, распилить его, построить дом и т. д. Мы во всем другие люди. Мы уже никогда не сравнимся с теми прошлыми богатырями времен преподобного Сергия. Но будет что то другое. Я всегда помню рассказ, кажется, Пахомия Великого. В его обители было пятьсот монахов, и все были святые чудотворцы: воскрешали мертвых, передвигали горы и т.д. И спросили как то преподобного: «Авва, мы видим, что твои монахи велики духом, а какие будут после вас?». Он отвечает: «После нас монахи будут вполовину слабее нас, а после них — вполовину слабее тех и т. д. А в последние времена — в монастыре будет как в миру, в миру — как в аду. Но на землю придут великие искушения, и те, кто вынесет эти искушения и останется добрым, не озлобится, тот будет выше тех, кто после нас и нас самих».

Я не привык доверять своим ощущениям и чувствам. Мы расписывали храмы, кроме России, в Сербии, в Словакии, сейчас поедем в Польшу купол расписывать. Для меня нет принципиальной разницы, хотя ощущения действительно могут быть разными. Здесь ощущение такое, что очень долго и трудно добираться транспортом до храма. Конечно, малые объемы храма греют душу. В больших соборах что то теряется. Православие оно — тесно, оно — «узкий путь», и потому на Руси не было больших соборов, а имелось огромное количество маленьких храмов. И технически в таких храмах нам работать удобнее. Особенности архитектуры Очаковского храма диктуют специфику его росписи. Здесь купола нет, здесь — «скуфья». А когда решена задача оформления «неба», за ней автоматически следует выдерживать и логику остальных пропорций. Пространство в Очаковском храме разбито на множество событий — евангельских, притчевых. Мы стараемся не переярчить, чтобы роспись не давила, чтобы был какой то воздух. «Неба» — фона — мало, поэтому мы его сделали потемнее, но очень много светлых горок, светлых зданий, одежд. Поиск лучшего решения идет все время, вот, например, только что нам пришлось закрашивать сделанный орнамент другим цветом. В проекте было одно, но когда начали роспись, то увидели, что не работают эти тона, и мы вынуждены вносить коррективы. Это живое творчество — живая жизнь.

 "www.hram-sdr.ru"