…..километра 3 до въезда в один из поселков городского типа есть старый монастырь, а недалеко часовня…
На самом деле сейчас даже никто и не знает, что это за место, старожилы говорят, что здесь раньше стояла деревня на 30-40 дворов, на сколько люди этой деревни отличалась от других неизвестно, но достопримечательностью этой деревеньки являлся вот этот, единственный на всю округу, монастырь, стоявший в самом ее центре.
При монастырском дворе была обжитая келья и церковь, служители вели кой-какое хозяйство, все это представляло собой небольшой "замок", обнесенный каменной стеной, с подвалами и сарайками, стойлами для скота и курятником. А за стеной, старая и жутковатая часовенка, опять же таки старожилы говорят, что часовня эта не что иное, как усыпальница самоубийц. Покойников оставляли в часовне на ночь, отпевание не проводили, службу не служили, служаку не приставляли, а двери запирали, говорят, хоть таким способом хотели очистить душу умершего от тяжкого греха. Что происходило в часовне не ведомо, но душа, в смятении видимо, разбивалась о стены, ища выход, не находила и «плакала» и этот «плач» слышала вся деревня. В такие дни девок на улицу не пускали, дабы, говорили, вырвется грешная душа последний раз вдохнуть воли, выберет себе мужика и подначит его на злой умысел.
Когда возводили стену, вынесли часовню за стены монастыря. Так вот, она-то, была заброшена, и тропы к ней не было, никто туда и не ходил, даже мальчишки - из любопытства не забегали, родители запретом запрещали, пусть и говорят, что запретный плод сладок, но даже этот «сладкий плод» не мог заставить местных озорников отведать его. Только несколько раз прочищали тропу к часовне, когда кто-то из деревни уйдет из жизни по собственной воле, но уже через несколько дней она зарастала наглухо. Слухи разные об этой часовне наполняли тайной дворы деревеньки, люди замолкали, когда только упоминалось о ней, служители церкви открещивались. Особенным был только один случай, про который знают все, но делают вид, что не знает никто, рассказывают любопытным заезжим только по строгому секрету, взяв обещания со слушателя, что никто этой тайны не дознается.
Вот и я, пообещав, что этой тайны не поведаю никому, разве только вам, слушаю жительницу той деревеньки, старую бабку Марью – такую старую, что она сама не помнит, когда родилась, у которой сейчас уже 6 внуков и 9 правнуков, которыми она гордится и, вот-вот, родится первый праправнук. Улыбнувшись беззубым ртом, посетовав на то, что красота проходит, а она была когда-то такой же ягодкой, как и я, она полушепотом начала свой рассказ, я даже щелкнула диктофоном, чтобы потом переписать все как оно и было сказано:
Жили в нашей деревне Иван да Варечка, любили друг друга до «пропада», не могли наглядеться на них и родители, свадьбу готовили, гостей созывали на два дня после покоса. Перед свадьбой пошел Иван в тайгу с дядькой своим и сыном дядькиным, братом значит, дичи настрелять на стол. Остановились в ночлежке, а ведь осень, медведя оголодывают, ягоды и коренья сжирают, на кору переходят. У одного такого оголодого на пути встрелась ночлежка, почуял запах, взломал дверь, Иван у двери спал на лавке, он его заломал сонного, пока те двое шум подняли, ружья похватали, стрельнули зверя, так Иван и не дышал вовсе. Ветки скрестили, еловика накидали и так дотащили двоих, убитого зверя и парня молодого, обоих мертвых, в деревню. Варечке сказали, она все верить не хотела, хоронили Ваню, слезы тихо так лила, к нему не подходила, прощаться только пошла, да на ухо ему что-то шепнула, и вдруг, хвать у него из рук крест крещеный его, какой мать ему положила, и ну бежать, догнали, не отдает крест, криком кричит, еле забрали, обратно положили, ее пуще не пускали.
Похоронили, так она вовсе тихая стала, слез больше не лила, все сидела да покачивалась из стороны в сторону, то вперед-назад, тихая такая каждый день на кладбище ходила, могилка, как только вскопанная стояла, то цветов на нее нанесет, а как цветов не стало, ветками еловыми покрывала, убаюкивала, значит, укрывала потеплее. Люди замечать стали, почернела вся, в кулачке что-то зажмет и на кладбище чуть ли не бегом, тянуло знать. А после измороси сама не своя стала, глаза горят бешенным огнем и все - то она рассказывает взахлеб матери да сестрам, что Ваня приходит ночами, а она с ним разговоры разные говорит. Мать перекрестилась и давай священника уговаривать, чтоб службу в доме отслужил в Ванином, да в ихнем, а тот ни в какую, говорит, мол, не буду служить, боялся верно, что нечисто тут. Варечка в церковь ходить перестала, все с Ваней по ночам говорила, да с кладбища не выводилась, ато люди и думать стали, что ума она лишилась верно. А как морозец первый вдарил, так то и вовсе руки на себя наложила, вскрыла себе живот на могилке его прямо. Люди крестик у нее в руке нашли тот самый, что у Вани в руках был на похороны, мать то его и опознала потом, не стали забирать, батюшка научил, так в руке и стался в окоченелых пальчиках. Вот уж откуда она его забрала? Не ведаю, тетки болтали, что она могилу разворовала, ато и правда, как смогла-то? да и проверять не стали.
Люди и понесли на ночь ее мертвую в ту часовенку, крестик и свой ей положили. Как мать ни просила, не пустили ее туда на ночь, не дали и служаку, хотя всем Варечку жаль было. Тетки знающие мать от беды отводили. Не послушалась та, ночь настала, пошла в часовню к дочери, взяла образцы и пошла. Пришла туда, дверку отперла, благо не замком было заперто, а засовом, и села читать у гроба. Читала долго, тут свечу задувать стало, откуда ветер? Закрыто все, - не поймет женщина. Зажгла свечу, укрыла ладонью читает, гаснет свеча, морозно совсем стало, укуталась в тулуп, луна вышла большая белая совсем, и тут видит она, по лунному пути фигура движется не то с неба, черная такая, она уж было подумала, дьявол за дочкой пришел, сама молитву шепчет, а глаз отвести не может. А на фигуре то черты знакомые проявляются, не уж то Ваня? – думает она и глазам своим не верит. Смотрит, как вкопанная стоит, а он ее не видит, прямо к Варечке идет. Тут и Варюша давай стонать, мать крестится, не уж то живая? А видит на бледном лице не дрогает ничего, губы Варины не шевелятся, а стон уж и на крик перешел, аж в ушах звенит. Ваня остановился, как испужался, а Варя ему как шепчет: иди, иди, мол, а губы закрыты. Мать все стоит, ее не замечают, сами собой заняты Иван да Варечка, подошел он к ней и крестик из руки вынимает, забрать мол, пришел, чего ты, отдай. Она и отдала, видимо они сговаривались по ночам, не даром говорят у мертвых ничего забирать нельзя, тебя и забирут….А потом Ваня к матери то поворачивается, а чего она тут стоит мешкается? да и протягивает крест то на ладони один и второй – Варин, благослови, мол, живая, соедини, не разлучай, мать-то хоть и упуганная, а давай книжку то шелестать, нашла венчальную молитву и зачитала вслух, читает и все на дочь поглядывает, а у той личико из страдального в умиротворенное переходит, и так как, будто вздохнула Варя глубоко, как мать молитву прочла, хорошо видно стало, спокойно, вот так мать их и обвенчала. Люди говорили, что мать потом ума лишилась, кто верил, кто нет ей, но за женщиной вранья никто не замечал никогда доселе....