КОЛЛЕКТИВИЗМ И СОБОРНОСТЬ

к тому, во что вылилась борьба за права меньшинств и вообще за права человека

(по статье К.Льюиса «Коллектив и мистическое Тело»)

Всем известно, что невозможно сказать в обществе пару слов о любви к своему народу или своих вероисповедных принципах, чтобы не прослыть националистом, фашистом, гомофобом или, что чаще, христианским фанатиком. Нам говорят: веруете – и веруйте себе на здоровье, нечего навязывать другим свои устаревшие взгляды, тем более что «просвещенная Европа» давно уже… и т.д. в том же ключе. У всех на устах такие слова, как: «все прогрессивное человечество», «мировая общественность», «нынешнее молодое поколение», «творческий коллектив» и т.п., которые произносятся как от единственного лица. И – заметили? - уже как-то неудобно становится высказывать свое мнение, противопоставляя его коллективному. Все постоянно слышат набившие оскомину слова: «права человека». Кто мне скажет, что это за человек? Где он живет? Как его имя? Покажите мне его в конце концов!..
В связи с этим мне показалась очень интересной статья Клайва Стейплза Льюиса, написанная им в году этак... Постараюсь вкратце ее пересказать.

Мысль о том, что вера – дело сугубо частное, как бы занятие для досуга, и парадоксальна, и опасна, и естественна. Парадоксальна она потому, что возникла в то время, когда коллективизм грубо подавляет личность во всех остальных областях жизни. Человек всегда находится в толпе. Стадность и суета заменили дружбу. Множество людей только и заняты тем, чтобы нарушить чье-нибудь одиночество. Называется это «расшевелить», «вывести из апатии», «вовлечь в общее дело» и т.п. Если бы блаженный Августин или Уордсворт родились в наше время, вожаки молодежных коллективов быстро бы их вылечили. Если бы это не удалось и кто-то еще жил по-своему, его допекло бы радио. Мы изголодались по тишине и уединению, по одиноким раздумьям и настоящей дружбе.

Потому и странно, что в такое время вера связывается с одиночеством. Но это еще и опасно. Когда нам говорят: «Можете верить, но когда вы остаетесь один», подразумевается: «А уж я позабочусь, чтобы один вы не остались». Считать христианство сугубо частным делом, отрицая при этом частные дела, - все равно что просто запретить его. Это одна из хитростей лукавого.

Другая же его хитрость состоит в том, что те христиане, которые знают, что вера их – не частное дело, могут привнести в духовную жизнь тот самый коллективизм, который заполнил жизнь мирскую.

Чтобы не угодить в ловушку, мы должны помнить и повторять, что представление о вере как о деле сугубо частном более чем естественно и даже близко к очень важной истине. Такое представление выражает следующее: коллективизм оскорбителен для личности, для самой природы человеческой, и от этого зла защитить может только Бог.

Такое чувство правильно. Частная жизнь ниже, чем жизнь в Теле Божьем, но жизнь коллективная гораздо ниже частной и ничего не стоит, если не служит ей.

ХРИСТИАНСТВО И КУЛЬТУРА Клайв Стейплз Льюис

Если Царствия Небесного нет в тебе, неважно, что ты выбрал вместо него и почему ты это выбрал.
Уильям Лоу

«В журнале "Thejlogy" за март 1939 г. брат Эвери предложил проверять студентов-богословов - давать им отрывок из мирской книги и смотреть, скажется ли у них тонкий литературный вкус.
Когда я это прочитал, я всполошился… Я почувствовал, что некоторым читателям может показаться, будто тонкий вкус – одно из непременных свойств истинного христианина и люди, его лишенные, дальше от спасения, чем изысканные ценители... Когда-то мне мешало прийти в церковь качество гимнов, которые там пели. Теперь я почувствовал к этим гимнам благодарность. Я был рад, что приходится оставить на пороге церкви нашу драгоценную тонкость вкуса, рад, что больше мне нельзя смешивать душевное и духовное.

Вряд ли кто-нибудь считает всерьез, что тонкий вкус – залог спасения. И все же какова его ценность? Как соотносится культура со спасением?

…Новый Завет оказался если не враждебным, то уж несомненно безразличным к культуре. Мне кажется, после него мы еще можем считать культуру невинной, но я не думаю, чтобы он помог нам считать культуру важной.

Вообще, слов в защиту культуры я нашел очень мало – быть может, я не то читал.

Конечно, культурные ценности душевны, а не духовны. Но душу создал Бог, и ценности ее, быть может, – предвосхищение, прообраз ценностей духовных. Человека они не спасут… Для одних они – доброе начало, для других – ничто. Культура не всех ведет в Иерусалим и многих от него уводит.
И еще в одном смысле культура может нам помочь. В наши дни очень трудно обратить необразованного человека, потому что ему все нипочем. Для него нет тайн. Он все знает. Человеку же культурному приходится видеть, что мир очень сложен и что окончательная истина, какой бы она ни была, обязана быть странной. Все же так обратиться легче.
Словом, я пришел к выводу, что культура позволяет привести некоторых ко Христу. Не всех, конечно, - есть другой путь, он короче и верней. По нему шли тысячи простых душ, но начинали они оттуда, куда нам еще надо прийти.
Нужна ли культура тому, кто уже обратился? Да, наверное... Многие славят Бога делами, которые способствуют его славе лишь потому, что отданы Ему. Если наша работа может быть безвредной и даже полезной, мы вправе делать ее во славу Божью. Тот, кто убирает комнату, и тот, кто пишет стихи, одинаково и на одном условии служат Господу.
Что же до тонкости [вкуса], она лишь способность, и потому ее можно обратить и к злу, и к добру. Я не хотел бы тонко различать, каким неповторимым, каким изысканным, каким не подвластным ничему кажется искушение похоти или низости. Мне кажется, этот идеал менее безвреден, чем те, прежние. В нем так много противного христианству, что я сильно сомневаюсь, можно ли его окрестить».