Цитата сообщения Иманка Правила игры

ПРАВИЛА ИГРЫ

В предыдущих сериях


***

Его разбудил солнечный луч, нагло расположившийся на лице. Том поморщился и повернулся на другой бок, уткнувшись носом в подушку. Интересно, сколько времени? Наверное, еще очень рано, а то их бы давно уже разбудили. Надо будет рассказать Биллу об этом кошмаре. Брат, конечно, будет ржать и наверняка потом достанет его фразочками о латентном гомосексуализме с элементами садо-мазохизма, но держать все это дерьмо в себе у него нет никакого желания. Уж лучше терпеть дурацкие шутки близнеца, чем бояться ложиться спать. Он сел, свесив ноги с кровати, потянулся и распахнул глаза. С губ сорвалось грязное ругательство. Он испуганно обернулся. Ущипнул себя за бок… Это не сон… Это все реальность… Захотелось разнести к чертовой матери эту комнату… Но бить было решительно нечего… Разве что кровать сломать и матрас с подушками и простынями порвать. Тело не болит — вот что странно. Он посмотрел на руки — вены исколоты. Синяки приобрели черно-желтый оттенок. Значит, прошло дня четыре как минимум, а скорее всего еще больше. Том сжал мышцы ануса — боли нет. Зажило? Сколько же он был в отключке, что рваная задница успела зажить? Том изогнулся и аккуратно потрогал попу — вообще не больно. Неделя? Полторы? Он вздохнул и потер лицо. Ладно, надо умыться, ополоснуться и подумать, как жить дальше. И еще бы не мешало поесть… Он последний раз ел в Берлине. Когда это было? Какое сегодня число? Что вообще происходит?
Контрастный душ немного привел его мысли в порядок. Если не смотреть в зеркало, не видеть наполовину черную из-за синяков рожу, растрепанные дреды, которые не мешало бы скорректировать, жуткие мешки под красными глазами, то в целом он чувствовал себя хорошо, выглядел только очень плохо и живот совсем прилип к позвоночнику.
Он рухнул на постель, прикрылся простыней и положил руки под голову. Что же делать? Через окна выбраться — без вариантов. Попробовать вскрыть входную дверь? Не плохо бы… Он обвел комнату взглядом — камеры в каждом углу по периметру, значит полный обзор. В ванной тоже две камеры… А если разбить лампу и попробовать вскрыть дверь ночью, когда камеры будут «слепыми». Том горько усмехнулся. Чем вскрывать? Пластиковой ложкой? Тоже медвежатник нашелся. Еще не понятно, зачем он этому Марино сдался. Но если кормит и лечит, значит, для чего-то нужен… Остается узнать, для чего. Дебилизм какой-то! Он его купил у кого-то. Только для того, чтобы избивать и рвать? Просто интересно, что Том сделал ему плохого, что тот так жесток с ним?
Его мысли прервало движение открывающейся двери. Том моментально подобрался весь, забился в угол, поджал ноги и спрятал лицо в коленях. Марино подошел вплотную. Провел пальцем по сгорбленной спине, выпирающему позвоночнику и лопаткам. Том задрожал. Это выходило против его воли. Просто стресс от присутствия Марино в такой близости от него был сильнее силы воли и разума вместе взятых. Мужчина запустил пальцы ему в волосы, осторожно потянул назад. Том упрямо прятал лицо. Он сжал дреды и потянул настойчивее. Том зашикал от боли и запрокинул голову. Глаза зажмурены. Губы дрожат. Марино наклонился и поцеловал его, языком стараясь проникнуть в рот. Том сомкнул губы так плотно, как только смог, даже неприятно стало. Мужчина усмехнулся ему в рот. Снова провел по спине. Том дышал быстро и прерывисто, подрагивал под его прикосновениями, отстранялся от рук, отодвигался, настороженно глядя прямо ему в глаза. Во взгляде — обида, злость, непокорность, ненависть… страх… Марино улыбался одними уголками губ, медленно пододвигался к пленнику. Том отползал. Кровать неожиданно кончилась и он свалился на пол, все так же неотрывно глядя на Марино. Мужчина протянул к нему руку. Том не придумал ничего умнее, как забиться под кровать. Да, глупо. Да, все равно это не спасет. Но он хотя бы на несколько минут отсрочит свою пытку… Марино расхохотался… и ушел.
Том вытянулся и лег так, чтобы было видно дверь. Интересно, он совсем ушел? Или сейчас вернется с кем-нибудь, чтобы не самому двигать кровать? Вот ведь гад! Ни стекла перебить, ни зеркало в ванной разбить, ни на простыне повеситься… Все предусмотрел! А головой о стены биться — больно. Что же делать?
Он оказался прав, Марино вскоре вернулся. По запаху Том понял, что он принес еду. Поставил ее на подоконник и снова ушел. Нет, есть решительно нельзя! Он наверняка что-то туда подмешал, чтобы выудить его из-под кровати, или он, может быть, хочет его усыпить? Ну и черт с ним! Все равно достать его из-под кровати — дело нескольких секунд, а если он его отравит — тем лучше, не помирать же теперь с голоду, это как минимум глупо.
Том выбрался и подошел к подносу. Суп-пюре. Жареная рыба с картофелем фри. Какое-то пирожное с вишенкой и фисташками. Ягодный коктейль и кола. Выглядело все по крайней мере вполне съедобно. Вот только лежало все это на симпатичных металлических тарелках. В качестве ножа, вилки и ложки, ему оставили одну пластиковую ложку самого наипоганейшего качества. Том рассмеялся — видимо, Марино опасается, что он нападет на него с ножом или вилкой, вот и выдал пластиковую ложку.
Чуть поколебавшись, он уговорил себя попробовать сначала чуть-чуть картофеля. Ну, просто чтобы посмотреть на реакцию организма. Потом как-то незаметно прикончил рыбу, суп и пирожное. Колу оставил на попозже, а вкусный прохладный ягодный коктейль выпил сразу же. Странно, но после обеда жизнь хоть и казалась дерьмом, но уже не таким отчаянным. Он снова спрятался под кроватью. Так его не видят камеры. А значит, не видит этот урод. То есть опять хорошо.
Сколько Том пролежал в своем импровизированном убежище — неизвестно. В комнате стало сначала темно, потом зажегся свет. Марино принес ужин. Ни слова не сказал. Просто пришел и ушел, как какая-нибудь прислуга. Том поел и вновь спрятался. Понятно, что вся эта игра в прятки очень быстро надоест Марино, что, если не сегодня, то завтра, он либо уберет кровать из комнаты, либо вытащит Тома и снова изобьет, зато день без секса — приятно. Том усмехнулся… Еще сколько-то дней назад он мечтал о том, как приятно просто валяться в постели, есть, трахаться и ни о чем не беспокоиться. Мечта сбылась в самом извращенном виде. Он валяется, правда, под постелью, его кормят, его трахают и беспокоиться, действительно, не о чем.
Утром все повторилось. Для него оставили завтрак и не беспокоили до самого обеда. Том даже выбрался и походил по комнате, размялся, поотжимался от подоконника. Интересно, насколько Марино хватит? А если он не трогает его сейчас специально? Может быть, он ждет, когда синяки сойдут, и тогда он продаст его еще кому-нибудь? Ладно, еще полдня без секса… Кому рассказать, что ловелас Том Каулитц прятался от секса под кроватью несколько дней — обсмеют и обстебабают по полной программе. Только вот Тому Каулитцу совсем не смешно. Потому что чувствует Том Каулитц, что самое позднее сегодня вечером надерут ему задницу не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле. И будет он опять лежать трупом и мечтать о смерти немного менее мучительной, чем эта…
Предчувствия его не обманули. Марино принес ужин, но на этот раз не ушел. Сел на корточки и заглянул под кровать.
— Тебе семнадцать лет, а ты ведешь себя, как семилетний идиот. Вылезай.
— Нет, — буркнул Том. — Я не хочу, чтобы меня опять изнасиловали.
— Не хочешь? Отлично. Вылезай и не сопротивляйся.
— Я не гей! Найди себе другого! Того, кому нравится!
— Я сам привык решать, кого трахать, так что иди сюда добровольно, если не хочешь опять ссать кровью.
— Лучше ссать кровью, чем раздвигать перед тобой ноги, — хохотнул Том.
Марино попытался его цапнуть. Но Том вовремя среагировал и отодвинулся на безопасное расстояние. Мужчина резко пододвинул кровать к стене, отрезая ему пути отступления с двух сторон. Том прижался спиной к стене — кровать широкая, он сможет достать его, только если сам туда залезет. А кулаки у Тома крепкие, да и сам он за эти два дня в себя пришел окончательно. К тому же одежды на нем все так же нет и хватать его не за что, а это тоже плюсик. Черт, конечно, насилия не избежать, но хоть нервы ему помотать. Странно, но Марино опять ушел. Только в этот раз раздраженно вылетел из комнаты. Совсем все плохо. Он не гей. Он не будет с ним трахаться! Нет! Нет! И нет!
Ночь прошла беспокойно. Марино не вернулся, но Том толком не спал. Боялся, что заснет и пропустит все самое интересное — начало собственного избиения. Он тысячу раз прокрутил в голове варианты возможного развития ситуации, но итог у каждого всегда был печален. Он не будет добровольно с ним трахаться. Пусть сразу убивает.
Утро и половина следующего дня тоже обошлись без визитов Марино. Правда, еду ему больше не приносили, и к вечеру он успел проголодаться. Спасала только вода из-под крана в ванной.
А потом настал долгожданный вечер.
— Том, иди сюда, — приказал Марино.
— Послушайте, у меня нормальная ориентация, я не сплю с мужчинами. Пожалуйста, поймите, мне это не доставляет никакого удовольствия, мне противно и больно. Верните меня домой. Я не хочу здесь жить, — попробовал объяснить свою позицию на все это дело Том.
— Ты не слушаешься меня. Ты будешь наказан. Видит Дева Мария, я три дня пытался быть с тобой хорошим, но ты не понимаешь добра. Значит, будет по-плохому.
Том подтянул ноги к животу и закрыл голову руками. Сейчас его опять будут бить… Можно, конечно, поскакать по комнате, но…
Кровать приподняли. Два охранника выволокли его в центр комнаты и распластали на полу.
— Мне нужна его рука, — деловито произнес Марино. — Держите сейчас крепче.
Том посмотрел через плечо. Мужчина готовил какую-то жидкость в шприце к инъекции — встряхивал пузырьки и выпускал воздух.
— Что это? — проблеял Том, уже зная ответ.
— Ооо, это чудесный эликсир, который сделает тебя удивительно сговорчивым. Правда, выход из него несколько болезнен, но на то оно и наказание, чтобы было больно.
Он перетянул жгутом ему руку. Том начал вырываться, брыкаться, материться. Бесполезно. Игла легко вошла под кожу, впрыскивая адское зелье в кровь.
Ему снились яркие оранжевые, желтые, красные и розовые круги. Иногда они меняли цвет на зеленый, голубой, синий или черный. Иногда переплетались между собой и вспыхивали яркими огнями. Ему снилось, что его тело легкое, как крылышко бабочки. Что оно ловит ветер и летит куда-то, гонимое сильными, но нежными порывами. Иногда его с головой накрывало удовольствие. Он не знал, как это описать словами. Просто становилось удивительно хорошо, он взрывался радостью на весь мир, отчего неистово кружилась голова. А потом с организмом что-то случалось… Под кожей начинали копошиться какие-то насекомые. Миллионы насекомых. Они рыли ходы, которые потом заполнялись огнем. Он кричал, пытался их уничтожить, но они плодились со страшной силой и вновь прогрызали все новые и новые ходы в его теле. Вот они поселились уже в суставах, отчего руки и ноги не слушаются. Они пробрались в глаза и мозг… И опять разноцветные круги и удовольствие водопадом. Опять он взрывается радостью. Опять тело легко и невесомое. Опять черви жрут его тело. Опять все горит и ломает. Он весь состоит из червей, он оболочка, в которой живут насекомые. И вновь огни и удовольствие. Вновь радостная легкость… Черви заполнили легкие, они горят, разрываются на части. Насекомые везде. Они пробрались в нос, поселились в горле. Они не дают ему дышать. Он пытается вдохнуть хоть немного воздуха, но вместо этого у него в легких и глотке копошатся черви, отравляя тело, сжигая его, убивая. Он пытается кричать, но насекомые настойчиво лезут в рот, съедают язык, пожирают горло…
Том приоткрыл глаза. Он лежал на животе в ненавистной комнате. Руки пристегнуты наручниками, а одна еще и вывернута и привязана к кровати чуть повыше локтя. Как же его страшно ломает сейчас. Ломает так, что хочется вопить дурным голосом. Но во рту ужасно сухо и язык отказывается двигаться.
— Эмиль, наконец-то, — раздался чей-то голос. Том с опозданием понял, что кто-то пришел.
— Привет, док. Как он? — Марино. Ему кажется, или в голосе прозвучало беспокойство? Том прикрыл веки и притворился спящим.
— Как-как? Очень плохо. Я его откачал, но организм работает на честном слове. Сколько ты его держал на «Радужных кругах»?
— Всего пять инъекций.
— С каким интервалом?
— Подряд.
— Надо было делать еще одну, а потом закопать его где-нибудь в долине.
— Зачем?
— Ну, там красиво. Прекрасный вид открывается…
— У него тут тоже видок не самый паршивый. Эх, ты бы видел, как он отдавался мне эти полторы недели. Святая Дева Мария, он был необыкновенным! Волшебным! Сколько страсти в нем, сколько желания, сколько похоти.
— Ну, вот можешь сделать ему еще одну инъекцию и поразвлекаться в последний раз. Максимум он у тебя еще день протянет. Может два. А потом в долину. Или вон в лагуну — крабам скормишь.
— Еще чего! Слишком жирно крабам будет его жрать. Я за него столько денег отвалил! Я еще им не наигрался.
— Откуда он? Мой соотечественник, я так понял?
— Ага, из Берлина привезли по спецзаказу. Его месяц пасли. Я весь извелся. К нему просто так и не подойти было. Пришлось ловить на приманку. Глупый он. Упрямый. Одно удовольствие его ломать. Хотя, конечно, эти полторы недели были потрясающими. Надо будет повторить секс нон-стоп.
— Давай-давай. Один укол — и жить ему останется считанные часы.
— Вот заладил! А ты мне на что? — рассмеялся Марино.
— А я не волшебник, чтобы его каждый раз оживлять. В общем, я тебя предупредил. Хочешь, чтобы игрушка была при тебе — никакой наркоты. Кстати, а куда Эмирко делся?
— Он мне надоел, я продал его в элитный бордель на Тайвань. Хозяин обещал о нем заботиться. Я же как Тома увидел, понял, что не хочу больше Эмирко, хочу вот этого славного мальчика. Вот все у меня есть, все могу купить, а такое чудо впервые видел. Пришлось, конечно, потратиться, но он того стоил.
— Я понял. У мальчика твоего, Тома, сильное обезвоживание. Ты мне скажи, он что и когда ел в последний раз?
— Я не помню… Он воду литрами пил. А вот есть…
— Ты хочешь сказать, что не кормил его полторы недели?
— Он не просил.
Раздался недовольный вздох.
— Нда… Я напишу, чем его кормить. Повару своему передашь. Попробуем запустить желудок, если это вообще возможно. Я его почищу еще от этой отравы, проколю витамины и глюкозу, чтоб организм поддержать. Ну а там как пойдет. Ничего не обещаю… Он очень слаб и он, похоже, не горит никаким желанием жить.
— Ты же мне починишь эту игрушку?
— А смысл-то? Его проще выкинуть и купить новую. Зачем он тебе?
— Надоест, выброшу. А сейчас я его хочу.
— Как знаешь.
— Там ужин уже подали. Иди, я сейчас его на ночь поцелую и присоединюсь. Рад, что ты со мной остаешься.
— Ты только его аккуратно целуй. Как бы он не скопытился от твоих поцелуев.
Том почувствовал, как Марино сел рядом с ним. Наклонился, поцеловал обнаженную спину между лопатками. Откинул простынь, оголяя зад. Палец забрался в анус, задвигался, защекотал. Не больно, но неприятно. Том старался ничем не выдать себя — не будет же он трахать его без сознания? Еще один палец… Растягивает? Боже, зачем он очнулся? Ну вот зачем? Слеза скатилась на подушку. Зачем его откачали? Зачем спасли? Билл! Билл! Помоги! Кто-нибудь помогите!!! Марино раздвинул ему ноги и аккуратно вошел. Задвигался осторожно. Том стиснул зубы. Сейчас он на нем немного подергается и свалит… Там ужин, там друг. Он быстро… Вот-вот… Зачем его вытащили??? Он не хочет больше жить. Он хочет умереть. Марино задвигался быстрее, стал бить сильней. Несколько ударов и он рухнул на него, крепко обняв и бормоча в ухо:
— Люблю, люблю, люблю…
Выскользнул. Надел шорты и мягко промокнул полотенцем между ягодицами Тому, убирая сперму. Нежно поцеловал в щеку и ушел ужинать.
Том удивленно приподнялся и посмотрел на закрытую дверь. Все, на что его хватило, — это тихо выматериться.
Потом пришел врач. Том лежал с закрытыми глазами и страдал от боли во всем теле. Боль не сильная, но очень неприятная, ноющая, монотонная, выматывающая. Доктор поставил ему капельницу как раз на ту, привязанную к кровати, руку. Стало немного полегче. Он еще что-то делал. Ставил уколы. Проверял пульс, мерил давление, зачем-то светил фонариком в глаза. Том не дергался и не сопротивлялся, уткнулся носом в подушку и изображал из себя недобитый полутруп.
Мужчины не обращали на него никакого внимания. Они разговаривали на незнакомом языке. Похож на испанский. Том не понимал ни слова. Вообще странно как-то. Марино общался с ним по-немецки достаточно чисто, почти без акцента. Врач тоже говорил по-немецки чисто. Но он, вроде как назвал его, Тома, соотечественником, стало быть, он немец. Что же это за место такое? Куда его привезли?
Утром Марино перевернул Тома на спину и пытался заботливо покормить с ложечки каким-то бульоном. Том не стал бы это есть, тем более из его рук, но мучительно хотелось пить, а встать он не мог. Немного промочив горло, он отвернулся. Марино не стал настаивать, сделал ему укол, и Том отключился.
В обед все повторилось. Марино влил в него несколько ложек бульона. Том попытался, как и утром, отвернуться, но мужчина видимо решил, что если доктор сказал, что надо есть, значит надо съесть все. Том давился, крутил головой, но Марино фактически насильно скормил ему целую пиалу бульона. Даже мама знала, что ни его, ни брата нельзя заставлять есть то, что они не хотят. Том чуть не захлебнулся в собственной рвоте — блевать, лежа на спине, не самое прикольное занятие. Марино подхватил его на руки и отнес в ванную. Вымыл всего. Постель перестелили. Пришел врач и опять поставил капельницу.
Сколько прошло времени, Том не знал, он давно потерялся в днях и ночах. Он чувствовал себя вполне сносно, даже мог вставать — Марино наконец-то снял наручники, когда понял, что на сопротивление и агрессию у Тома элементарно нет сил. Он впал в какое-то странное состояние безразличия и апатии. Он вставал только затем, чтобы справить нужду. Его качало так, что десяток шагов от кровати к туалету казались ему километрами. Он не притрагивался к оставленной еде по нескольку дней, и тогда Марино заставлял его есть насильно. Тома рвало. Доктор прокапывал ему глюкозу и витамины. Единственное, что не менялось в его жизни — это секс. Он был регулярным. Раз в день обязательно. Том не сопротивлялся, не вырывался, лишь закрывал глаза и отворачивался. Лежал трупом в той позе, в какую его укладывал Марино. Иногда Марино был нежен, долго ласкал его, хорошо растягивал, аккуратно двигался. Иногда приходил и рвал, кусал, бил. Том держался, не кричал. Лишь потом, когда все заканчивалось, сворачивался калачиком и тихо плакал.
— Я сказал, что меня не волнует, как ты это сделаешь! — Марино влетел к нему рано утром. Том вздрогнул, просыпаясь. За все то время, что Том провел здесь, он ни разу не видел, чтобы Марино с кем-то общался по телефону. Тем более в его присутствии. — Билл, это твои проблемы! Найди его!
Том словно проснулся от длительного и кошмарного сна. В сознании что-то щелкнуло и сложилось в единую цепочку. Всё просто! Всё очень просто! Билл — телефон — люблю — пока не наиграюсь — комната — свобода. Ему надо, во-первых, выйти из комнаты; во-вторых, добраться до телефона; в-третьих, позвонить брату. Но прежде, чем ему позвонить, надо узнать, где он находится. И Марино с ним носится не просто так. Если Марино хочет играть, то Том будет играть. Только теперь он будет играть с ним по своим правилам. Том зло прищурился и усмехнулся — бойтесь исполнения своих желаний.
Марино еще ругался с неизвестным Биллом, Том не стал слушать. Встал и ушел в ванную умываться, чувствуя спиной удивленный взгляд мужчины. У него сегодня началась новая жизнь. Если ты не можешь ничего сделать с обстоятельствами, не можешь их изменить, то просто приспособься под них. Том приспособится. Он будет играть. Он даже готов принять его правила. Но… принять не значит подчиниться.
Он посмотрел на себя в зеркало. Чудовищно. Волосы отросли за несколько недель и на голове теперь черте что. Под глазами синяки. Он очень сильно похудел. Щеки ввалились. Кадык торчит так, словно хочет прорвать тонкую кожу на шее. Резкие линии ключицы… Полукружья ребер… Он так плохо не выглядел даже после изматывающих гастролей. Том умылся и почистил зубы. Улыбнулся сам себе. Он сможет. Он справится. Он очень хочет вырваться отсюда. У него все получится. И потом какая разница — его все равно трахают каждый день, хочет он того или нет. Значит, будет секс, но только по его правилам. И пусть Марино думает, что он сломал его. Пусть так думает.
Марино стоял в дверях, подперев косяк плечом, и наблюдал за ним, подозрительно прищурившись. Том выключил душ, выбрался из ванной, промокнул влажные дреды и кинул полотенце на пол:
— Не свежее. Оно здесь висит уже два дня.
Брови Марино удивленно устремились вверх.
Том подошел к нему и спокойно посмотрел в глаза.
— У меня волосы отросли. Дреды надо привести в порядок.
Он прошел мимо него и встал около окна. Закрыл глаза, внутренне приготовившись к любой реакции. Марино с утра был злой. Когда Марино злой, он рвет его и избивает. Почему-то начинать новую жизнь с рваной задницы не хотелось.
Идет.
Том напрягся. Главное не позволить телу дрожать. Надо хоть как-то расслабиться.
Ухватился за дреды и довольно ощутимо потянул на себя.
Том послушно запрокинул голову.
Руки легли на живот. Ногти царапнули кожу.
Том немного растерялся. Он никогда не изображал из себя пассивного гея. Значит, надо учиться. И чтобы правдоподобно. Иначе до телефона не добраться.
Марино укусил его за шею.
Том поморщился.
Сжал ее до боли одной рукой. Вторая с живота опустилась к члену и начала его поглаживать.
Том тихо выдохнул. Прозвучало как приглушенный стон.
Язык Марино щекотал ему ухо. Рука, царапая, опустилась с шеи на грудь. Пальцы с силой сжали сосок.
— Мне так неприятно, — прошептал Том, кривясь.
— А так? — Марино резко наклонил его вперед, заломив руку за спину.
Том ударился лицом о камень подоконника.
— А так мне больно, — он постарался, чтобы голос звучал спокойно.
— А так? — послышался звук расстегиваемой молнии. И Том понял, что рвать его все равно сегодня будут.
— Я хочу нежно, — ни на что не надеясь произнес он.
Марино замер на мгновение.
— Я хочу нежно, — повторил он громче и отчетливее.
Марино вновь схватил его за дреды и дернул вверх. Лицо вплотную к его лицу. Нос рядом с его носом. Губы рядом с его губами.
— А ты это заслужил? — зашипел Марино ему в глаза.
Том прикусил язык, чтобы не послать его матом. Вместо этого он просто приоткрыл рот и облизал сухие губы. И Марино попался. Он резко припал к его губам, кусая их, проникая языком в рот. Том… ответил. Закрыл глаза, представил, что рядом с ним девушка, и ответил. Марино не то кусал его, не то целовал. Было неприятно и больно. Том держался, терпел. Самый поганый поцелуй в его жизни. Мало того, что с мужиком, так еще и болезненный.
Свободная от дред рука опустилась на ягодицы. Он вставил в него сразу два пальца. Том замычал, задергался.
— Пожалуйста, давай хотя бы со смазкой, — попросил он.
Вместо ответа третий палец. Том вскрикнул. Марино посадил его на подоконник, закинул ноги себе на талию и вошел. Том закусил губу, чтобы не орать от боли.
— Я хочу, чтобы ты громко стонал.
Том хитро улыбнулся и обвил его шею, впился в губы. Только теперь он будет его кусать и царапать. К черту предрассудки! Он ему понравился страстным, значит, Том будет страстным. Том будет таким, каким он хочет. Чтобы потом получить то, что хочет он.
Ногти со всей силы царапают кожу на спине. Сумасшедший поцелуй на какой-то грани реальности. Том вонзил зубы в шею. Марино сильно возбужден. Бьет так, что искры из глаз летят. Они оба мокрые. Скользят в руках друг друга. Том запустил пальцы в его черные волосы. Они не такие длинные, как у Билла, всего лишь до плеч, не такие пушистые и мягкие, жесткие, волнистые. И так хочется рвануть их со всей силы, так же, как он драл его волосы несколько минут назад. И Том дернул. Марино запрокинул голову, захрипел. Длинная, красивая шея. Уже два засоса есть. Том поставил третий. Рука Марино начала беспорядочно и резко ласкать его член. Он изменил угол и теперь при движении каждый раз задевал простату. Том откинулся и прислонился горячей спиной к прохладному стеклу, позволяя довести себя до оргазма. Разрядка наступила быстро и была неожиданно яркой. Том выгнулся под ним, сильнее насаживаясь на член, и кончил с громким рыком. Через несколько секунд и Марино излился в него. Наклонился к мальчишке и принялся ласково целовать губы, слизывать пот с шеи и груди. Том погладил его по спине, потрепал волосы. Он даже улыбался ему почти по настоящему.
Марино взял его на руки и отнес на постель. Аккуратно положил, как какую-то драгоценность. Сам начал одеваться.
Том не отворачивался по своему обыкновению. Внимательно следил за его передвижениями. Взгляд хитрый, игривый.
Марино ушел, не сказав ни слова, даже не посмотрел на него. Том так и не понял, понравилось ему или нет. Надо как следует все обдумать. Нельзя спешить — это самое главное. Надо все хорошо просчитать. Он выберется отсюда. Он сможет это сделать.
Ни завтрака, ни обеда Том так и не дождался. Он сидел на подоконнике, смотрел на сад, в котором периодически появлялись какие-то люди, и пытался понять, что бы это значило. Пустой желудок неприятно ныл и урчал. Том даже начал посмеиваться, что Марино решил, будто он слишком толстый и посадил его на французскую диету — с утра, секс, в обед секс, на ужин секс и кекс. Если не помогает, мучное отменить. Фигня только в том, что он не протянет на этой диете. Интересно, сколько он весит сейчас? У них с Биллом и до этого-то были проблемы с весом, а сейчас от него только кожа да кости остались. Билл… Интересно, а брат ищет его? Чувствует ли он, когда ему плохо. Понял ли он, когда Том чуть не умер? Сколько прошло времени? Они никогда не разлучались настолько надолго. Один раз он поехал к отцу в гости на неделю, а Билл остался дома. Брат очень остро переживал развод родителей, и так и не смог простить отца. А Том скучал по нему, хотя и не показывал этого никому. Прошло всего дня три, когда Том почувствовал что-то неладное. И правда, младший попал в больницу с острым приступом аллергии. Отец отвез его в клинику, но в палату так и не поднялся. А Том потом просиживал у постели брата все дни, развлекал и веселил, совершенно позабыв про отца. Чувствует ли сейчас младший, как старшему плохо, как он нуждается в его поддержке, в его защите? Потом он подумал, что, наверное, в группу взяли нового гитариста и у ребят новый тур, новый альбом, новый клип, другая жизнь без него, Тома. И еще не известно, нужно ли им, чтобы он возвращался… В носу защекотало, в горле встал ком. Даже если им не нужно, это нужно маме, отчиму, бабушке и дедушке. Ради них он вернется. Он выживет и вернется.
За окном совсем стемнело. Свет в комнате не включили, и Тому пришлось переместиться с подоконника на кровать.
Он проснулся от сильного удара по ребрам. Даже не сразу сориентировался, что произошло. Потом еще один удар в живот. По лицу. Том попытался удрать или как-то защититься, но ничего не получилось. Марино перевернул его на живот, вцепившись в дреды. От него сильно несло перегаром. Удары сыпались один за одним. Том закрыл голову руками. Он не мог защищаться: Марино сидел сверху и молотил по телу, как по боксерской груше. Потом слез и ушел. Том не плакал, не стонал. Просто лежал с зажмуренными глазами и прокушенной губой. Если не шевелиться, то можно терпеть. Судя по всему, глаз оплывает, и завтра он не сможет раскрыть веки. Кажется… судя по хрусту… сломаны ребра… и… почки… отбиты…
Том пришел в себя от резкой боли и того, что кто-то трясет его за плечи, от чего тело то и дело пронзала острая боль. Застонал… Глаза открыть не смог — веки отекли.
— Том! Том! Том! Том! Том… — бормотал Марино, целуя его тело.
— За… что… — кое-как выдавил он, разбитыми губами.
— Потерпи, мальчик, сейчас врач приедет. Он уже вот-вот будет здесь. Потерпи… Просто потерпи…
Том с трудом перекатил голову на другую сторону. Можно подумать, что у него есть еще какие-то интересные предложения, кроме как подождать…
Он пропустил момент появления доктора. Опять потерял сознание.
В комнате кто-то орал. Врач — узнал голос Том. Второй — вроде бы Марино. Оба ожесточенно спорили. Даже чужие крики причиняли ему боль. Жаль, что сознание нельзя терять, используя только силу воли. Он бы, наверное, вообще в себя не приходил.
Дышать очень тяжело. Больно кошмарно. Вопли прекратились. Холодные пальцы начали тыкать в горячую, разбитую кожу. Том застонал. Кто-то очень осторожно приподнял его и переложил ближе к краю. Том закричал. Опять уколы и капельницы. Опять темнота.
По крайней мере, он смог открыть глаза, что не могло не радовать. Тело ныло, но острой боли уже не было. Он был в комнате один. Рядом с кроватью стояла стойка с пустой капельницей. На столике лежали шприцы и ампулы. Много ампул. Мягкое кресло около окна. Том смотрел на ампулы и иголки и пытался сообразить, может ли он их как-то применить для обороны или суицида. В принципе, для суицида можно — воздух в вену и конец фильма. Но когда-то давно он обещал Биллу, что никогда не умрет добровольно. Стало быть, вариант с воздухом в вену не подходит. Из ванной вышел врач.
— Как ты себя чувствуешь? — наклонился он к Тому.
Том предпринял попытку улыбнуться, потому что говорить сил не было.
— По… мо… ги… те… — едва слышно прошептал он.
— Мне жаль… — развел доктор руками. — Я могу всего лишь помочь тебе выжить.
— Хочу ум… ме… реть… — из глаз потекли слезы.
— Это я уже понял. Держись, парень. Я сделаю тебе обезболивающий укол и дам снотворное. Спи, Том. Тебе надо набираться сил.
Доктор на самом деле оказался волшебником, потому что дня через три-четыре Том смог доковылять до туалета самостоятельно, а через неделю чувствовал себя вполне сносно. Врач провел полное обследование еще тогда, когда Том валялся без сознания, которое, к счастью, ничего серьезного не выявило. Марино Том не видел. И, если честно, совсем не хотел видеть. Доктор с ним не разговаривал категорически, как Том не пытался его разболтать.
Но рано или поздно, это должно было закончиться — врач уехал, а кроме Марино больше никто не имел права доступа в его комнату. Том не хотел встречаться с Марино вообще. Понимал, что его желания тут никого не интересуют, и что, не пройдет и суток, как его опять начнут использовать по прямому назначению, но хотелось оттянуть этот момент максимально далеко. Он забрал подушку, ушел в ванную и забрался там на окно.
Не прошло и часа по внутренним часам, как он услышал его крик:
— Том, иди сюда!
Том даже не шелохнулся.
— Иди сюда! — крикнул он уже зло.
Он не подчинился.
— Ты оглох на оба уха? — дверь распахнулась и в ванную влетел взбешенный Марино.
Дело грозило закончиться очередным избиением. Том нехотя слез с подоконника и подошел к мужчине, глядя в пол.
— Там ужин, — бросил он.
— Я не хочу…
Том не договорил. Марино ткнул его в больные ребра. Он вскрикнул и отшатнулся.
— Я сказал, ты сейчас пойдешь и поешь, — отрезал Марино.
На подоконнике его ждала пицца с креветками, стакан колы со льдом, клубника со сливками и вишневый сок. Том выбрал с теста все креветки, выловил пальцем несколько ягод клубники, выпил сок и немного пригубил колу. Растянулся на постели. Мысленно умоляя Бога, чтобы Марино его сегодня не трогал.
Видимо Бог в эту часть земного шара никогда не заглядывал.
Марино сел рядом с ним. Взял за подборок и резко повернул к себе.
— А теперь ты мне все, сучонок, расскажешь, иначе я тебе не только ребра переломаю, но изобью так, чтобы из внутренностей каша образовалась.
Том смотрел ему в глаза.
— Что именно?
— Что ты задумал, гаденыш?
— Задумал? — хмыкнул Том. — Я даже не понимаю, о чем ты.
— Я о том дне.
— О том дне? О том сексе?
— Да. Я о том сексе! — он сжал его горло.
— Ты был так добр со мной те дни, что я хотел как-то тебя отблагодарить, — прохрипел Том, вцепившись в его руку. — Что я могу тут задумать? Разве что внезапно сдохнуть тебе назло.
— Не ври мне, дрянь! — громкая пощечина.
Том ошарашено уставился на него.
— Я не вру. Ты был добрым со мной, ты заботился обо мне. Я хотел всего лишь сделать тебе приятное. Ответить тебе. Быть с тобой. Мне казалось несправедливым, что ты так выхаживал меня, а я тебя игнорирую. Все, что я могу дать тебе — это свое тело. И я дал тебе его, я постарался сделать, чтобы тебе было хорошо. Что ж… Твоя благодарность столь велика, что я, пожалуй, впредь обойдусь без нее, — Том отодвинулся и перевернулся на живот, уткнувшись в подушку носом и размышляя, чего сейчас ожидать — махания кулаками или рваной задницы.
Марино вышел из комнаты.
Когда стемнело и свет в его комнате погасили, Том подвинул кровать к стене и залез в эту импровизированную нору. По крайней мере с двух сторон он будет защищен. Почему-то не хотелось еще раз проснуться от того, что тебе отбивают почки и ломают ребра. А сегодня, судя по настроению Марино, у него на то были все шансы. Кровать его тоже не сильно спасет, но хоть какая-то защита для психики. Уложил подушки, накрылся простыней и постарался заснуть. Жестко, неудобно, но лучше так.
Ночь не принесла с собой ничего, кроме болящей к утру поясницы и затекшей ноги с покалывающей ступней. Том довольно потянулся и выбрался на свет божий, предварительно убедившись, что в комнате никого нет.
— Был Том Каулитц, а стал Лис Каулитц. Вернусь домой, сменю себе имя. Зашибись, Том Каулитц сам раздвинул ноги и начал спать под кроватью. Надеюсь, брат, ты об этом никогда не узнаешь.
На подоконнике уже стояло много пищи, даже фрукты в вазе. Том нахмурился. Еду может приносить только Марино. Значит, он здесь был? Спина неприятно заныла... Быть опять ему битым в ближайший день. Как же надоело. Такое чувство, что ему доставляет удовольствие сначала избить его до полусмерти, потом выхаживать. Кстати, это надо учесть. Больной Том вызывает в нем желание ухаживать и заботиться. Значит, слабый и болезный — новый имидж настоящего мачо. По-хорошему не мешало бы «слизать» манеру поведения у девчонок, но Том так давно не общался ни с какими девчонками дольше одного вечера, что даже примерно не помнит, как они себя ведут со своими бойфрендами. Том выругался. Охренеть можно! Он сидит и обдумывает, как лучше подкладываться под этого Марино. Не важно, нравственность и гордость, заткнитесь или идите к черту! Он потом послушает, что вы будете говорить, когда выберется отсюда.
На соседнем острове кипела жизнь. Лодки, катамараны, гидроциклы... Очень далеко, вплавь не добраться. Ночью были видны огоньки города. А сейчас только изумрудная полоска прикрывала часть горизонта. Они с братом любили отдыхать на островах. Любили океан. Его аквамариновую гладь. Белый песок. Там так здорово было валяться на пляжных ковриках в тени пальм. Пить кокосовый сок прямо из ореха. Теперь Том ненавидел и океан, и острова, и кокосовый сок. Но этот вид из окна его успокаивал, давал надежду, помогал выжить. Они еще будут валяться на белом песке. Они еще будут...
— Том... Том... — кто-то теребил его за плечо.
Он сонно оторвал голову от подушки. Вздрогнул — кровать стояла на законном месте, а он просто лежал на полу около стены. Рядом на корточках сидел Марино. Том нервно сглотнул, не очень хорошо понимая, чего от него ожидать.
— Иди умойся и одевайся. Я жду тебя.
Том решил не выпендриваться. Быстро умылся, отметив, что за окном совсем темно, похоже на поздний вечер. Марино указал на шорты и футболку на кровати. Шорты были просторными, а футболка, как у Билла, — короткая и в облипочку. Непривычно после нескольких недель хождения голышом вновь нацепить на себя одежду.
— Иди сюда, — поманил Марино.
Том робко приблизился.
Марино прикоснулся губами к его губам.
Том рот приоткрыл, но особого желания целоваться не выразил. Марино чуть пососал его нижнюю губу и выпустил ее с улыбкой.
— Повернись, — и, не дожидаясь, он сам развернул его за плечи к себе спиной.
Том зажмурился, ожидая удара. Вместо этого на глаза легла мягкая бархатная повязка. Том окончательно перестал понимать, что происходит. Марино взял его за руку.
— Я скажу тебе, когда будут ступени.
И они куда-то пошли.
Впервые в жизни он боялся думать и хоть что-то предполагать. Что или кто его ждет? Куда Марино его ведет? Зачем? Он вспомнил о мальчике, который был до него, и которого Марино продал в бордель, потому что тот надоел. Он тоже решил его продать? Черт побери, куда он его тащит?!
Под ногами мягкие ковры сменялись холодным мрамором. Он чувствовал солоноватый запах океана, слышал пение птиц и шум прибоя. Остановился. Вдохнул его поглубже. Голова закружилась. Марино чуть потянул его за руку.
— Воздух... — расстроено вздохнул Том.
Марино усмехнулся.
— Садись вот сюда. Аккуратно... — он направил его и усадил в кресло. Снял повязку.
Том огляделся — большая комната, обставлена дорогой красивой мебелью. Картины на стенах. Окна закрыты портьерами.
Он вопросительно посмотрел на Марино.
— Ты же хотел подправить дреды, — улыбнулся мужчина. — Я привез тебе мастера.
Том даже не знал — радоваться или огорчаться. С одной стороны он рассчитывал на что-то большое, значительное, а с другой — приготовился к самому худшему. Что ж... Подправить дреды — это тоже хорошо. А вот то, что Марино вывел его из комнаты — это вообще огромный шаг вперед. Значит, он чувствует вину за ту ночь и сейчас ее заглаживает. Минус — однозначно будет секс.
Мастер неприятно быстро справился с работой. Обработал и скорректировал каждый дред-лок, подправил распушившиеся кончики. И хотя сидеть на одном месте Тому быстро надоело, все равно каждая минута, проведенная вне клетки, пролетала слишком быстро. Марино сидел в кресле напротив, наблюдал за скучающим Томом и равнодушным парикмахером.
Он закончил глубоко за полночь. Отошел, любуясь работой. Марино кивнул в сторону зеркала.
— Нравится? — спросил он у крутящегося то так, то эдак Тома.
— Да, — заулыбался он.
— Ты доволен?
— Да.
— Хорошо. — Марино поднялся из кресла, учтивым жестом показывая парикмахеру на дверь: — Вас отвезут.
Когда они остались одни, Марино подошел к Тому и приобнял его за шею, притянул к себе.
— Ты скучал? — глядя ему в глаза, поинтересовался он.
— Да... — Том постарался придать лицу самое жалостливое выражение, чуть выпятил нижнюю губу и опустил глаза.
— Хочешь?
Том улыбнулся, в глубине души проклиная Марино. Но ответить надо правильно. Он же все равно возьмет...
— Да... — тихо отозвался он.
Марино потянулся к его губам. Том отстранился.
— А можно я немного воздухом подышу? — еще тише прошептал он, заглядывая ему в глаза. — Тут... у окна... Хотя бы минуточку...
Марино взял его за руку и вывел на балкон.
— Только не пытайся сбежать. Здесь высоко, а внизу кусты барбариса. Не думаю, что тебе понравится приземление на них.
Том торопливо закивал. Он готов терпеть его хоть всю ночь, лишь бы немного подышать свежим воздухом.
Он восторженно окинул взглядом сад и виднеющийся за ним океан. В лицо ударил легкий ветерок. Том втянул воздух ртом, носом, так, словно это был его последний вдох. Звенели голоса редких цикад — он помнил, что они орут только днем. Где-то звучал птичий писк… Воздух! Запахи! Звуки! Мог ли он предполагать когда-нибудь, что простой глоток свежего воздуха так его впечатлит.
Руки Марино заскользили по его животу, нырнули под резинку шорт, пальцы коснулись члена, ласково сжали. Он прижался к Тому бедрами. Тот недовольно закатил глаза. Губы перекривились. Как же хотелось ему сейчас врезать. Как же хотелось его сейчас убить за все те страдания, которым Марино подверг его. Нельзя.
Мужчина повернул его к себе. Лицо Тома приобрело выражение некоторой мечтательности и щенячьей радости. Марино нажал ему на плечи. Том не понял. Он нажал сильнее, заставляя его опуститься на колени.
Когда до Тома дошло, чего от него хотят, он стал пурпурного цвета, а голова склонилась так низко, что подбородок прилип к груди. Он даже зажмурился от внезапно охватившего его отвращения.
— Ты хочешь подышать воздухом? Хорошо. Я хочу, чтобы ты сделал мне минет. Я засеку время. Сколько будешь сосать, столько потом будешь дышать воздухом. Если мне понравится, то я удвою твое время. Если не понравится, то ты уйдешь к себе. Выбирай — в любом случае ты подышишь воздухом, сколько — зависит только от тебя.
Том сморщился, с трудом проглотив собственную слюну, которая только от одной мысли об этом приобрела отвратительный привкус. Посмотрел на ширинку перед глазами. Нет… Черт! За то, чтобы просто побыть на воздухе, надо позволить трахнуть себя в рот? А потом стоять со вкусом спермы во рту и любоваться звездным небом? Нет.
Марино взял его за голову и чуть потянул на себя. Том уперся лбом ему в бедро. Нет! Боже! Как противно! Как унизительно! Да еще на коленях… Нет! Он не будет платить за воздух такую цену! Нет!!!
— Твоя минута истекла, — ухмыльнулся Марино.
Том уже не дышал. Напрягся, приготовившись к удару. Марино зашел ему за спину. Том закрыл глаза. Если что, то лучше уж в кусты барбариса с высоты рухнуть… Лица коснулся мягкий бархат. Всё, пизд*ц. Правильно, давайте завяжем Тому глаза, а потом будем пинать его безвольное тело ногами — очень грамотное решение. Том даже защитить себя не сможет сослепу. Марино взял его за руку, потянул вверх. Том поднялся. Куда ударит? По лицу? В живот? По спине или по ногам? Да что же это такое? Нельзя больше ничего просить… Нельзя…
Марино куда-то вел его. Ужасное состояние неопределенности. Хотя, почему неопределенности? Все вполне определенно. Сейчас два варианта — или его изобьют и оттрахают, или просто оттрахают. Варианты траха тоже могут быть разными, так что спорный вопрос, что лучше: быть избитым и оттраханным или просто быть оттраханным? Легче от этого почему-то не становилось.
Вроде бы они вернулись в его комнату. Марино подвел его к кровати и мягко толкнул. Том свалился на спину. Нельзя показывать, что ему страшно. Нельзя. Только вот дыхание предательски сбивалось. Марино лег рядом. Коснулся языком шеи. Поцеловал кадык. Наклонился к уху. Пососал мочку. Рука ласкала тело сквозь одежду. Неспроста все это. Слишком ласковый сегодня, слишком много улыбается, слишком внимательно наблюдает. Ох, быть тебе битым, Том…
Том не сообразил, что это за узкий, длинный и холодный предмет скользит по груди. Только когда футболка с треском начала рваться, он понял, что это нож. Побледнел, мысленно прощаясь с жизнью. Лезвие около горла. Касается губ… Больно царапает шею и тонкую кожу около ключицы. Том успел помолиться, попросить прощения у мамы и брата. Интересно, что он сейчас сделает? Перережет ему глотку? Или вспорет живот и вытащит кишки? Вариант с отрезанными яйцами или разрезанной задницей, пришелся его совести по душе — это тебе за вечные издевательства над Георгом, любезный Том. Заодно и у Густава прощения попросил. Ну, мало ли, вдруг чем обидел. Лезвие медленно спускалось к животу… Марино снял с него шорты. Значит, все-таки это ему высшие силы аукают все издевательства над лучшим другом. Нож на лобке…
— А если я сейчас тебе это отрежу, — как бы размышляя вслух, произносит Марино, — что ты будешь делать?
— Сделай одолжение, — безразлично хмыкает Том. — Я истеку кровью и умру от болевого шока. И наконец-то я буду свободным.
— Ты думаешь, что смерть — это свобода? — отрывается от игры с его яичками, Марино.
— Смотря в какой ситуации, — замирает Том, чуть морщась от боли, когда Марино сильнее нажимает кончиком ножа на ствол в районе крайней плоти.
— В данной?
— Не знаю. Я здесь столько раз уже умирал… — шикает Том, зажимаясь.
— Разве я разрешал тебе умирать? — он осторожно массирует вход.
Том не стал отвечать. Он не видит его глаз, он не может понять, какая реакция у него настоящая, любое неловкое слово и всё… Не хотелось бы опять, стоя над унитазом, уговаривать себя поссать, потому что больно. А до унитаза еще и доползти ведь надо…
Марино аккуратно надавил пальцем и вошел. Том едва слышно застонал. Он припал к его губам, даря нежные поцелуи. Опять принялся целовать тело. Подразнил языком пупочную ямочку. Том даже в душе ухмыльнулся, предположив, что Марино покажет ему, как делать минет. Но дальше пупка язык мужчины не спускался.
Он растягивал его очень долго и осторожно. Даже не столько растягивал, сколько аккуратно трахал пальцами. Том вполне натурально постанывал, елозил и выгибался, лаская себя рукой. Марино, похоже, все это очень нравилось. Позволив ему кончить, мужчина хмыкнул и размазал сперму по его животу. Подул. Том заулыбался — было мокро и щекотно. Он измазал свой палец в сперме и поднес ко рту Тома. Надавил на губы, заставляя взять палец в рот. Том палец взял, но по хмурым морщинкам на лбу, было понятно, что ему все это очень не нравится. Марино зачерпнул сперму двумя пальцами и опять заставил его вылизать пальцы. Том начал давиться, закашлялся. Марино опять усмехнулся. Вернулся к заветной дырочке.
Марино оказался необыкновенно ласковым и внимательным любовником. Он так этой ночью любил Тома, что тот сходил с ума от ощущений. Он двигался осторожно, внимательно наблюдая за его реакцией. Он целовал и гладил его, вылизывая тело, мокрое от пота.
Том кончил потом еще несколько раз. Он кричал и изгибался в его руках, отдаваясь уже по-настоящему. Он стонал. Он сорвал повязку, чтобы видеть его лицо, его глаза — темно-карие, словно плитка горького шоколада, длинные пушистые ресницы, подчеркивающие их красивой черной линией. Том сам искал его губы. Сам припадал к ним. Ногти впивались в спину. Ноги крепко обхватывали его за талию.
Марино упал рядом, тяжело дыша. Том ткнулся носом в его плечо. Оба были без сил. Оба были переполнены эмоциями. Марино потрепал его по голове. Посмотрел на часы. Чертыхнулся. Сел. Том коснулся его пальцев, расстроено посмотрел, сдвинув брови домиком.
— Прости, малыш, — неожиданно нежно ответил он. — Нам же надо что-то с тобой кушать.
— Да, я бы что-нибудь съел, — тут же придвинулся к нему Том.
— Я не об этом, — рассмеялся Марино, одеваясь. — Сейчас что-нибудь принесу.
Когда он ушел, Том свернулся калачиком, накрылся простыней и благополучно провалился в сон, совершенно позабыв про еду.


Читаем это все дальше