Цитата сообщения Иманка Правила игры

ПРАВИЛА ИГРЫ

В предыдущих сериях

***

Том, завернувшись в одеяло с головой, сидел на постели по-турецки и с жадностью уплетал горячие бутерброды с ветчиной и сыром, запивая их кофе с молоком из большой чашки. Настроение было отличное. И даже улыбчивое ворчание Марино не смогло его испортить. Марино же сидел на подоконнике, смешно болтал ногами и наблюдал за парнем.
— Где тебя так? — кивнул Том на перебинтованное плечо.
— Ерунда, — отмахнулся мужчина. — Наши местные разборки. Кто-то решил, что у меня слишком большая доля рынка и мне надо поделиться. А я не стал. Трех сантиметров не хватило, чтобы в сердце. Так что тебе чрезвычайно повезло в тот вечер.
— Спорный вопрос, — хмыкнул Том.
— Что именно тебя смущает?
— А чем ты занимаешься? — резко сменил он тему.
— Тебе не надо этого знать. Важно, что тебя кормят, поят, есть на чем спать и кому лечить.
— Ну, как это не важно? Вот пристрелят тебя, а я тут с голоду помру. Знаешь ли, приятного мало.
— Смешной ты. Несколько дней назад на коленях умолял меня убить тебя, а сейчас боишься умереть. Тебе не все равно, как это произойдет?
Том сделал большой глоток и с вздохнул:
— Просто умереть от голода как-то нелепо, хотя и гораздо приятнее, чем от побоев. Марино, а что будет, когда я тебе надоем?
— Ничего, — он растянул губы в неприятной улыбке. Том понял, что не надо было об этом спрашивать, но уже сильно поздно. — Тогда я тебя убью. Продать я тебя не смогу, как предыдущего мальчика, так что дыши, пока я разрешаю. Каждый твой день может стать последним.
Том удержал на лице улыбку, даже счастливое выражение глаз почти не изменилось, лишь чуть прищурился, а вот внутри все похолодело и задрожало.
— А можно я тебя тогда попрошу? Ну, так сказать, последнее желание? — как ни в чем не бывало спросил он. — Отдай мое тело брату. Оно ведь тебе больше будет не нужно, а он хотя бы попрощается со мной. Я хочу, чтобы меня похоронили на родине. Обещаешь?
Марино рассмеялся.
— Нет, конечно. Я купил твое тело, и теперь оно принадлежит мне, и я сам буду решать, что с ним делать. Вот сделаю из тебя чучело с дыркой и буду трахать и после смерти.
Том хихикнул. Хотелось убить его, растерзать, вырвать сердце и заставить его съесть, но Том хихикал. Он будет улыбаться, будет хихикать, он не покажет, как сильно ненавидит и боится его.
Потом они повалялись на кровати и поласкались, поцеловались. Том аккуратно помял его плечи, погладил шею, спину, помассировал икры. Марино покрыл тело нежными поцелуями, иногда чуть покусывая кожу. Он наслаждался им, едва касался губами и руками. Возбужденный член скользил по животу, легко дотрагиваясь до такого же возбужденного мальчишеского.
— Я хочу, чтобы ты всегда был таким, — страстно шептал Том, обхватив его ногами за талию. — Хочу, чтобы ты любил меня. Был со мной. Дарил себя.
Он выгибался и постанывал, он ласкал его и царапал. Он прижимался к нему всем телом и чуть подрагивал от его прикосновений. Марино заводился все больше, становясь резким, даря все более агрессивные ласки, но без боли. Неожиданно он остановился, выругался и рухнул на распростертого под собой Тома.
— Что? Тебе больно? — обеспокоено поинтересовался Том, испытывая очень двоякие чувства — обиды, что обломалось всё, и радости, что всё обломалось.
— Нет, просто забыл. Я хотел сегодня кое-что сделать и забыл.
— Ну давай ты сделаешь это чуть попозже, — он потерся о бедра Марино.
Тот приподнялся на локтях и встревожено посмотрел на парня.
— Ты прям сегодня странный какой-то. Что-то произошло, пока меня не было?
— Нет, — качнул Том головой, улыбаясь. — Просто ты хороший со мной, и я хороший с тобой. Тебе же так приятнее, и мне. Я не хочу, чтобы ты делал мне больно. Я хочу, чтобы ты любил меня.
— Хм… Ты решил меня влюбить в себя? Но так ты мне быстро надоешь.
— Надоем — убьешь. Зато это будут самые лучшие дни моей говенной жизни, — пожал он плечами, лукаво улыбаясь. — Ты только не забудь, о чем я просил, ладно? А я постараюсь тебя не расстраивать.
Марино недовольно выдохнул и слез с него.
— Договоришься, — бросил он, уходя.
Том несколько минут повалялся, потягиваясь то так, то этак, потом ушел в ванную.
— Ненавижу тебя, блядь дешевая, — презрительно плюнул он в собственное изображение. — Убьет — правильно сделает. Но ты держись, Том. Пока есть силы и возможность — держись. Интересно, а если Билл узнает, как я выторговывал себе жизнь, он отвернется от меня? Наверное, я буду ему противен. Он даже из жалости ко мне не прикоснется. Он будет ненавидеть меня, смеяться и издеваться… Надо мной все будут смеяться и издеваться. Все…
Он тяжело дышал. В глазах стояли слезы. Он будет всем противен, от него отвернутся все-все, даже брат… Том тяжело вздохнул. Взгляд потухший, уголки губ опущены. Может, как-то попробовать умереть? Довести Марино, пусть он забьет его до смерти… Он не выдержит, если Билл станет его ненавидеть. Это самое ужасное, что может произойти, — пройти через ад и получить в награду презрение близнеца. Он не переживет этого…
Он весь день просидел на подоконнике, мрачно созерцая, как у далекого острова кипит жизнь. Хотелось валяться на полу, выть, рвать волосы. Хотелось лежать трупом и ни на что не реагировать. Хотелось назло Марино вырваться на свободу. Вырваться и жить! Именно жить! На полную! А не существовать, завися от того, прибьют этого ненавистного мужика сегодня, а может быть Марино сам прибьет его или покалечит…
Марино пришел на закате. Принес что-то. Осторожно положил на кровать.
— Не вижу радости, — фыркнул он, когда заметил, что Том на него не смотрит.
Поворачиваясь к мужчине, Том надел на лицо улыбку. Засветился так, что самому противно стало.
— Что это? — спрыгнул он с подоконника и подошел к кровати, чтобы получше разглядеть…
Одежда?!
— У тебя есть полчаса на то, чтобы привести себя в порядок.
— Ч-что… э-то? — заикаясь, спросил он.
— Трусы, носки, бандана, брюки, футболка и туфли. Давай, 30 минут. Время пошло.
— Марино… — пробормотал Том ошарашено.
— Двадцать девять минут, — подтолкнул его мужчина к ванной.
Когда он вышел, Марино уже не было. И это хорошо. Том достал трусы и ужаснулся — стринги. Может на девках они и смотрятся сексуально, но он это надевать совершенно точно не будет. Брюки классические. Цвета слоновой кости. Том такие не носит. Под цвет них мокасины. Носки и футболка кипельно-белые. В прошлый раз он передвигался в пределах дома — в шортах, майке и босиком. Сейчас… А куда это Марино собрался его отвезти?
Брюки очень плотно сели на бедрах. Не удобно. Он в такой одежде сто лет не ходил… Блин… У Билла и те штаны свободнее сидят. К тому же надо быть осторожным, чтобы в случае чего не прищемить молнией нежную кожицу, только издевательств Марино ему не хватает для полного счастья. Футболка оказалась тоже по фигуре и вдобавок короткой. Рукавов нет, бледные, тонкие руки в ней смотрелись жалко. Ужас, насколько ему было не удобно. Мокасины хорошие, только подошва очень тонкая. Том свернул бандану с бледно-желтым рисунком и завязал ее на голове. В целом, выглядит он шикарно, только вот он терпеть не может вещи по фигуре…
— Марино! — повис он у вошедшего мужчины на шее.
— Тебе нравится?
— Очень! Только я настолько отвык от одежды… — Том потупился. — А куда мы пойдем?
— Ты же хотел подышать воздухом, погулять… Ну, вот сейчас мы этим и займемся. Если мне понравится эта ночь, то, обещаю, иногда их повторять. Ты согласен?
— Да! — восторженно выдохнул Том, вновь повесившись на него.
— Только кое-чего тебе не хватает, — Марино застегнул на шее мягкий ошейник, какие обычно любил таскать Билл. И все было бы хорошо, если бы от него не тянулась тонкая цепочка.
— Я так не пойду, — Том попятился назад, с ужасом глядя на поводок. Затряс головой. Губы дрожат. В глазах отчаянье.
Марино удивленно уставился на мальчишку, дернул за поводок.
— Я не пойду так… — лепетал он. — Я, конечно, твоя домашняя зверушка, твоя дырка, твой кусок мяса, ты можешь делать со мной все, что хочешь, можешь убить, изнасиловать, продать, но я так не пойду. Я не собака, чтобы меня выгуливали на поводке. Я лучше навсегда останусь без воздуха, но на поводке никуда не пойду. Я человек, а не собака.
Том расстегнул ошейник и уронил его на пол.
— Ты знаешь, что я с тобой сделаю за непослушание? — зарычал Марино.
— Знаю. Я никуда не пойду на поводке, — едва слышно прошептал он.
Удар по лицу. Губы в кровь. Том посмотрел на грудь. Несколько капель попало на футболку. Он грустно хмыкнул. Погулял? Принялся медленно раздеваться. Подышал воздухом? По щекам текли слезы. Понравилось?
— Убей меня, Марино, а… — всхлипнул он. Руки плетьми упали вдоль тела. — Давай уже закончим с этим… Я очень устал… Ты только помни о моем последнем желании… Пожалуйста… Убей, а…
Марино ударил в живот. Том охнул и согнулся пополам. Воздуха катастрофически не хватало. Он опустился на колени и сжался.
— Спасибо, — поднял к нему благодарные глаза. Зажмурился, ожидая следующей партии боли.
Вместо этого хлопнула дверь.
Том повалился на бок. Больше нет необходимости ходить в дурацкой маске, заставлять себя светиться от счастья, не надо деланно стонать и изображать страсть, можно быть собой.
— Билл! Билл! — воскликнул он в потолок. — Если между нами есть эта чертова связь, то прости меня! Почувствуй меня! Разреши мне умереть! Не могу больше! Не хочу больше! У меня и спастись не получается, и жить нормально не выходит, и сдохнуть спокойно не дают! Не могу так больше! Прости меня, я слабый… Я сдаюсь… Билл, прости меня…
Он размазал слезы по щекам. Раковина ведь фаянсовая? А значит бьющаяся… Следовательно, можно ведь осколком вскрыть вены… Ну если сильно постараться… Ночью… Набрать теплой воды и вскрыть вены. К утру все будет кончено. Сейчас сделать вид, что лег спать, а ночью… Том кое-как улыбнулся. Он скоро будет свободен. К черту Марино. К черту тело! Если жизнь после смерти существует, то лучше так. А Билл… Он поймет и простит… Брат обязательно поймет и простит… Он почувствует. Он обязательно почувствует… И простит…
Но ночью ничего не получилось. Том пошло проспал собственное самоубийство. В ту ночь ему снился Билл. Снилось, как они бегут по самой кромке воды, а в воздух взметают мириады брызг. Они играют в салки-догонялки. Причем не понятно, кто из них водит, потому что Том то догонял его, то сам убегал. Они смеялись и веселились. Он был абсолютно счастлив в том сне. Потом Билл поймал его и прижал к себе сильно-сильно, словно прощаясь. А когда оторвался, то Том увидел, как по его щекам быстро-быстро бегут слезы. Он с нежностью смотрел в глаза-отражения своего близнеца, осторожно вытирая непрекращающийся поток, а Билл улыбался сквозь слезы так, что сердце щемило от боли…
Он проснулся разбитый и подавленный. Тело горячее, а ноги и руки ледяные —заболел, похоже. Интересно, где и как тут можно заболеть, если учесть, что он ни с кем не контактирует и не покидает пределов комнаты, которая в свою очередь закупорена полностью от всех сквозняков, а на полу толстый ковер? Том получше закутался в одеяло, великодушно оставленное Марино. Нос щекотал аромат кофе и какой-то сдобы. Значит, Марино уже приходил. Причем, недавно. Ничего не хочется. И сон какой-то странный. Билл… Билл… Спаси… Надо дождаться ночи… Надо дожить до ночи… А потом он будет свободен… Решено. Этой ночью он будет свободен.
Марино появился ближе к вечеру. Том сквозь полуприкрытые веки видел, как тот недовольно посмотрел на подоконник, где лежал нетронутый завтрак, потом широким и резким шагом направился к нему. Сдернул одеяло. Том лишь вяло дернулся, он вообще очень медленно двигался, словно через силу. Негодующее выражение лица мужчины сменилось обеспокоенным. Он коснулся лба, выругался. Том еле заметно рвано дышал, отвернулся от него, глаза влажные, красные.
— Ты прав, тебя, действительно, проще убить, — скривился Марино.
Том благодарно улыбнулся:
— Да, это было бы здорово и очень милосердно с твоей стороны.
— Рот закрой свой, пока я тебе в него что-нибудь не засунул, — зашипел он. — Кстати, хорошая идея.
Марино вернулся через несколько минут с горстью таблеток. Заставил Тома их проглотить. Погладил по горячей спине, по попе.
— Хочешь?
— Мне все равно.
Он резко ввел два пальца, Том шикнул, сморщившись, и сжал мышцы.
— Хочешь? — повторил Марино, и по интонации Том понял, что сейчас его будут рвать.
— Марино, мне очень плохо, — взмолился он.
— Ну, а мы сейчас сделаем тебе хорошо, — мужчина по-хозяйски раздвинул ему ноги.
Если не можешь предотвратить насилие, расслабься. Том уткнулся в подушку. Нравится ему трахать труп — пусть трахает.
Он лег сверху, поглаживая ему бока и плечи. Наклонился к самому уху и прошептал:
— Ты вчера испортил мне вечер, но мое предложение в силе. Только тебе придется ну очень сильно постараться, чтобы вымолить у меня прощение.
Том расстроено хмыкнул. Взялся играть — играй. На кону — жизнь.
— Ты хочешь, чтобы я тебе врал? Чтобы изображал страсть?
— Я хочу хорошего и качественного секса, а уж что ты для этого будешь делать, меня не волнует. И помни, мне должно понравиться, иначе я разорву наш договор. Я и так дал тебе второй шанс, чего никогда не делаю, — Марино откинулся на постель рядом с ним. — И еще, малыш, я должен не только видеть и слышать, что ты меня хочешь, но и чувствовать это.
Том тяжело вздохнул, сел перед ним на колени и окинул печальным взглядом смуглое мускулистое тело. Наверное, все бабы сохнут по этому ублюдку — он красив и смазлив, от него веет мужской силой, — и только Том ненавидит его настолько сильно, что готов убить голыми руками. Но это потом, а сейчас он будет улыбаться, шептать ласковые глупости и изображать великую страсть. Он наклонился к его груди и провел языком от плеча по шее к уху.
— Только в ошейнике я все равно никуда не пойду, — шепнул. — Так что я не буду пользоваться твоим вторым шансом. — Рука скользит по члену к яичкам. Спускается ниже. — Но я выполню твою просьбу. — Палец надавливает на сжатую дырочку. Марино дернулся и удивленно поднял голову. — Ты же хотел, чтобы тебе было хорошо… — Том нажал на простату, заставляя его застонать…
Это было что-то выходящее из ряда вон! Том никогда в жизни не занимался таким сексом — грубым и каким-то первобытным, но в то же время очень нежным и страстным. Сначала Том довел его до оргазма руками и ртом. Потом Марино драл его так, что из глаз летели искры, но аккуратно, на грани, когда боль еще в удовольствие. Том не отвязался от него даже тогда, когда Марино взмолился о пощаде. И он опять ласкал его руками и требовал секса. Под утро, не единожды кончив, Марино просто вырубился. Том подождал, пока его дыхание станет глубоким, и вынырнул из-под руки. Он быстро в утреннем полумраке нашел его вещи и обыскал — нужен телефон. Ни черта! Карманы пустые. Только носовой платок. Дьявол! Он раздосадованно стукнул кулаком по полу. Ладно, пусть только эта тварь скажет, что ему не понравилось. А там он найдет способ или сбежать, или позвонить. Да, главное выбраться отсюда, а уж за ним не заржавеет.
Его пробуждение тоже было необыкновенным. Марино очень нежно взял его полусонного, зацеловал всего, заласкал. И Том, лениво потягиваясь и подставляя шею под поцелуи, позволил себе немного покапризничать и пококетничать. Когда мужчина ушел, он сладко зевнул и вновь закрыл глаза — безумно хотелось спать. А еще болел зад, немного кровил… Он никогда не привыкнет к анальному сексу.
Увы, ни вечером, ни на следующий день, ни даже через день ни на какую прогулку они не пошли. Никуда они не пошли и через неделю. Марино был каким-то раздраженным и дерганым. Два раза в день — рано утром и поздно вечером — приносил еду, на вопросы не отвечал и вообще почти не разговаривал, только трахал его без лишних нежностей, когда вздумается. Один раз Том вообще проснулся от боли, потому что Марино даже не потрудился его хоть как-то подготовить, не говоря о том, чтобы разбудить… Днем он все так же сидел на подоконнике и наблюдал либо за людьми в саду, либо за соседним островом. Чтобы как-то разнообразить серые будни, Том вообразил, что смотрит бесконечно долгий и нудный сериал. А ведь когда-то он ненавидел сериалы, которые любил смотреть близнец в автобусе, чем доводил всех ребят до бешенства. Сейчас он готов был выменять душу за возможность смотреть эти тупые сериалы в автобусе с друзьями…
— Том, а почему ты не спрашиваешь, когда мы пойдем гулять? — поинтересовался как-то Марино у ласкающего его парня.
— А зачем мне спрашивать? Правду ты все равно не скажешь, если бы ты хотел меня куда-нибудь вывести, то уже вывел бы. Если не выводишь, значит, не хочешь. А какой смысл спрашивать в таком случае?
— Как же ты много говоришь? — сморщился он. — Ладно, если бы по делу, а то ведь только позволь тебе рот открыть, как ты затрахаешь кого угодно своим словарным поносом. Ты бы так минет делал, как языком треплешь.
— Как умею, так и делаю, — огрызнулся Том.
— Вот я и говорю, что говоришь ты хорошо, а минет делаешь плохо, а должно быть наоборот. Пошел отсюда, — Марино спихнул его ногой с кровати. — Иди помойся, не хочу, чтобы от тебя воняло.
Том обидчиво надул губы и ушел в ванную, бормоча под нос ругательства в адрес Марино. А когда он оттуда вышел, то ахнул: на кровати лежала одежда на выход. Хотя, судя по настроению Марино, ничем хорошим ему этот вечер не светил.
Марино завязал ему глаза и повел по дому на выход. Том ненасытно вслушивался в звучащие вокруг звуки и жадно вдыхал запахи. Голова кружилась от эмоций. Он глупо улыбался во весь рот и покрепче сжимал руку Марино. Вцепился в нее двумя руками, словно боясь, что он передумает и вернет его обратно. Дом оказался очень большим, и Том мысленно быстро заблудился во всех этих поворотах, переходах и лестницах. А потом ему в лицо пахнуло морем. Он от восторга даже застонал.
— Марино! Марино! – затряс он его руку. — Ну, можно я посмотрю на солнце! Можно я посмотрю на деревья и цветы!
— Пресвятая Дева Мария! Не насмотрелся что ли? — Марино аккуратно снял с него повязку, стараясь не сдвинуть бандану. Том во всем белом был чертовски красивым.
Они стояли около входа в окружении нескольких охранников. Рядом благоухал розовый куст. Том не сдержался, как заколдованный вцепившись в него взглядом, ринулся мимо охраны к растению. Мгновение — и тело пронзила острая боль! Его согнули пополам, заломив руку за спину.
— Марино!!! — завопил он единственное, что пришло в голову.
Марино пальцем приподнял его голову за подбородок и вопросительно взглянул в глаза.
— Розы… Я просто хотел понюхать… — проскулил Том.
Марино кивнул охраннику. Руку отпустили. Том выпятил нижнюю губу, изобразив на лице великую обиду. Под нос ткнулся влажный цветок.
— Нюхай, — раздраженно рыкнул Марино. — Еще одна такая выходка, и ты вернешься к себе. И я тебя сразу хочу предупредить. Не пытайся сбежать. У меня хорошие телохранители, тебя подстрелят на раз-два. Этот остров — моя частная собственность. С него ты никуда не денешься и помогать тут тебе некому. А если все-таки сбежишь, то удавись на дредах заранее, потому что, когда я тебя найду, тебе небо с овчинку покажется.
— Я и не собирался… — пробормотал Том. — Ты не понимаешь… Я так давно не чувствовал никаких запахов нормально, что…
— Пффф, — выдохнул мужчина, закатив глаза. — Это была моя самая дурацкая идея…
Том замолчал, не договорив. Да, это была самая дурацкая его идея — метнуться к цветку… Он уткнулся носом в полураспустившийся бутон и вдохнул его аромат. Хорошо-то как…
Дом действительно стоял на обрыве. Желтый с белыми колоннами, зрительно разрезающие его на одинаковые куски. Вниз тянулся серпантин, затерявшийся под пирамидальными тополями и соснами, посаженными вдоль дороги. Каменистые склоны поросли какими-то кустарниками… Виноград! Дикий виноград стелился кое-где. Персиковые и апельсиновые деревья с налитыми плодами. Они спускались к морю. Краем глаза Том замечал, что Марино внимательно за ним наблюдает, за его нетерпеливыми подпрыгиваниями на сидении, за лицом, вплотную прижатым к окну, и пальцами, мелко постукивающими по стеклу. Ему было все равно. Он впитывал в себя окружающий пейзаж, потому что не понятно, когда еще ему удастся что-либо увидеть, кроме своего бесконечно нудного и однообразного «сериала».
Они приехали к небольшой пристани, где на волнах покачивалась белоснежная яхта. «Марино» — прочитал Том. Отдыхать на яхте «Марино» с Марино, несомненно, верх пошлости, но что не сделаешь ради искусства. Надо не забыть правила игры — влюбленная дура. Только обошлось бы без насилия… И будет обидно, если на вечеринку приглашен еще кто-нибудь. Том решил для себя, что выкинется за борт, если Марино придет в голову издеваться над ним. Черт с ним, что убьют, зато не надо терпеть боль и унижения. Что-то он так свыкся с мыслью о смерти, что едва ли не желает ее ежеминутно.
— Пойдем на ют, — потянул его за руку Марино. — Там есть шезлонги. Загорать, конечно, уже поздно, но просто поваляться всегда приятно. И, Том, аккуратнее, здесь много акул. Не лезь в воду и не свешивай ноги.
Разложенных шезлонгов было три штуки, и Том немного напрягся. Три барных стула… Ваза с фруктами… Берег плавно удалялся…
— Мы здесь будем не одни? — тихо спросил он.
Марино, развалившийся в тенечке, повернулся в его сторону.
— Почему тебя это интересует?
— Не знаю… Я никогда не знаю, чего от тебя ожидать, — Том опустился рядом с ним на колени, положил голову на живот и взял руку, прижал ладонь к щеке, прося ласки.
— Это плохо? — Марино перебирал закрывшие лицо дреды, убирая их в сторону.
— Мне нравится, когда ты ласковый и нежный со мной. Нравится, когда гладишь меня. Нравится, когда заботишься обо мне. Мне хочется прижаться к тебе и согреваться в тепле твоего тела. Но ты так редко бываешь таким, что я… я… — Том сильнее прижался к нему, коснулся губами руки. — Я боюсь…
— Чего?
Том не ответил. Мягко и осторожно принялся целовать его живот, приподняв футболку. Легкими поцелуями поднялся по руке к шее, потом к лицу. Накрыл его губы своими. Язык боязливо проник в рот, коснулся зубов… Марино так же осторожно отвечал. Уголки губ чуть приподняты.
Они целовались очень нежно и лениво, играя друг с другом, дразнясь. К великому своему стыду Том обнаружил, что этот поцелуй его возбуждает, что он не играет сейчас, а действительно хочет, хочет ласки его рук, хочет ощутить его в себе, почувствовать аккуратные толчки. Хочет стонать. Хочет кончить. Он отогнал от себя дурацкую мысль, размером всего в одно слово — педик. Он не педик, он просто очень хочет жить и очень хочет вернуться домой. И какой смысл сопротивляться и орать, если Марино все равно его возьмет, только теперь уже больно, а потом опять запрет в той комнате, навсегда похоронив возможность побега? В другой жизни он будет прежним. А сейчас, да, он педик, который только что сам полез целоваться, и через минуту сам возьмет в рот и как следует отсосет. Потому что только от него самого зависит выберется он или нет, никакой надежды на брата у него не осталось. Билл не ищет его. Билл забыл про него. Заменил другим. Это Билл незаменимый, а его, Тома, заменить легче легкого. Том больше не нужен Биллу. Том для него больше не существует…
— Ты с ума сошел? — недовольно поморщился Марино, отвесив сильный щелбан по макушке. — Аккуратнее. Не надо его так втягивать.
— Я… — оторвался Том от члена. — Задумался…
— Ммм, — улыбнулся мужчина. — Надеюсь, ты думаешь, как меня сегодня порадовать?
— Да, — Том по-блядски облизал губы и провел языком по головке. Он облизывал его как эскимо. Втягивал в себя. Иногда чуть прикусывал, аккуратно, чтобы не сделать больно. Он помогал себе одной рукой. Вторая ласкала яички, иногда касалась ануса. В прошлый раз выходка Тома с пальцем в заднице прошла на ура. Марино хоть и поворчал, но явно получил море удовольствия. Том про себя усмехнулся — а ну как оттрахать его, только уже не пальцами… Ох, он бы оторвался, он бы порвал ему все кишки. Палец скользнул во внутрь… Он попытался совместить минет и массаж простаты. Получалось не особо хорошо, но Том старался. Мешал Марино, который вместо того, чтобы лежать смирно и не дергаться, все время выгибался и постанывал. Нравится — это хорошо, но зачем мешать-то? Марино вцепился в волосы и начала задавать собственный темп, чем еще больше испортил дело. Горло уже болело, а воздуха не хватало. Том уперся в него одной рукой, второй продолжая кое-как ковыряться в заде, через раз дотрагиваясь до простаты. Наконец-то он насадил его так, что из глаз полились слезы, а член, казалось, прорвал тонкую кожу на шее сзади. Том с облегчением почувствовал, как Марино кончает. У самого-то член на пределе, но кого это волнует…
— Иди сюда, — поманил его мужчина, тяжело дыша. Том послушно перебрался от ног к голове. — Раздевайся. Не люблю, когда ты в одежде.
— Но люди…
— Здесь только мои люди. Здесь нет посторонних. Раздевайся.
Том скинул с себя одежду, перетянул банданой дреды в хвост. На ветру было прохладно. Солнце-то вообще уже не грело.
— А теперь поработай ручками над собой. Я хочу, чтобы ты кончил.
— Марино… — покраснел Том.
— Давай-давай, должен же и ты получить удовольствие. А потом пойдем ужинать и смотреть на звезды.
— Я не знаю… — проблеял он.
— Ну! — сдвинул Марино густые брови на переносице.
Том провел рукой по торчащему члену вверх-вниз. Сжал пальцы так, чтобы кончить максимально быстро. Закрыл глаза.
— Нет-нет! Я не хочу так быстро! Ласкай себя! Люби себя!
Пришлось заниматься онанизмом со вкусом. Том им, конечно, иногда занимался до похищения, даже если говорить откровенно, то частенько, но вот так показательно… Черт! Такими темпами ему понадобиться несколько минут, чтобы кончить… А хочется побыстрее…
— Да, продолжай, малыш, — шепнул Марино на ухо, заходя сзади. — Мне так очень нравится. Вот так… — Он вставил сразу два пальца, уже обильно измазанных в смазке. — Аккуратненько и нежно. Вот так… — Пальцы заходили туда-сюда. Том начал постанывать, выгибаться, чтобы удобнее было. — Мой мальчик… Мой хороший мальчик… — Поцелуи по шее, покусываение, посасывания. — Мальчик хочет… Как я люблю, когда мой малыш хочет… — Толчок и плавные движения уже внутри. Его рука замещает его руки. Том наклоняется вперед, опираясь на шезлонг. Марино начинает бить сильнее, а руки двигаются по члену все интенсивнее, вырывая из Тома громкие стоны. Вот уже оргазм накроет, собьет с ног. Он почти повис на его руках, не в состоянии держаться. Марино бьет так сильно, что уже очень больно. И Том уже кричит не от удовольствия, а от боли. Оргазм быстро бежит с кончиков пальцев рук и ног к низу живота. Стекает откуда-то с плеч. Концентрируется в одном месте, чтобы через секунду взорвать разум, вырваться наружу, заставить кричать, уронить на колени. Они кончили одновременно. Марино чуть не выронил мокрое обмякшее тело на палубу. Аккуратно положил его на шезлонг. Накрыл халатом.
— Будешь пить? — присел он рядом.
Том, ошалело глядя перед собой, смог только кивнуть.
— С газом или без? Сок?
Он опять кивнул. Марино рассмеялся. Принес ему свежевыжатый апельсиновый сок с кубиками льда. Том полулег, подставив лицо мягким ласкам ветра, накрывшись халатом, как пледом, только голые ноги торчат. Присосался к соломинке.
— Ты доволен? — спросил Марино, рассматривая его сияющие глаза.
Том кивнул и улыбнулся.
— Рыбачить будем?
Он опять довольно кивнул.
— Хорошо. А то потом темно будет, не так интересно. Накинь халат, не хочу, чтобы тебя продуло. И босиком не бегай. Вон тапочки около барной стойки.
Марино выразительно посмотрел на охранника и кивнул ему.
— Они тебя без слов понимают? — хмыкнул Том, булькая остатками сока.
— Они читают мои мысли, — ухмыльнулся Марино.
Под словом рыбалка Том всегда подразумевал удочку и червяков. Вместо этого им принесли большой тазик мяса. Марино слил кровь в воду и учтивым жестом пригласил Тома насладиться зрелищем. Тот перевесился через перила и принялся вглядываться в темноту. Ничего не происходило. Все было чинно и спокойно. Он обернулся к мужчине:
— А что я там должен уви…
Совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки от него, распахнулась огромная пасть. И брызги залили все вокруг. Том шарахнулся в сторону, поскользнулся и едва не слетел в воду — Марино вовремя ухватил его за халат. Сердце в пятках колотилось так, что, казалось, сломает ему ноги.
— Ну, слушай, можно и тебя им скормить. Скорей всего я однажды так и сделаю, но не сейчас точно. Я же велел тебе одеть шлепки, чтобы не скользить. Бегом, идиот. Не заставляй меня нервничать, — ворчал Марино, чрезвычайно довольный произведенным эффектом.
— Кто это? — вытаращил он глаза.
— Акула. Простая белая акула. У них миграция сейчас. Их тут просто прорва, — Марино взял кусок мяса и швырнул недалеко от яхты. Вода забурлила и из нее вынырнула огромная белая морда с треугольными зубами.
Том тоже достал кусок побольше и закинул его подальше. Огромная рыбина вынырнула и, изогнувшись, с фонтаном брызг рухнула в воду.
— Круто! — восхитился парень. Следующие полчаса они провели, дразня хищников, хохоча и веселясь, когда кто-то из них не мог поделить ломти мяса.
Потом они вместе ужинали за длинным столом. Марино рассказывал, как в прошлом году акулы сожрали здесь компанию подвыпивших дайверов, зачем-то полезщих в воду. Хотя все прекрасно знают, что в это время года лучше все-таки не нырять в этих местах. А вообще лезть в воду в их местах опасно, акулы, правда, держатся в стороне, но бывает, что и заплывают к побережью. На вопрос Тома, а как же люди не бояться купать на соседнем острове, ведь он видел, что там народ активно отдыхает, Марино сказал, что берег окружен специальным приспособлением, которое мешает акуле подойти близко. Да и не суются они туда. Людей надо бояться, а не акул.
Потом они курили кальян и любовались звездным небом. А потом… потом они занимались любовью. Да, именно так. Это было что-то невероятное. Марино был необыкновенно нежен и внимателен. Он одаривал его ласками, зацеловал каждый миллиметр кожи. Он… Ах, Том отдавался ему по-настоящему, не играя, не притворяясь. Руки. Плечи. Смуглая кожа. Красивый рельеф накачанных мышц. Жесткие волосы щекотят ему нос и глаза, когда он целует его. Черные глаза, огромные, влажные, миндалевидные, очерчены густыми черными ресницами, смешно загнутыми вверх. Он красивый. Нежный. Страстный. Сильный. Том тает в его руках, растворяется в его ласках… Они заснули только под утро, совершенно изможденные. Том улыбался, уткнувшись носом в его грудь. Марино обнимал его обеими руками. Жарко… Но так хорошо…


Читаем дальше