Мышильда была в семье белой вороной, точнее мышью, и не белой, а рыжей. Рост у нее средний, а по нынешним меркам ниже среднего, а общий вид какой-то худосочный, наводящий на мысль о бледной немочи и прочих болезнях. Бюст и зад отсутствуют практически полностью, зато плечи торчат, точно вешалка в шифоньере. Ноги могли бы выглядеть вполне прилично, умей она ходить на них, но Мышильда любит высокие каблуки, при этом шаркает и бредет на полусогнутых. Лицом сестрица походит на подопытную белую мышь - востренькая, смышленая, с глазками-бусинками, светло-рыжими ресницами и бровями, пятнами веснушек по всей физиономии и неопределенного цвета волосами, собранными на затылке в тощий хвост. При такой внешности сестрица, ко всему прочему, всегда отличалась некоторой врожденной злокозненностью и склонностью к ехидству.
Мышильда просочилась в комнату, а я, взглянув на сестрицу, подумала в очередной раз: "В семье не без урода". Росли мы с ней как бы в одной семье, мама Мышильды, сестра моего отца, работала проводницей и часто отсутствовала, а ее отец, подобранный тетушкой на каком-то полустанке, лет через семь после рождения дочери поехал навестить родню, да так никогда больше и не возвратился в лоно семьи. Для лона семьи, впрочем, это была большая удача. Дядю я помнила смутно, но, надо полагать, Мышильда пошла в него, ибо не было в ней ничего от моей красавицы тетки.
- Поедем? - спросила сестрица, устраиваясь напротив меня; ко всему прочему, она дурно воспитана и вечно забывает здороваться.
- Здравствуй, - вздохнула я.
- Ну, здравствуй, - нахмурилась она, при этом ее нос стал до того остреньким, что мог бы с легкостью проткнуть крышку моего стола. Конечно, и из Мышильды моими стараниями вполне можно было бы состряпать нечто путное, но она неизменно отказывалась от моих услуг, предложенных от души и безвозмездно, исключительно с целью придать семье достойный вид, чем, естественно, раздражала меня еще больше.
Мышильда повертела головкой, постреляла глазками и спросила:
- Настроение плохое, да?
- Да, - кивнула я.
- А отчего?
- Иннокентий Павлович звонил. Хочет прыгнуть с балкона.
- Опять с вашего? Ну, это смешно, в конце концов.
- У него есть ключ от чердака.
- О Господи... И что?
- Дам ему еще шанс.
- Толку от этого не будет.
- Зато я чувствую себя такой благородной.
- Как это вообще можно: дать кому-то шанс стать мужчиной? Что это вообще значит?
- Это значит, не рыдать на моей груди трижды в день, по поводу, а также без повода.
- Может, ему в самом деле лучше на чердак слазить?
- Как ты можешь? - нахмурилась я. - Никогда не замечала за тобой особой кровожадности...
- Да я так... к примеру. И что, пойдешь жить к нему?
- С ума я сошла, что ли? Просто не знаю, что делать, - не выдержала я.
- Ага, - кивнула Мышильда и не без ехидства заметила: - Я тебе сразу сказала: вы не пара и ничего путного из твоего замужества не выйдет. Как сказала, так и получилось.
- Точно. Накаркала, одним словом, - согласилась я.
- Я не каркаю. И вообще... где были твои глаза?
- На том же месте, где и сейчас, - вздохнула я и призадумалась.
Воспоминания унесли меня в тот день, когда я увидела последнего мужа впервые. Моя подруга судилась со своим мужем из-за имущества, которое требовалось разделить поровну, но у каждой из сторон были свои представления о половине, и дело застопорилось, вот тогда подружке и посоветовали адвоката, ловкого и чрезвычайно удачливого. Им оказался Бельский Иннокентий Павлович, мой дражайший супруг, ныне собирающийся в очередной раз упасть с балкона. Тогда он меня просто поразил: энергия била в нем через край. Остроумие прямо-таки сверкало, а о роли женщины в современном мире он говорил так, что выжимал из меня слезу. Само собой, я не смогла пройти мимо такого сокровища. Судебный процесс моей подруги он выиграл, а мы поженились.
Дома Кеша тоже много говорил: горячо и убежденно, правда, все больше о своей незавидной доле. Он уставал от работы и непонимания, ему требовался душевный комфорт и тихая пристань... Моя доля тоже стала через некоторое время незавидной, и я покинула его. С тех пор он затевал неудачные самоубийства, и мне приходилось несколько раз к нему возвращаться. Это было довольно громоздко, в том смысле, что, покидая нашу общую с Иннокентием Павловичем жилплощадь, я могла устроиться лишь в одном месте: нашей опять же общей с предпоследним мужем квартире. На это время мой предпоследний муж вынужден был переселяться в квартиру своей мамы, эта квартира пустовала, но располагалась у черта на куличках, что само по себе было неудобно. В общем, из-за глупого поведения последнего мужа мы с предпоследним находились в постоянных переездах, что, разумеется, настроения никому не прибавляло. Сейчас я не намерена была переезжать, даже если Иннокентий Павлович покажет мне ключ от чердака и заберется туда. Именно это я и сказала Мышильде. Та хмыкнула и полезла за сигаретами. Это худосочное создание имело бездну пороков, например, сестра без конца курила, чем доводила до бешенства меня, сторонницу здорового образа жизни. Я ткнула пальцем в табличку "Извините, у нас не курят", а Мышильда с кривой усмешкой сказала:
- Да ладно...
- Вышвырну, - заверила я. Она вздохнула и убрала сигареты, пробормотав:
- Пакостный у тебя характер, Елизавет Петровна. Оттого все твои мужики либо с катушек съезжают, либо впадают в пьянство.
- Хорошо хоть есть кому впадать, - не осталась я в долгу. - У некоторых сроду не было не только мужа, а и просто приличного мужика, и это несмотря на критический возраст. - Сестрица была старше меня и сейчас заметно скривилась. Потом поднялась со стула и сказала:
- Поехали, что ли?
Собирались мы на кладбище, навестить усопших родственников. Набралось их, к сожалению, предостаточно, преимущественно мужчин, которых, как я уже сказала, косила страсть к зеленому змию.
- Поехали, - ответила я и встала из-за стола.
Мышильда, задрав голову, посмотрела на меня с плохо скрываемым уважением. Тут надо, наверное, пояснить, что смотреть на меня без уважения дело нелегкое. Рост у меня завидный: метр восемьдесят девять сантиметров. В детстве меня дразнили "дылдой", а я втягивала голову в плечи, горбилась и сгибала колени, стараясь выглядеть хоть на сантиметр ниже, парни меня сторонились, соперничая друг с другом в остроумии на мой счет, а я горбилась еще больше. Но к моменту окончания школы поняла, что в мире нет особи мужского пола, ради которой стоило бы ходить на полусогнутых. Я расправила плечи, вздернула нос, вскинула подбородок и начала носить туфли с каблуком высотой двенадцать сантиметров. Моим неизменным девизом стало: "Пусть они все провалятся". Кто такие "они", я уже объяснила.
Я самостоятельная женщина, и у меня свой бизнес: что-то вроде женского клуба под названием "Имидж". Я помогаю женщинам самоутвердиться, ну и, само собой, отлично выглядеть: шейпинг, бассейн, косметолог и психолог (правда, на полставки, дерет, подлец, страшные деньги). Начинала дело в одиночку, преодолевая всевозможные трудности, но теперь могла позволить себе завести семерых служащих. В настоящее время почти все находились в отпусках из-за мертвого сезона. Чтобы не ударить лицом в грязь, за своей фигурой я всегда следила с особым усердием и оттого выглядела сногсшибательно, не в переносном, а в буквальном смысле: мало кто, увидев меня, способен был удержаться на ногах. Мышильда незаметно вздохнула и потрусила к двери, я одернула короткое, сильно облегающее платье, делающее меня просто неотразимой, и шагнула вслед за сестрицей.
Мы прошествовали к лифту. Лифтер, парень лет двадцати, завидев меня, привалился к стене, прикрыл глаза, задышал часто-часто на манер собаки, потом открыл глаза и промямлил:
- Прошу вас. - Он трудился вторую неделю и еще не привык.
Я легонько потрепала его по плечу, парень расплылся в улыбке и влетел головой в дверь лифта, охнул, покраснел и нажал не ту кнопку, лифт пошел не вниз, а вверх. Парень извинился, стал нажимать подряд все кнопки, и свет в кабине погас. Мышильда нервно хихикнула, свет вспыхнул вновь, а лифт наконец-то отправился в нужном направлении.
Лифтер был недавним приобретением, двухнедельным, как я уже сказала. Когда я только открывала здесь свою контору, арендная плата была смехотворной, а табличек на дверях понавешано столько, что глаза разбегались. Год назад три этажа заняла одна крупная фирма, вытеснив мелкие конторы. Моя, само собой, осталась, равно как и смехотворная арендная плата.
Мы вышли из лифта. Трое мужчин, спешивших нам навстречу, разом замерли, даже про лифт забыли, и правильно: лифтер тоже про него забыл и до сих пор размазывался по стенке.
- Просто смотреть противно, - пожаловалась Мышильда. - Ведут себя как идиоты.
- Правильно себя ведут, они идиоты и есть, - отмахнулась я и направилась к машине.
У меня новенький "Фольксваген", я отвалила за него огромные деньги, но он того стоит. Мышильда перевела взгляд с меня на машину и тяжко вздохнула:
- Везет же некоторым.
- Это кому же? - усмехнулась я, устраиваясь за рулем.
- Только не заводись, что ты сама, своими руками и так далее...
- А тебе кто мешает своими руками? - огрызнулась я.
- У меня нет твоей хватки.
- Тогда живи на свою зарплату.
- Проживешь на нее, как же, - обиделась сестрица. - Отпуск, а я здесь торчу.
- Поезжай на юг, - продолжала я вредничать.
- На какие шиши? - В этом месте она насторожилась и спросила ласково: - А ты на юг собралась?
Ясно, Мышильда уже со мной намылилась ехать.
- Отдохнуть в этом году не получится. Деньги нужны, придется покупать квартиру.
- А твоя как же? - удивилась Мышильда, или попросту Мышь.
- Что значит моя? Есть еще Иннокентий Павлович. Не могу же я его вышвырнуть на улицу. Он, чего доброго, и вправду с балкона сиганет. К тому же он прилично зарабатывал, когда мы ее покупали, и на половину жилья имеет право.
- А другая квартира?
- Там же предыдущий муж живет. Его я тоже оттуда не могу выгнать. У него полоса неудач.
- Ага, - съязвила Мышильда, - и мамина квартира. Слушай, а почему бы тебе не сделать родственный обмен, занять одну квартиру, а в другую поселить предпоследнего с последним?
Я неодобрительно посмотрела на Мышильду, хотя идея показалась мне занятной.
