ВАМПИРША


«Будь незаметен, но будь рядом!»
Кодекс

Я помню самый важный, самый значимый для меня день в жизни – прощание с детством, помню своё отражение в бабулином старинном зеркале, оправленном в бронзу – маленькая девочка в полный рост. Да, зеркало было ростом вдовое выше меня, и отражение помещалось в него полностью – от макушки, украшенной огромным белым бантом до ступней, обутых в розовые туфельки.
- Красавица! – бабуля вытерла слезу уголком фартука.
Я вгляделась в своё отражение – редкие пепельно-белёсые волосёнки, глаза под стать им непонятного водянисто-голубого цвета, тонкие губы, - в мои понятия красоты такая внешность явно не укладывалась. Вот черноглазая, с толстой косой Ирка Зайцева из соседней квартиры совсем другое дело!…
- Красавица, - повторила бабуля и вручила мне букет астр, влажных, пахучих, снежно-белых.
- Не слишком вызывающе? – папа озабоченно нахмурился.
- Ну что ты, дорогой! – мама аккуратно повязала ему серый в розовую крапинку галстук. – Сегодня же первое сентября. Сегодня все нарядные и яркие.
- Ладно, тебе виднее.
Папа взял «дипломат», чмокнул маму, бабушку, меня («удачи, малышка!») и уехал в свой офис, где входил в совет директоров пусть небольшой, но зато очень перспективной компании.
… Помню настроение в тот день, когда впервые пошла в школу. Радость и гордость переполняли меня. Ура! Я выросла! Конец старым бабулиным письмам, рассыпающимся от ветхости, с ирисочно-сладкими эмоциями, приторными, искусственными, хоть бабуля и утверждала, что всё – совершенно натуральное. Конец «сказкам на ночь» по радио, когда невидимые актёры изо всех сил изображали то радость, то печаль, но с таким минимумом искренности – мне ли не чувствовать! – что я потом долго ощущала во рту привкус горечи («ну что поделаешь, милочка, иначе ты не научишься!»). Конец! Конец! Я выхожу в мир! Я буду ощущать его всем естеством, всей душой, всей кожей! Я буду впитывать его, радоваться ему, я буду парить в нём!..
- Соблазнов много, - мама давала последние наставления. – Детка, не кидайся на всё сразу! Будь осторожна!
Я слушала в пол уха – так не терпелось окунуться в большую жизнь! И она ошеломила меня в первый же день. Столько звучало радости, надежды с примесью светлой грустинки, столько настоящей живой энергии струилось вокруг, что я в первое мгновение растерялась и остановилась у школьных ворот, огромных, кованных, чёрных с золотом. Широко распахнутые они вбирали галдящий поток разновозрастных учеников, а два дюжих охранника бдительно следили, чтобы никто посторонний из взрослых не просочился в священную альма-матер.
Мама стояла за ажурной изгородью и ободряюще махала рукой.
Я вошла.
- Смотрите-ка, серая мышка отправилась на прогулку! – кто-то дёрнул сзади за кружевную оборку моей кофточки, да так сильно, что оторванный клок повис безобразным хвостом.
Димка Зайцев, Иркин брат, такой же красивый, как и она, довольно ухмылялся.
- Дурак, - сказала ему, слегка досадуя, что с этим чудовищем бок о бок предстоит провести двенадцать школьных лет, ибо попали мы в один класс, несмотря на некую разницу в возрасте.

Проблем с учёбой у меня не было. Особо не блистала, но и сильно к тройкам не скатывалась. Сидела сзади, за последним столом, тихо и незаметно. (Уверена, обо мне при необходимости и не вспомнил бы никто. «Ксения Иванова? А кто это? Ах, да! Кажется, она учится с нами»).Зато весь класс был у меня перед глазами – со своими эмоциями, нешуточными страстями, переживаниями. Я впитывала их - то горькие, то сладкие, то кисловатые, то острые, но всегда искренние, чистые, натуральные, - дети ведь не умеют лицемерить. Во всяком случае, вначале.
Школа, как говорил мой папа, самое экологически здоровое место. Для таких, как мы.

Вобщем, сначала всё шло прекрасно. Гром грянул, когда мне исполнилось четырнадцать. Правда, и раньше я подозревала, что со мной что-то не так, но дальше неясных ощущений это не заходило.
Накануне дня рождения, возвращаясь с занятий, я увидела вдруг на скамейке школьного скверика одноклассницу. Съёжившись, как замёрзший воробушек, она сидела на краю и тихо всхлипывала. Я подошла.
- Ты чего?
- Ничего, - она опять всхлипнула, и слёзы градом покатились по щекам.
- Говори, - властно потребовала я.
- Он… он… сначала…я сказала: «Уйди!», а он… потом ударил!
- Кто «он»?
- Он…он, - девчонка посмотрела в сторону гогочущей компании подростков, где ростом и статью выделялся один – Зайцев, конечно. Глянул в нашу сторону, ухмыльнулся. Я посмотрела на его наглую рожу, и что-то во мне начало подниматься изнутри – объёмное, чужое и требовательное.
- Иди сюда, - лучезарно улыбнулась парню.
- Ты что?! – испугалась девчонка.
- Сиди тихо, - прошипела я, а Зайцеву опять улыбнулась. – Иди. Или боишься?
Тот подошёл. Небрежная походочка, большие пальцы рук в карманах джинсов, во рту жвачка.
- Чё хотела, Мышь? Если зря позвала, берегись!
Я глянула снизу вверх на эту громаду хамства и самодовольства и скучным голосом сказала:
- Извинись перед девушкой.
Пауза длилась ровно миг. Потом Зайцев заржал так, что из прекрасных глаз его струями брызнули слёзы.
- Ну, Мышь, - его прямо трясло от веселья, - ну развлекла! Я тебя бить сегодня не буду… Даже. Ох! – он вытер глаза ладонью.
- Даю последний шанс.
- Тьфу, на тебя, - он махнул рукой, всё ещё постанывая от смеха.
Но уйти ему не удалось. Со стороны это выглядело, словно юноше неожиданно стало дурно. Груш переел, - с кем не бывает?
Он побледнел, согнулся, охнул.
- Что это… - и прибавил крепкое словцо. Я поморщилась.
- Проси прощения.
- Чего?
Он упал на колени.
Энергией Зайцев был переполнен. Горячая, злая и весёлая, она клокотала и требовала выхода. Он не нашёл ей должного применеия. А какой бы мог получиться человек!.. Я почувствовала, что хмелею, но останавливаться не собиралась. Убивать его, впрочем, тоже. Так что ослабила слегка натиск.
- Проси прощения, - шепнула ему на ухо. – Или тебя ждёт безрадостная старость. И очень скоро.
В густых кудрях парня засеребрилась седина.
- Ну?
- П… прости.
- Ты прощаешь? – я повернулась к замеревшей от ужаса однокласснице. Та чуть кивнула, переводя округлившиеся глаза с меня на стареющего Зайцева и обратно.
- Вот и хорошо. Давай, садись, - помогла ему подняться и усадила на скамейку. – Какой же ты глупый! Какие вы все глупые! – я хихикнула, - Вас любят, а вы ни черта не видите. Только себя, себя…
Перед глазами всё плыло, кружилось и искрилось. И было непривычно весело. Зайцевская энергия горячими токами переливалась во мне и бурлила.
- Мне кажется… пора. Домой. Уф! – я перевела дух от непосильной работы по поднятию себя в вертикальное положение из положения «сидя».
-Чёртова колдунья! - прошипел мне вслед Димка. Он всё ещё держался за живот, но ему стало лучше.
- Не-а! – даже не оглянулась. Чё ему объяснять дураку? Я опять хихикнула и побрела домой, стараясь идти прямо, что очень непросто, когда земля под ногами ходит волнами.

…Потом был семейный совет. На который меня не пригласили. За плотно закрытыми дверями решалась моя судьба, а я сидела на подоконнике и с угрюмым видом потягивала апельсиновый сок из пакета. Чувствовала себя препаршиво. В голову лезли гнусные мысли о собственной никчёмности и сознание вины. Зайцев, конечно, тот ещё фрукт, но меня опьянило ощущение власти над ним, - вот что было ужасно.
Бабушка тихо вплыла на кухню. Вздохнула.
- Меня ждёт заключение в чулане? – буркнула я. – С мышами. На хлебе, воде и старых дурацких письмах?
- Почему дурацких, детка? Их писал твой прадедушка твоей прабабушке сто пятьдесят лет назад. И в них до сих пор живы чувства.
- Прадедушка? – вяло удивилась я.- Не архив из библиотеки? А то сладкие до приторности.
- Тогда т а к чувствовали, т а к любили, - бабушка опять вздохнула.
- Подожди, - я спустила ноги на пол, отставила пакет в сторону, - так прадедушка был обычным человеком что ли?
- Нет, но он был… Не таким, как мы. Не совсем, - бабуля замялась, -
Понимаешь, детка, это не самая достойная из семейных тайн, поэтому… Не спрашивай меня. Со временем ты и так узнаешь.
- Ладно, - согласилась я. Терпеть не могу уговаривать, канючить! Всё равно выясню, чего хочу, так или иначе. Другим каким-нибудь способом. – А прабабушка, твоя мама, тоже была… э-э-э.. необычной?
- Нет, ну что ты! Она-то как раз потомственная! Из благороднейшего рода!
- По линии самого Дракулы? – прыснула я. Бабушка поджала губы и взялась за мытьё посуды.
Спрыгнув с подоконника, обняла её и чмокнула в прохладную щёку.
- Не обижайся, бабуль! Ну, просто так принято, что родоначальником и вождём всех вампиров был Дракула.
- Такими вещами не шутят, деточка, - бабуля мягко отстранилась, но уже без обиды. – Человек произошёл не от обезьяны, а мы – не от Дракулы. Смотри, не ляпни в приличном обществе. Будет конфуз. В лучшем случае. В вопросах касательно родословной все бывают щепетильны. И люди, и мы.
- Ксения!! – властный голос папы потребовал меня в гостиную.
Мама сидела в кресле, изящно сложив ноги и теребя кружевной платочек пальцами с великолепным маникюром – сама изысканность и утончённость. Папа стоял у окна, против света, так что лицо его скрывала тень. Да мне и не хотелось видеть выражение его лица.
- В воздухе пахло электричеством, - пробормотала я, хотя кроме маминых дорогущих духов ничем не пахло. И не могло. По определению.
- Итак, каков будет метод физического воздействия? Кол, петля или очищающее пламя священного костра?
- Твои шутки на сей момент не уместны, - строго отозвалась Чёрная Тень – мой папа.
- Георг, прошу тебя! Она ещё ребёнок!
Ого! «Георг»! Значит, мама в состоянии повышенной нервозности. Ну да, - платочек ещё!..
- Только это меня и удерживает от более решительных действий.
- Значит, сечь не будете? - шмыгнула я носом.
- Ты хоть осознаёшь степень проступка?
- Пап, Зайцев – настоящий придурок и получил по заслугам. Лилька втюхалась в него по уши, а он обращается с ней, как с шавкой. Так что, меня угрызения совести не мучают. Да и ничего т а к о г о и не случилось. Попьёт витаминов и придёт в норму. Он здоровый, как бык.
- Его судьба волнует меня менее всего.
Опа! А по какому тогда поводу разборка?
-Ты ещё слишком юна, и твой статус в обществе не предполагает недозволенной самостоятельности. Люди достаточно расточительны, чтобы их добровольных излучений энергии хватало тебе для комфортного существования!- папин голос можно было колоть на кусочки и добавлять в коктейли жарким летним днём.
- Со временем – подчёркиваю! – когда у тебя будет больше опыта, знаний, когда ты поднимешься по социальной лестнице, только тогда сможешь предпринимать активные действия! Впрочем, - голос его чуть-чуть смягчился, - понемножку можешь делать это уже сейчас. В порядке обучения. Ты наверняка знаешь уже, что наиболее сильные эмоции люди испытывают в зависти, в обиде, в гневе, досаде. Провоцируй их проявление, но очень осторожно! Опьянеть можно не только от алкоголя!
Это я уже поняла и передёрнулась от воспоминаний.
- Мы с мамой готовы забыть твой вчерашний проступок, если впредь ты обещаешь вести себя подобающе.
- Да, папа, - пробормотала я, всё ещё толком не понимая, чего от меня ждут. – Больше не буду. Просто Лилька так сильно переживала, что я не могла…
За спиной, в дверях тихо ахнула бабушка.
Чёрная Тень покинула границы окна и, подплыв, обрела папины черты, строгие, безжалостные. В глазах – пристальный вопрос. Таким я отца не видела никогда!
-И давно ты так со-чув-ству-ешь?
Я промолчала, по-прежнему не понимая, что от меня хотят услышать.
- Неужели дедуля проявился? – он перевёл обвиняющий взгляд на маму, словно она была в ответе за какие-то грехи предка.
- Георг, у девочки гормональная перестройка. От нас требуется забота и такт, для подавления проявлений рецессивных генов. В её возрасте возможны любые отклонения. Мы должны проявить чуткость, а не наказывать за то, в чём её вины как раз нет.
- Хорошо, – папин голос чуток смягчился. – Но, может, стоит показать её аналитику?
- Не думаю, что есть необходимость. Единичный случай – не повод для беспокойства.
- Хорошо, - повторил папа. – Однако завтрашний праздник отменяется. Обзвонишь друзей, – это уже мне, - скажешь, что заболела. В школу не пойдёшь. Будешь читать.
- Письма? – уныло поинтересовалась я. – Я их наизусть знаю.
- Не письма. Ничего сладкого! Будешь читать Кодекс. Правила надо знать и соблюдать!
- А как же тётя Роза? – возразила мама. – Она в пути. Возвращать её уже поздно.
- Небольшой семейный ужин устроить можно, - согласился папа. – Тётя Роза, Владимир Павлович… кто там ещё будет? Ник, вроде собирался?… Да, Ксения, будь приветливее с Ником. Очень приличный молодой человек с хорошими задатками на будущее.
- Ну и ладно. Мне-то что? Или ты меня сватаешь? – хихикнула я. – Не рановато?
- Отчего же? В королевских семьях судьба детей решалась с младенчества.
- Ух, ты! Это намёк на ещё одну семейную тайну?
- Это намёк на ответственность.
- Чью?
- Нашу. Перед нами. Довольно, впрочем. Иди к себе.

* * *

«Главный смысл жизни – потребности
только одного существа – Тебя!»
Кодекс


Я добросовестно читала Кодекс. Целых десять минут! Потом почувствовала, что засыпаю, и вернула фолиант на полку, где он мгновенно затерялся. Серая потёртая обложка, газетная бумага, мелкий неудобный шрифт, – такая книга не должна привлекать внимание посторонних, не должна заинтересовать случайного читателя, опять-таки случайно попав к нему в руки. Пусть даже любая случайность исключительно маловероятна. Такой «бестселлер» не найдёшь ни в одной библиотеке, ни в одном магазине. Ни даже в Интернете. Их изготавливают на заказ в специальной мастерской. Штучная вещь! Раритет древней мудрости. Папа подарил мне его в прошлом году, сопроводив словами, что, мол, и ты когда-нибудь внесёшь сюда свои дополнения, коим благоговейно будут внимать последующие поколения. Во всяком случае, он – автор поправки к 130-му догмату, чем весьма гордится.
Но читать ЭТО девушке–подростку, у которой на уме.… А что у меня на уме? Что-то беспокоило неясное, слабое, но не проходящее.
Послонялась по комнате, врубила на полную мощь новый сингл группы «Glox», но тяжёлый рок вкупе с визжащим вокалом солиста не избавил от дискомфорта.

Я облокотилась на подоконник, подперев голову сложенными ладонями, и изобразила мировую скорбь и тоску. Внизу во дворе жизнь шла своим чередом. Молодые мамочки выгуливали чад, бабульки на лавочке обменивались свежими сплетнями. Димка Зайцев выплыл на природу с новой пассией, нежно обнимая её за талию. Он изменился! Исчезла мальчишеская резкость и нарочитая расхлябанность. Загадочная полуулыбка, лёгкая усталость в глазах… А особый шарм придала ему седая прядь повыше виска, мягкой волной очерчивая контур густых волос. Ну, держись, девки! Светский лев вышел на охоту! А льву – каких-то шестнадцать сопливых лет. Вот так! Я его не наказала, выходит, а наградила!..
Но что же всё-таки это зудит во мне? Сигнал идёт слева. Повернула голову и наткнулась взглядом на цветок в горшке. Цветами не увлекаюсь, как этот сорняк называется, даже и не знаю. Принесла его бабуля, потому что, красиво цвёл бело-розово-фиолетовыми цветками. Когда-то.
И теперь кустик с мелкими игольчатыми листиками страдал! Он хотел воды! И почему-то с сахаром. Ощущение было новое, в том смысле, что у нас дома всегда царил эмоциональный холод. Только обычные смертные, простые люди расточительно излучают энергию. Чистокровный же вампир холоден и отнюдь не фигурально! Улыбаться и быть приветливым или озабоченным по необходимости он умеет, но это лишь игра, просто имитация. Но и не лицемерие. Не станет же нормальный человек пускать себе кровь – источник жизни в доказательство искренности! Так и мы. Не станем.
Я сбегала на кухню, налила воды в стакан, размешала в ней ложку сахарного песка. Потом вылила всё это в цветочный горшок. Ощущение удовольствия и благодарности волной прокатилось по цветку и по мне… Через некоторое время всё стихло. Цветок успокоено заснул! Думаете, цветы не спят? Спят!..
Вот так я и вступила в своё четырнадцатилетие – с ощущением странных перемен, непонятных перемен, о которых благоразумно решила помалкивать, поскольку они не укладывались в идеальный образ, описанный Кодексом. На последнее как раз плевать! Надоело быть незаметной, примерной девочкой. Вместе с новыми ощущениями во мне пробудился бунтарский дух, но до поры решила помалкивать и посмотреть, как всё будет развиваться.

День рождения в компании тёти Розы и парочки других замшелых родственников – что может быть более унылым? Я ковыряла торт и изнывала от скуки. Пыталась прислушиваться к чинной, неторопливой беседе взрослых, но через пару минут унеслась мыслями далеко-далеко, где прекрасный принц, похитивший меня из старого замка, объясняется в любви, а я таю и млею от его горячих и сладких чувств…
- Ксения! – строгий голос папы вернул меня за стол. – Ты как думаешь?
- О чём?
- Вот Ник предлагает вам обоим поступать на юридический. Он, конечно, на три года раньше поступит, но и хорошо. Сможет в дальнейшем оказать посильное содействие.
- А почему на юридический?
Принц нетерпеливо гарцует на коне под окнами моей башни …
- Хорошая работа, сильные, насыщенные эмоции…
- Разве они окружают только юристов?
Принц всё ещё призывно машет рукой у подножия замка.
- Там наиболее сильные токи энергии, наиболее чистые. Тяжеловатые, да, но ко всему можно привыкнуть. Ради здоровья.
- …а питались они людскими страданиями… - пробормотала я и встретилась глазами с Ником. Белёсые ресницы, брови им под стать, почти невидные на бледноватом лице. Я потом никак не могла вспомнить цвет его глаз… Женишок, блин! Урод!!
Он провёл рукой по зализанным волосёнкам и не отеческим, а даже дедовским каким-то тоном произнёс:
- Если Ксюша не хочет, не смею настаивать. В конце-концов есть масса других специальностей, предполагающих активную работу с людьми.
- В морге, например, - я улыбнулась ему. – Помощником расчленителя.
Принц послал последний взгляд, полный разочарования, моим окнам и поскакал искать более покладистую принцессу.
- Пойду, пожалуй, - я встала и обвела глазами присутствующих. – Холодно тут у вас!
Ничего! Прекрасно обойдутся без именинницы, а то и впрямь непонятно на день рождения собрались или на поминки – с такими кислыми физиономиями! Словно их наказали, а не меня.
А ведь и, правда, холодно! Стянула нарядное платье, влезла в старый свитер, любимые джинсы с бахромой по краям супер модных дыр под коленками и почувствовала себя намного лучше. Улеглась на диван и незаметно для себя задремала.
Вот так я и шагнула во второй этап своей жизни – в старых джинсах, рассорившаяся с семьёй и прочими родственниками.


* * *

«Помни о врагах, ибо они есть! Даже у таких, как ты!»
Кодекс


Ещё несколько лет всё было относительно спокойно. Во всяком случае, никто из родственников не заподозрил ничего экстраординарного в моём поведении. Я старательно училась, готовилась к поступлению не на юридический, нет! Я хотела заниматься историей, географией, ездить по миру в разные экспедиции, открывать что-то новое, потому как в отличие от папы верила, что мир наш хранит ещё немало тайн, которые ждут исследователя. Меня! А почему нет? Дома был маленький скандал, который выразился в небольшой папиной лекции и отсылке к главе Кодекса, которую я характеризовала, как «не суйся, куда не следует». И только аргумент, что в экспедициях мне предстоит встречаться с людьми разных стран и энергетическое разнообразие пойдёт на пользу, оказался решающим, хотя папу не особенно убедил. Однако возражать он перестал. Что же до мамы, то она молчала. Нравилось ей или нет, - я не почувствовала ничего. Несмотря на подпорченные гены, мама была очень хорошим вампиром. Или хорошо умела притворяться.
Но один маленький случай всё же вывел её, да и всех остальных из равновесия.
Было это весной. Мы доучивались последние дни перед экзаменами. «Доучивались» - одно слово, конечно. Никто не учился, пол класса и в школу-то не ходило. Лучше бы и я сидела дома, а не стала свидетельницей неприятной сцены.
Дверь учительской была приоткрыта, и директриса, толстая наша Аделаида Викторовна, отчитывала молоденькую училку, немногим старше меня самой. Повод был смехотворный, я его даже не запомнила, но Аделаида так живописала «должностное преступление», что училка заслуживала электрический стул, не меньше!
Я бы пролетела мимо кабинета, не заметив разборки, если бы не окатила волна – да что там, целое цунами! – двойных переживаний. Ну, училка-то понятно, почему горевала. Она не хотела вылететь с работы, у неё маленькая дочка и всё такое. А вот Аделаида страдала от каждодневных мужниных придирок и беспочвенной ревности, ссор с детьми, постоянной боли в правой ноге. На пенсию нельзя, дома сидеть не хочется – с её-то энергией! – а работать трудно… Словом, такая каша была, я даже не во всём разобралась. Но остро почувствовала несправедливость! Потоки несправедливости!
Вампиром директриса не родилась, энергия чужая для жизни ей не требовалась, но она с великим удовольствием срывала зло на девчонке-подчинённой, вызывая у той целую бурю разных чувств. Прямо ассорти какое-то! Винегрет!
Я прислонилась к стенке и, сделав вид, что изучаю противопожарный плакат, начала потихоньку вытягивать из Аделаиды поток раздражения, обиды на мир, боль физическую и душевную. Вместе с энергией жизни, это было бы похоже на калорийное второе блюдо, обильно сдобренное приправами. Но хоть человек, хоть потомственный вампир не станет есть только перец или горчицу ложками и прекрасно себя при этом чувствовать.
Зачем я это делала? Тогда не могла объяснить, но знала, что надо, что т а к у ю несправедливость стоит пресечь. Молоденькая училка не могла постоять за себя, и я пришла ей на помощь. И Аделаиде тоже.
В горле першило, на глаза навернулись слёзы, а поток директрисиных эмоций всё не иссякал. Я тщательно отделяла чёрную, жирно поблёскивающую ниточку от обволакивающих её белых облаков жизненного эго директрисы и втягивала в себя. Лишать сил и нескольких лет жизни обоих дам, в мои планы не входило. Да и вряд ли это помогло бы в ситуации, а мне хотелось именно помочь!
В учительской наступила пауза. Потом Аделаида что-то спросила у училки. Совсем другим тоном. Кажется, где та покупала такую симпатичную блузку… Постепенно разговор из отчитывающе-оправдывающего перешёл в русло непринуждённой беседы двух подружек – сплетниц. Потом на волне смеха чья-то рука прикрыла дверь, и я перестала слышать детали разговора. Да и не могла больше. Лицо пылало, живот резало, кашель не давал вздохнуть. Это было похлеще расправы над Зайцевым. В тот раз я захмелела, как от вина, а в этот – словно наглоталась гвоздей.
Приползла домой и сразу легла. Мне было очень плохо. То озноб, то кашель, то спазмы в животе сотрясали всё тело. Бабушка хотела вызвать врача, но я отговорила, сказав, что отлежусь, и всё пройдет.
Вечером приехал с работы папа и, постояв возле меня, пошёл куда-то звонить. Через полчаса приехал врач. Чопорный, худощавый, немногословный. Он так пыжился и старался произвести впечатление, что я невольно хихикнула, согнувшись потом от приступа боли. Не знаю, как родители, а я вмиг определила, что он – не чистокровный вампир, каким хотел казаться. Тоненькая прозрачная эмоциональная ниточка тянулась от его головы вверх и рассеивалась сигаретным дымком в полуметре от потолка.
Но, являясь полукровкой, глуповатым и непрофессиональным он отнюдь не был и не поддался на заверения, что я всего лишь отравилась. Вопрос за вопросом, вполне невинным, а порой и к делу не относящимся, он выведал - вытянул! – из меня правдивое изложение истории, а не ту версию, что подготовила по дороге домой.

Потом я заснула от лекарств, которыми напичкали под завязку. И на следующий день меня никто не беспокоил, хотя ждала разговора с папой, новых обвинений, увещеваний и отсылок к настольной книге всех юных вампирш. Кодексу, конечно. Только бабуля пару раз приносила куриный бульон и кашу – единственную пищу, которую пропускало внутрь моё опухшее горло.
Провалялась в постели я полмесяца. От экзаменов была освобождена, аттестат выдали по результатам годовых оценок – не блестящий и гарантирующий лёгкое поступление разве что на коммерческой основе. Но вот докатившиеся слухи, что Аделаида Викторовна неожиданно сдружилась с молоденькой учительницей, меня порадовали.
Разговор с папой, однако, не миновал. Ровным и холодным (как всегда!) тоном он поведал о беседе с врачом, который заявил, что случаи, подобные моему, медицина не рассматривает, как патологические и оснований для лечения он не видит. Можно, конечно, было бы отправить меня в стационар на полгодика, но это полностью разрушит личность, а не просто чего-то там подавит, какие-то наклонности.
- В нашем роду до твоего прадедушки эмпатов не было. Это не просто отклонение, это позор, это вопиюще, это… - он не мог подобрать слов для оценки свалившегося на всех нас ужаса. – Однако пойти на то, чтобы поместить тебя в клинику, не может быть и речи…
- О, папа!
- … потому что это скажется и на моей карьере, и на всех родственниках…
А я-то чуть было не расчувствовалась!
- Мы решили хотя бы до поры, но как можно дольше, держать всё в тайне. Со временем это может стать не столь острым и актуальным, особенно если ты захочешь вернуться в семью, будешь стараться и работать над собой.
- Как это «вернуться в семью»?
- Мы снимем для тебя квартиру, куда ты и переедешь. Я буду платить за аренду, а в остальном полагайся на себя. Твоя жизнь отныне полностью тебе принадлежит. Помни об этом и поступай мудро.
- Папа, - просипела ему вслед, - скажи, ты хоть когда-нибудь меня любил?
Он остановился на миг у двери, но ничего не сказал и вышел.
Вот так. Вот и всё. Достукалась. Дождалась, что меня выставили из дома. И за что? За какое преступление? Лишь за то, что захотела немножко помочь страдающим людям? За то, что разделила чью-то боль? За то, что решила немного отдать, вместо того, чтобы только брать?..
Я откинулась на подушку и закусила губу, чтобы не дать политься слезам. Не потому, что Кодекс запрещает любое проявление слабости и эмоций – плевать на Кодекс! – я не хотела выглядеть страдающей от несправедливости. Несправедливости, с которой сама же и боролась! А кто теперь защитит меня?!
Предательская влага наполнила глаза, выплеснулась и потекла в уши. Я натянула одеяло на голову и больше не стала сдерживаться, дав волю слезам.
Через пол часа приступ жалости к себе прошёл, вернулась способность рассуждать трезво, здраво, холодно, как и положено потомку великих, настоящих, чистокровных… Хи-хи! Оказывается, не чистокровных, если уж прадедушкины гены дали о себе знать. Ну и ладно! Раз уж не подхожу по колеру, буду сама строить собственное благополучие. Очень даже хорошо всё складывается! Вот кто из моих инфантильных и респектабельных сверстников может похвастать предоставлением полной свободы? Живи, как хочешь! Делай, что хочешь!.. Н-да…
Ещё через несколько дней, окончательно поправившись, я ушла. Только бабуля осталась проводить меня. Она молча сидела на краешке моего теперь уже бывшего диванчика, пока я кидала в спортивную сумку вещи, распихивала по боковым карманам диски с тяжёлым роком, разными играми и программами. Компьютера – единственной вещи из всего, что у меня имелось, было жаль, но забрать его не могла. Из гордости прежде всего, из принципа «ничего мне от вас не надо». Компакты же покупала сама на деньги, заработанные на летней практике в ботаническом саду. Ладно, постепенно разбогатею и куплю новую технику, ещё круче папиной.
- Присядь на дорожку, - бабушка похлопала по диванчику рядом с собой. Совсем было собравшаяся уходить, я спустила сумку с плеча на пол и села.
- Бабуль, а прадедушку тоже выгнали из дома?
- Мне ничего об этом неизвестно, - вздохнула бабушка. - Если и было что-то в его прошлом, то было до моего рождения, тщательно замалчивалось и никогда не упоминалось. Папа был тайным советником, государь его очень ценил, - она пожала плечами. – Не знаю, детка.
Я встала.
- Звони мне, малышка.
- И ты, бабуль, не забывай.
В открытое окно ворвался ветер и зашуршал страницами книги в серой обложке. «Твой главный враг – эмпат. Он как чёрное зерно на небосклоне твоего света и чистоты.» Какой пафос! Небосклон чистоты! Типа, незамутнённый мусором сочувствия, доброты и понимания вообще.
Ладно, живите, чистые! Моё присутствие более не замутнит вашей светлости!
Листок с адресом снятой для меня квартиры я скомкала и бросила на пол, стараясь не думать, что могу пожалеть об этом, и отправилась к Лильке Селезнёвой – подружке, за которую вступилась когда-то перед Зайцевым. Родители её уехали на год в загранкомандировку, оставив дочь на попечение дедушки. Какое-то время я планировала перекантоваться у неё, пока найду работу, смогу снять жильё…
Вот так начался третий этап моей жизни, где не было постоянного контроля, Кодекса, где не было ничего, и всё приходилось начинать заново.

Я устроилась в проектное бюро секретарём, попутно изучая на курсах чертёжное искусство. В институт решила поступать через год на вечернее отделение, а пока вплотную заняться устройством жизни, материальной её стороной.
Постепенно всё налаживалось. Обычная жизнь, самой обычной девчонки. Ну, может, не совсем обычной, но ни мессией, ни матерью Терезой становиться я не собиралась, хотя мимо пройти не могла, если чувствовала, что кому-то плохо…
Через три месяца я переехала к одной милой бабульке в дом, такой же старенький, как она сама, но тёплый и добрый. Плата за комнату была чисто символическая, но мне вменялось в обязанность присматривать за бабулькой, вызвать врача, если понадобится и выслушивать её длинные ежевечерние истории, что делала не без удовольствия, ведь старушенция оказалась просто фонтаном разных эмоций, а я без них не могла – от естества, даже с порчеными генами, никуда не денешься!
- Есть такие создания, Ксюша, - хозяйка моя налила заварки себе и мне из малюсенького пузатенького чайничка, разбавила кипятком, – которым в радость чужие страдания. Они обижают человека специально, чтобы потом насладиться его болью, впитать её!
Я выложила в вазочку купленное печенье.
- Угощайтесь, Анна Митрофановна.
- Спасибо, милая. Так вот. Создания эти – не поворачивается язык назвать их людьми! – настоящие вампиры! Только они пьют не кровь, а наши души, что ничуть не менее страшно, ибо человек рано или поздно умирает.
- Все умирают, - я старалась не встречаться взглядом с хозяйкой. Что бы она подумала, узнав, что одно из этих страшных существ живёт бок о бок с ней?
- Все, - согласилась бабулька. – Но кто-то – раньше срока и потому, что встретился с вампиром.
- Вы преувеличиваете. Чтобы полностью лишить человека жизненной энергии, вампир должен быть очень сильным. И очень голодным. В городе, где много людей, так изголодать невозможно в принципе… Я где-то читала. А почему вы о них заговорили?
- Да так, вспомнила. Просто иногда, общаясь с человеком, понимаешь, что единственный мотив такого его поведения, такого отношения к людям – вампиризм… Сколько же мусора вокруг! Сколько мусора! А может, их надо жалеть, а? Как ты думаешь, Ксюша? По-христиански жалеть их, обделённых божьей любовью и оттого несчастных!
- Не знаю, - пожала плечами. – Я не задумывалась.
И представила папу. Нет, несчастным он не выглядел и в сочувствии явно не нуждался.
- А скверика всё-таки жаль, - вздохнула Анна Митрофановна.
- Скверика?
- Да, возле нас который.
- Ну, знаю. И что с ним?
- Снести хотят. Место уж больно удобное. Собираются магазин какой-то большой ставить.
- Магазины тоже нужны, - неуверенно заметила я и тут же почувствовала сильную волну протеста, исходящую от старушки.
- Как будто их мало, - ворчливо заметила она. – А сквер – не просто кучка деревьев. У него история! Там ещё бабушка моя с гувернанткой гуляла. Говаривали, даже царь приезжал, и так ему пруд здешний понравился, что изволил выкупаться! Сейчас там, конечно лягушки одни живут, но были времена!.. Да, были!
Она вздохнула.
- Я там душой отдыхаю. И не только я. Василь Палыча знаешь? Напротив нас живёт. Так вот его из больницы выписали умирать дома. В прошлом году ещё. А он каждое утро стал в скверик ходить. Сначала сидел на лавочке, потом гимнастикой заниматься начал, а теперь бегает! Каждое утро круги наматывает! А ведь ему под девяносто!
Я улыбнулась, вспомнив шустрого старичка, бодро выбегающего в семейных трусах каждое утро на зарядку. В любую погоду! Его пример так и не вдохновил меня на аналогичный подвиг, хотя постоянно говорю себе, что надо бы заняться, надо бы…
- И вы думаете, благодаря чему-то в этом сквере, люди исцеляются?
- Что-то там есть. Что-то доброе и волшебное, - старушка улыбнулась. – И там хорошо. Не только мне. Всем, кто там бывает. Это удивительно!
- Надо сходить, посмотреть.
- Сходи-сходи. Если успеешь. Мы тут на днях на приём к мэру ходили с петицией, подписей набрали…
- И что?
- А ничего. Отказал. Вот тогда я о вампирах и подумала… Ну да ладно, что уж теперь.

Утром я специально вышла пораньше, чтобы сделать крюк и пройти к автобусной остановке через заветный сквер.
Старушка не фантазировала. Это было настоящее Место Силы! Созидающей Силы! Энергией самой Земли был пропитан каждый кустик, травинка, деревце! Неудивительно, что Василь Палыч, а вместе с ним и ещё полтора десятка окрестных пенсионеров, чувствовали прилив бодрости и здоровья! Люди ездят за сотни километров к святым, чудодейственным источникам за исцелением, а тут незримый источник бьёт прямо из земли пусть не в самом центре города, но в районе достаточно оживлённом. Приходите, наслаждайтесь, впитывайте волшебную, щедрую силу самой природы!
Сто метров я прошла по дорожке, усыпанной золотыми кленовыми листьями, а словно искупалась в горном озере – такое пришло ощущение чистоты и свежести во всём теле, плюс заряд бодрости и хорошего настроения.
Так, улыбаясь, влетела в свою контору, где аудиенции директора уже ждал посетитель. Он встал мне навстречу.
- Здравствуйте…
Я застыла на миг.
- Здравствуй, папа.


* * *

«Помни, ты сильнее любого смертного!
Помни и гордись своей силой!»
Кодекс.


- Здравствуй, Ксения. Вижу, у тебя всё в порядке. Я рад.
- Не надо, пап, - я кинула сумочку на своё кресло. – Ты не рад. Тебе всё равно. Иначе ты хотя бы раз позвонил. Присаживайся.
Указала на стул для посетителей и подождала, пока он сел.
- Начальник сегодня задержится. Ты по какому вопросу?
- Задание на проектирование.
- Можешь оставить. Он завтра посмотрит и…
Я замерла, прочитав заголовок документа в прозрачной папке. «Фирма «Норд». Строительство супермаркета».
- Строительство предполагается на Ильинской улице?
- Да.
- Там, где старый сквер?
- Может, и есть там какой-то пустырь, куда мусор сбрасывают… Мне совершенно всё равно.
- Пап, - тихо сказала я, - это не пустырь, это кусочек природы, куда ходят отдыхать десятки людей.
- Будут отдыхать в супермаркете. С пользой. Тебя детали не касаются, конечно, но скажу – в условиях проекта предусмотрен зимний сад с фонтаном. Довольна?
- Сквер уничтожать нельзя! Поверь мне. Будет лучше для всех. Измените условия проекта.
- Послушай, - в его голосе зазвучала нотка раздражения, - я не ошибся? Ты – секретарь? Или директор архитектурного бюро? Твоё дело – принять документы и доложить начальству. Если ты отказываешься, я сделаю это сам. И, может быть(!), не расскажу о твоём поведении, из-за которого вполне рискуешь вылететь с работы.
Он хотел взять папку со стола, но я прижала её ладонью.
Схватка двух энерго-вампиров – вещь жуткая и молниеносно быстрая. Со стороны ничего не заметно, но для соперников время растягивается на годы… Во всяком случае, именно так мне показалось. Вокруг всё гремело, очертания предметов расплывались, воздух стал вязким – вдохнуть его, словно наполнить лёгкие водой…Руки стали горячими и сухими. Пить хотелось страшно.
Папа очень сильный вампир. Против него ни у кого другого не осталось бы шансов, но у меня было преимущество. Помимо биологического родства и равных с ним возможностей, я знала, ЧТО он чувствует. Обычно поле его замкнуто наглухо, но сейчас броня чуть поддалась, и на короткий миг я ощутила, что ему страшно! Он меня боялся!!
Я собралась с силами и вложила их в атаку. Последнюю для одного из нас.
И папа сдался. Он сел, тяжело дыша, достал платок и вытер вспотевшее лицо. Добивать его я, конечно, не собиралась. Но и отпускать просто так - тоже.
- Ты изменишь условия проекта сейчас же. Здесь. Можешь сесть вон за тот стол.
У меня дрожали руки от слабости, и я крепко сжала кулаки.
- Если вздумаешь обмануть, учти – вашей фирме не поздоровится. Вам всем!
- И что ты сделаешь? – папа взял ручку и стал что-то исправлять в бумагах. – Уничтожишь всех?
- Десятком вампиров больше, десятком меньше, - пожала я плечами. – Кто о вас будет жалеть? Кто вас любит? Кого вы любите? Вы исчезнете, многим легче станет. Во всех смыслах.
- Глупая девчонка, - пробормотал он. – Ты схватилась за груз, который даже поднять не сможешь. Смотри, не надорвись.
Мне стало скучно.
- Пап, прежде чем ты успеешь против меня что-то предпринять, все узнают, чья я дочь. Твоей карьере и тебе придёт конец. Никогда не поверю, что тебе всё равно. Разве себя ты ценишь не выше остальных? А я, сделала кое-что для обеспечения собственной безопасности, так что оставь угрозы.
Я старалась говорить уверенно, но папа и без того вряд ли почувствовал бы… э-э-э… определённую долю фантазии в моих словах. Слишком он был измотан, да и не было по его линии в роду прадедушки-эмпата. Может, не всегда голубая кровь – это хорошо?
Он закончил писать, и снова прозрачная папка легла на мой стол. Просмотрев бумаги, я кивнула и сняла незримую петлю с его горла.
- Теперь хорошо. Завтра позвони Игорю Васильевичу или сюда, в приёмную узнать ответ. Заказ примут и выполнят в наилучшем виде, можешь не сомневаться. Твоя фирма будет довольна. До свиданья, папа.
Он вышел не простившись. Как невежливо!
Я включила кофеварку, плюхнулась в своё кресло и, наконец, перевела дух. Ноги не держали от слабости, голова кружилась. А ведь день только начался!..

Спустя три дня, пришлось везти документы в мэрию на согласование. Я ещё не совсем отошла после встречи с папой, но как объяснить шефу причину недомогания? Болеешь, бери больничный, а нет – изволь работать. Волка ноги кормят, а фирма жива, пока есть заказы, с которые надо выполнять в срок… И я поехала.
Возле красивого здания мэрии, у самых дверей, шумела толпа. Пенсионеры и молодые, мужчины и женщины, - все говорили почти одновременно, выкрикивали претензии и обиды на городское правительство и весь мир заодно. В центре, на трибуне, сложенной из ящиков для бутылок, какой-то хорошо одетый мужчина подзадоривал толпу, призывая высказывать всё, что накопилось, всё недовольство. Какие-то списки ходили по рукам, собирались подписи в поддержку чего-то и против чего-то.
Продираясь сквозь митингующую толпу, я задыхалась, но не от нехватки воздуха, а от бушевавшей вокруг ненависти и боли. У каждого – у каждого! – было, что сказать, на что пожаловаться и что потребовать у властей. Сначала старалась разрядить конфликт, принимая на себя как грозоотвод людские страсти, облегчая души, переполненные страданием. Но их было слишком много. Слишком…
Чёрная река захлестнула меня с головой. Я ещё брела вперёд на автопилоте, но уже ничего не видела, не слышала, не ощущала, кроме льющейся в меня боли, пока что-то твёрдое не ударило по лицу… Дверь! Как-то всё-таки дошла, - вяло шевельнулась мысль.
Охранник на вахте успел подхватить меня, не дав упасть. Усадил, принёс воды. Он что-то говорил, но его голос смешивался с мировым гулом, и до сознания долетали отдельные слова. «Милиция едет», «безобразие», «Скорая»…
- Не надо, - я мотнула головой и снова чуть не упала. Уже со скамейки. Сунула охраннику папку с бумагами. Кажется, он понял моё бормотание, потому что позвонил по телефону, и через секунду из приёмной спустилась девушка – секретарша. Я её хорошо знала и, пока охранник что-то объяснял и передавал ей мою папку, потихоньку поползла к выходу.
Толпы на улице уже не было, валялись только разбросанные разноцветные кубики пластиковых бутылочных ящиков, и ветер гонял обрывки лозунгов и списков с подписями.
Сквозь волны тошноты и боли мелькнула и пропала мысль, что всё было подстроено намерено, и весь театр ждал только одного зрителя – меня. Впрочем, об этом надо было думать раньше и, может быть, не лезть в толпу, а переждать или приехать потом. Поздно сообразила, что любой сосуд не вместит больше, чем предназначено, чем изначально задумано. Хотела помочь сразу всем?..

Как добралась до сквера у своего дома, не помню. И сколько времени добиралась – тоже. Может, год, может и того больше.
Но даже живительная энергия Земли не могла погасить, нейтрализовать чёрную звезду, выжигающую меня изнутри – так она была велика!
Я сидела на ещё не до конца пожухшей траве, под деревом и чувствовала, что умираю. Я знала, что умираю, что ещё немного, и от самоуверенной девчонки останется лишь кучка пепла.
В последние свои минуты думала почему-то о том, как, оказывается, много света осенью! Солнечные лучи, подсвечивая жёлтые и буровато-красные листья клёнов, наполняло скверик золотым сиянием, тёплым спокойным светом осени, добрым и мягким.
Пролетела стрекоза, прозрачная, поблёскивающая, стремительная, полная жизни, несмотря на видимую воздушность и эфемерность.
Лёгкий ветерок гнал разноцветные листья по зеркалу старого пруда, шевелил стебли тростника. Когда-то я любила делать икебаны из его шелковистых кисточек и причудливых спиралей отцветшего кипрея…
Простилась мысленно с листьями в пруду, со стрекозой, с кисточками тростника…
- Вот ты где! Ну, привет!
Он плюхнулся рядом со мной на листья, не пожалев роскошный кашемировый плащ и идеально отглаженные брюки. На сверкающих лаком ботинках – ни пылинки, словно он только что вышел из машины, такой же роскошной, как и сам.
- Ник? – вяло удивилась я.
- А ты кого ждала? Деда Мороза?
Холодной ладонью он коснулся моего лба. Я поморщилась и дёрнулась в сторону.
- Похоже, он и явился собственной персоной. Катись отсюда!
- Узнаю малышку Ксюху, - хохотнул Ник. – Ну-ка, дай лапку.
- Отстань.
- Дай, сказал, руку!
Он сжал мою ладонь в своей левой лапище. Правой очистил от травы и листьев пятачок земли и плотно прижал её к сухой сероватой поверхности. Сосредоточился.
Я почувствовала, как чёрная маслянисто поблёскивающая змея поползла из меня в Ника через наши сомкнутые руки.
- Ух, ты! – сказал он. – Ну, ты, мать, даёшь!.. Это ж надо так вляпаться!.. В одиночку, Ксюха, мир не переделать… Чтобы оптом – и сразу!.. У-ух!.. А от таких вот вещей надо уметь защищаться. Барьер ставить. Потом научу…
Из-под его правой ладони, прижатой к земле, струился едкий дымок.
Лицо Ника осунулось, черты лица заострились. Он молчал и крепко сжимал мою руку, вытягивая и пропуская через себя черную бесконечную змею, клубком гнездившуюся в моей груди.
От его пожатия у меня склеились пальцы!..
Минут через пятнадцать, как ни в чём ни бывало, отряхнул руки и с ухмылкой глянул на меня.
- Так лучше?
Рядом в земле чернела дыра с обугленными краями. Носком ботинка он забросал её пылью и листьями.
- Пойдём, а то темнеет уже. Я, понимаешь ли, темноты опасаюсь. В ней обитают хулиганы!.. Чего хихикаешь? Правда!
Дурачится?
Холодные руки, поле замкнуто наглухо… Чистопородный…
Улыбается. Только не как папа – вежливо и отстранённо, а… даже не могу сказать как. С теплотой? Энерго-вампир?!
- Ты не боишься…?
- Нет! А чего я не боюсь?
- Ну… что я твой небосклон чистоты… Заляпаю. Типа.
Он захохотал так, что стая ворон с шумом снялась с веток и понеслась прочь.