«Сегодня я решил остаться дома – совсем мигрень замучила. Отзвонился начальнику, тот сказал, что в этом месяце лимит отгулов для меня исчерпан. Ну и пусть.
Марта совсем рано ушла куда-то, хотя у нее сегодня выходной.
Полдня я, как убитый, валялся в кровати. Придя в себя, посмотрел телик, набил желудок – в общем, скукота.
Когда голова более менее перестала ныть, подумал, дай сделаю сюрприз Марте – она же не знает, что я дома. Помыл все, почистил, буквально вылизал всю квартиру – зато ей после целого дня черт знает где не придется беспокоиться об этом.
Погрузившись в свои мысли, я даже не заметил, как открылась дверь и вошла Марта.
- О, привет, Марта! – представляю, как я сиял в этот момент.
- Здравствуй – она легонько улыбнулась мне. Сегодня она, как обычно, выглядела очень уставшей. Оглядываясь назад, я все еще удивляюсь тому, что только уставшей. Не подавленной, огорченной, измученной или напуганной, а лишь уставшей.
- Я немного прибрался в твое отсутствие. Переставил пару кресел, поменял местами настенные тарелки на кухне. Что скажешь? Тебе нравится?
- Очень здорово. Спасибо.
Все та же мягкая улыбка на утомленном лице. У нее просто нет сил говорить сейчас, пойми это, дурак.
- Марта?
- Да? – она расположилась в диване полулежа, а я присел рядом
- А…Где ты была сегодня? У тебя ведь выходной.
- А, пустяки. Тебе это будет ни капли не интересно
- Или, может, у тебя появился кавалер? – я принялся щекотать ее, она уворачивалась и смеялась. Так по-детски, так приятно и тепло.
- Нет, ну что ты чепуху мелешь? Кто у меня может появиться? Откуда у меня время на это, милый?
Всегда, когда я слышал ее смех, подобный негромкому пению птиц, я будто погружался в теплую, как парное молоко, воду. Ее нежный голос. Он всегда меня успокаивал, когда я выходил из себя и готов был убить кого-нибудь. И еще ее запах…Казалось бы неуловимый, но такой ее, такой родной, что хочется утонуть в нем.
- И все-таки? Мне не все равно, правда.
Я не переставал ей улыбаться, хотя заметил, что место ее добродушной усмешки заняло сосредоточенное выражение лица.
- Что-то не так? Что случилось, Марта? – я замер
- Нет, все в порядке. – она смотрела в одну точку, как делала, когда собиралась говорить что-то важное и неприятное. – Знаешь, за последние полгода ты мне стал очень дорог и-и…я думаю, что не ошибусь, если скажу, что ты, пожалуй, единственный дорогой мне человек из оставшихся на этом свете. Поэтому, я считаю, что имею право рассказать тебе. Даже более того, я должна, должна подготовить тебя, иначе с моей стороны это было бы эгоистично – Марта нервно усмехнулась и, быстро взглянув на меня, снова уставилась в незримую точку на ковре.
Она сделала паузу, чтобы собраться с силами и набрать воздуха для следующего предложения. Все это время я держал своими руками ее становящиеся мокрыми и холодными от нервного напряжения ладони.
- Фрэгги…У меня опухоль мозга.
Я почувствовал, будто только что меня оглушили, засунув под колокол, и теперь пытался восстановить слух. Я расслышал каждое произнесенное ею слово. Я понимал смысл этих слов по отдельности. Но мое сознание противилось собирать их в законченное предложение.
- Ч…ч-то? Но как? Когда?
- Давно. – голос ее был серьезен, но в нем не звучало и тени расстройства. Она рассудительно говорила о своей болезни, по полочкам спокойно раскладывая все факты. – Примерно пять лет назад. Тогда, правда, она была еще доброкачественной, но в очень неудобном месте. Так сказать, в месте глубокого залегания. – она рассмеялась, я непонимающе смотрел на нее. Да как можно шутить над этим? Как она может? Почему она может? – Врачи не рискнули бы оперировать. Они дали мне пилюли и сказали – живи – и я стала жить так, чтобы не задумываться об этом – работы, домашние хлопоты, все, что угодно, лишь бы не думать об этом.
Как бы я не готовил себя к худшему, я не желал верить услышанному. Я не понимал, отрицал, мотал головой.
Я смотрел на нее обезумевшими глазами. Отрывками в голове проносились воспоминания, как она говорила о своей «легкой» мигрени, как я пару раз находил в ванной таблетки, но не придавал этому значения. Каким я был идиотом! Зацикленным на себе кретином! Захотелось ударить себя побольнее, но я не смог – слабак!
Она обхватила мое лицо руками и стала методично буквально вбивать в мои уши то, чего я не хотел слышать:
- Мо, мне тоже сначала было тяжело, поверь! Я тоже сначала думала, что врачи ошиблись и со мной, с кем – с кем, а со мной такого уж точно не могло произойти! Фрэгги, дорогой мой, хороший, послушай, ты должен меня выслушать. Я сама не решалась тебе говорить долгое время, думала, что еще долго смогу жить с этим на таблетках и добром слове. Но это_не_лечится! Я была сегодня в клинике на обследовании. Они ответили, что мне осталось не больше полугода.
Отпусти! Замолчи! Скажи, что это шутка! Скажи, что это сон!
- Я уже смирилась. И тебе придется. Ты должен будешь это пережить и двигаться дальше. Тебе надо будет жить дальше, родной.
- Так не может быть. Скажи, что это не правда – стою на коленях перед ней, будто моля забрать свои слова обратно.
- Это правда. – Еще один шумный глоток воздуха – Тебе сейчас трудно, очень трудно, тяжело. Я знаю, как это. Но через какое-то время ты свыкнешься с этой мыслью…
- Как? Как это – свыкнусь? Это невозможно!
- чшш-ш…свыкнешься и отпустишь меня. Слышишь? Ты должен будешь отпустить меня. Пообещай мне.
- Я…я не… – комок застрял в горле, дрожь пробивает тело
- Пообещай, прошу тебя.
- Я…Я обещаю.
Чувствую, как мои слезы обволакивают ее пальцы. Она прижимает меня к себе, целует в макушку и говорит тихо «спасибо».

Мы лежали на полу около часа. Так близко и так далеко. Хочу бежать, но не помню как это. Вообще ничего не помню, не знаю, не по-ни-маю. Только бы не забыть, как дышать. Или наоборот – поскорее забыть. Глаза заволакивает туман и, сам того не замечая, я погружаюсь в сон.

Просыпаюсь уже поздно вечером. Иду на кухню и вижу там Марту:
- Будешь чай? Тебе могу заварить с малиной.
- Да. Чай. Да.
Сажусь на стул, прикусывая язык. Смотрю на нее: прекрасная моя, сияющая. Люблю ее. Не понимаю, как смогу отпустить. Все еще просятся слезы – кусаю язык сильнее.
В конце концов, я ей обещал, значит смогу. Не могу не смочь.»