«Самое сильное было, конечно, вначале, когда все было непонятно. Я пришел в первую ночь, после того, как объявили результаты, в пятнадцать минут первого. Метро уже закрылось, большая часть народа разъехалась. Выхожу на Крещатик, а тут — всего человек двести с одной стороны и человек тридцать с другой. Перегородили улицу — поставили какие-то жердочки и между ними оранжевую ленточку натянули. И идет слух, что сейчас будут разгонять. Что делать? Не знаю, думаю, но что-то буду делать, не уйду. Я смотрю в глаза других людей. И понимаю, что с этим человеком мне вообще-то говорить не о чем, он совсем другой. Но он пришел сюда потому же, и не уходит потому же, почему и я. Не хочет им подчиняться. И какая-то искорка проскакивает, мы друг другу улыбаемся… Там в первые дни была какая-то удивительная энергетика, перло страшно. Люди все время улыбались друг другу. Потому что каждый почувствовал себя свободным — и неизвестно, что будет.
Ходим, ждем. Потом слышу: ды-ды-ды-ды-ды — ну все думаю, танки. Оборачиваюсь — а там народ лавочки откуда-то тащит. Садовые скамейки, они тяжелые, чугунные и с разгону по обледенелой брусчатке очень громкий звук. Перегородили лавочками, ждем, мерзнем, страшно. А потом, уже часа в два начал народ с окрестных улиц стекаться, варенье нести, чай, бутерброды. Я думал, как всегда у нас давка будет какая-нибудь — нет, никто не толкется, все друг-друга пропускают, все чинно так, и всем хватило. Какая-то бабка вязаные вещи стала раздавать. Я по привычке думаю: продает, наверное, бабуля — гляжу, нет. Дала мне носки шерстяные, а у меня ноги как раз промокли. Я переоделся — ну, чувствую, так я до утра простою.
Вообще все были удивительно вежливые, никто никого не толкнул, никакой грубости, в первую неделю в лагере и на площади алкоголя вообще не было, совсем другой дух был, удивительно позитивный. Я такого количества положительных эмоций много лет не получал. Один мой знакомый, страшный сноб вообще-то и скептик, все говорил: „надоели эти оранжевые ленточки везде, Ющенко ваш“. Потом раз встречаю его на Крещатике, потом звоню ему домой — нету его, на Крещатике пропадает. Встретил, спрашиваю: что же ты? Он говорит: ну как это пропустить. Тут же такое!
На следующий день на площади уже пятьсот тысяч собралось, а через день еще раза в два больше. Но все равно каждую ночь ждали, что разгонять начнут. Я с работы прихожу на Майдан, встречаю одногрупника, он мне напоминает, что завтра в институте надо реферат здавать. А спать хочется, я говорю: два мы все равно не сделаем, давай напишем один, преподше объясним. Заваливаемся в Украинский дом, где-то в углу, на матах, что-то карябаем. Там весь пол занят матами, пенопластом и везде люди спали, плотно, даже на лестницах. Раз в два часа ходила тетка с мегафоном и взывала к совести — чтобы шли на площадь, сменили тех, кто стоит.
Потом мэр Киева, хитрый лис, сообразил что к чему, кинул Кучму и перешел на сторону Ющенко. Перегородили улицы снегоуборочной техникой. Она сама оранжевая, да еще флаги оранжевые. Тут стало ясно, что штурмовать не будут.
Потом начались слухи, что идут поезда из Донецка, сейчас приедут донецкие монстры, будут нас бить. Но они этих шахтеров везли специальными поездами, вне расписания, несколько дней, мариновали их где-то на путях, не кормили, они там киряли всю дорогу — и вылезли в Киеве голодные, с будуна, без денег, куда идти непонятно. Пару дней они еще бродили по городу бестолково со своими флагами, довольно злобные, а потом потихоньку стали сбегать. Заплатить им пообещали „по возвращении“, поэтому часть просто стала прибиваться к нашим кухням. Потому что наши их встретили очень позитивно, кормили везде, плакат большой висел: „Донецькие не вороги, приходи на пироги!“ За пару дней они все рассосались. Я сам видел, как идут две девчонки с оранжевыми „стрычками“, навстречу несколько парней с бело-синими флагами. Встретились, поговорили, посмеялись, те флаги свои оставили и с девчонками назад пошли.
Все вообще произошло по-доброму, очень мирно и сознательно, установка такая была у людей. Когда заблокировали администрацию президента, толпа стояла и скандировала омоновцам: „у-смих-ны-тэсь! у-смих-ны-тэсь!“ — улыбнитесь. Я как-то двух провокаторов видел. Еду в маршрутке, заваливаются два парня здоровых, с оранжевыми ленточками — и один очень откровенно играет пьяного, а другой его поддерживает словом и делом. И этот пьяный, якобы, начинает галдеть: „Ну шо, хто тут против Ющенка, а?! Вон отсюда!“ Ну, маршрутка останавливается, этих ребят молча и спокойно оттуда выкидывают. Трогаемся, я молчу, расстроился — и тут бабка рядом говорит: „Понаехали, донецкие…“
Им поставили палаточный лагерь, в сквере рядом с Домом правительства, над обрывом — как альтернативу нашему. Подхожу я туда — стоят палатки, такие, как на рынке, квадратные, за ними несколько десятков маленьких двухместных и большие армейские. И тихо, ни души. Приподнимаю полог — палатки прямо на снегу стоят, никто там ночевать и не собирался. Внутри — стопки их плакатов, листовок, атрибутика, флаги. Взял себе один вражеский флаг на память, выхожу — мужичок стоит. „Яка, — говорит, — палатка хорошая, возьму себе на дачу.“ И, правда, начинает эту палатку разбирать. Я смотрю, думаю: слушай, правда, хорошие ведь палатки, может взять? Потом думаю: нет, я все-таки с ленточками оранжевыми (мужик-то без ленточек), революция все-таки, не время думать о материальном, вот духовное я себе взял, прапор ихний, и хватит.
Прихожу на следующий день — ни одной палатки, одни остовы алюминиевые кое-где остались. Не знаю, то ли они сами сняли, то ли люди унесли. А еще там бочки железные остались, чтобы костры жечь, штук сорок. Часа в два ночи слышу — над Софийской гул стоит. Прихожу — оказывается народ эти бочки перевернул, поставил в ряд, из алюминиевых каркасов наломал палочек и барабанит. Сначала как-то вразнобой было, а потом люди приладились и такое началось. Куда там японские барабаны! Представляете, сорок бочек вместе! И еще люди так палку о палку ударят — цак-цак — звук такой сухой, потом в бочку — туммм. Цак-цак-туммм! А Дом правительства, он же дугой идет — и там такое эхо, туда-сюда! Я парню говорю одному: дай побарабанить. Он дал мне, я постучал минут десять, чувствую, хватит, мокрый уже насквозь, отдал ему палочки, поблагодарил, ушел. Возвращаюсь в шесть часов — а они все барабанят…
А еще весь город бибикал, причем разные фразы. В основном — это три сигнала — „би-би-би“ — „Ю-щен-ко“. А еще было „би-би-би-би-би“ — это значит „Ганьба на ЦВК!“, позор Центральной Избирательной Комиссии. И все понимают, что это значит. А ЦВК огородили КАМАЗами с песком, чтобы народ ее не захватил. Но прямо перед ней — светофор. И вот эна этом светофоре машины останавливаются — и все сигналят: би-би-би-би-би, би-би-би-би-би! Я иду утром в институт — сигналят, днем обратно — сигналят, на другой день — сигналят. Понимаешь, круглые сутки!
Или еду в маршрутке, на ней оранжевый флаг. И нас обгоняют одновременно старый-старый „запор“ с флагом и тачка какая-то очень дорогая тоже с флагом. И все вместе они выстраиваются в ряд, едут рядом и сигналят: би-би-би, би-би-би! И хохочут все. Купишь это за деньги? А машины с флагом Януковича я тоже видел — стояли у вокзала двенадцать новеньких „деу“ одной модели, на каждой совершенно одинаково был закреплен флаг. Деньги оттуда прямо так и лезли.
Люди стали открытее. Решил я вчера подружке на день рождения наушники хорошие купить — у меня как раз ровно денег оставалось. Прихожу в магазин, спрашиваю такую вот модель — раньше у них на витрине лежала. Девушка смотрит в компьютере — есть одна штука где-то на складе. Долго искали, все перевернули, нашли в конце концов. Девушка начинает пробивать, а я лезу в карман, вынимаю деньги и вижу, что 50 гривен (250 рублей) не хватает — я дома, не глядя, из заначки взял и не все выгреб. А магазин закрывается через десять минут. Я спрашиваю: вы завтра работаете? Нет. А послезавтра? Нет, теперь до понедельника. Я начинаю чесать репу, а девушка говорит: да ладно, не переживайте, двавайте я вам 50 гривен взаймы дам…
Эту атмосферу не купить и не передать. Понимаешь, когда на Майдане начинали петь „Ще не вмерла Украина“, люди начинали плакать, на самом деле. Мы все, из разных городов, почувствовали себя нацией. Это было рождение нации, правда.»
Мнение социолога Дмитрия Фурмана, специалиста по СНГ
«Мне кажется, что борьба великих держав тут играет совершенно третьестепенную роль. Борьба Запада и Востока Украины, движение в Европу — второстепенную. А суть дела просто в том, что везде в СНГ, за исключением, разве что Молдавии, власти привыкли фальсифицировать выборы (если вообще там есть выборы). Во всех странах правящая элита пытается закрепиться, сделав выборы формальными. Для этого в некоторых странах результаты выборов научились изменять до неузнаваемости. Например, в Грузии — хотя, вообще говоря, Шеварнадзе — человек гораздо более умный, приличный, и добрый, чем Кучма. В России это научились делать, но Украина — все-таки немножко другое общество, там не получилось. В Киеве произошло то же, что в Тбилиси — просто люди не захотели подчиняться обману.
Важно в этом то, что на Украине — в отличие от России — уже второй раз происходит легальная ротация, смена власти на выборах. Лучше Ющенко, чем Янукович или хуже, тут не очень важно. Это демократический опыт, к которому общество должно привыкнуть. И власть должна привыкнуть. Сейчас власти очень боятся этого — во многом с непривычки. Если Украина привыкнет к демократическим ротациям, то в этом смысле она и будет ближе к Европе — просто потому, что система станет совместима с европейской.»
В колонках играет: Разом - Нас Не подолати

LI 3.9.25