Я был рожден на производственном конвеере, мой цоколь был стальным, чем я гордился, так как не многим моим собратьям с алюминиевыми чашами повезло. Мне досталось высококачественная прозрачная колба из стекла первого госта. Маркировка мощности моей вольфрамовой нити, которая красовалась на куполе колбы равнялась 100W, что было не так мало. После недолгого мытарства по конвейеру меня вложили в гофрированную упаковку и уложили со всеми остальными в коробку. После чего свет пропал, коробку закрыли. Лёжа в коробке в верхнем слое я задремал, мне снилась, видимо моя прошлая жизнь галагеновой лампы в софите театральной рампы. Из которой я наблюдал существа, которые называли себя людьми играли в игры, которые называли театральными представлениями. Когда меня будили высоковольтным разрядом я созерцал перед собой такие непонятные для меня действа, которые люди называли любовью, смертью, счастьем, горем, печалью, но я этого всего не понимал для меня была понятна лишь температура накаливания моей спирали, холод темного зала, и запах мокрой тряпки уборщицы.
Меня разбудил всё тот же электрический разряд, который заставил мою спираль засиять своим первым светом, он был не долгим, меня проверили на тестовом стенде в одном из больших магазинов и положили в сумку рядом с зубной пастой и пакетом стирального порошка, от которого разило «Аля свежестью» и куда то понесли. Укачанный колебательными движениями сумки я опять заснул на этот раз мне снился мой старый фонарный столб в фонарь, которого меня вкручивал Дядя Петя, от которого разило перегаром после вчерашнего, он постоянно сплёвывал сквозь зубы и бубнил себе под нос ругань в отношении мастера который загнал его на этот столб вкручивать эту лампочку потому как видите ли местные жильцы жаловались на темень в тёмное время суток. А потом я светил каждую ночь, светил соседской аптеке, шумной днём и тихой ночью улице, одиноким прохожим, и собакам которые не проходили мимо моего столба и своеобразно с ним здоровались. Смотря в низ, я завидовал автомобильным лампам, которые в своей жизни очень многого насмотрелись, если конечно не стоять всю жизнь в патроне фары старого засыпанного снегом «запорожца» в дворике «хрущёвской» пятиэтажки. Смотря на них в вакууме моего сознания рождались мысли о бесконечном количестве моих собратьев, которые освещают улицы, стадионы, торговые залы, елки, если это елочная гирлянда. Мы освещаем путь автомобилистам, железнодорожникам, посадочную полосу лётчикам, помогаем врачам в операционной и бабушке в некогда тёмном парадном, мы регулируем движение, на перекрёстках мигая в светофорах и светим в габаритных фонарях на высоких заводских трубах.
На этот раз меня разбудил не электрический разряд, а тепло причём это тепло было не от моей вольфрамовой нити, из вне моей сферы, это тепло исходило от рук, которые держали меня. Это были женские руки, руки женщины, очень красивой молодой женщины. Я никогда не чувствовал такого запаха, её сладко-томный запах заставил вакуум в моей сфере содрогнуться, мне даже показалось что нить вольфрама задрожав засветилась без контакта с электрической сетью. Это было чудо, которое не хотелось оспаривать, хотелось просто оставаться в нём, дышать им, жить в нём. Мне захотелось раствориться в этом запахе на фермоны и слиться с ним воедино.
Её волосы русым дымом скрывали стройную шею рассыпаясь по беломраморным плечам, при этом пропуская через себя бесконечное количество воздуха, наполняя его желанием. Домашний халатик, пользуясь положением ежеминутно, как бы невзначай, на мгновение, подло открывал всем комнатным, неодушевлённым предметам её женские прелести. Видя это комнатные предметы замирали даже чёртов будильник, который в полной тишине то и дело монотонно забивал гвоздь в крышку гроба твоего покоя, в её присутствии затихал как спящий младенец. Её нельзя было не любить! Её любили все! Её полюбил и я! Для всех предметов находящихся в её комнате она была светлым Божеством. Каждый из них готов был для неё на всё и это не удивительно. Каждый предмет болел завистью к своему соседу, с которым она чаще со прикасалась. И каждый из них хотел стать в следующей жизни её мобильным телефоном, который она так часто держала в своих нежных руках. А в данный момент все просто не ненавидели халат и половина предметов желала ему полинять при следующей стирке, так как мало того, что он её обнимал, так он ещё и с издёвкой демонстрировал всем своё превосходство. Мне повезло меньше всех, даже моему выключателю два раза в сутки предстояло ощущать её прикосновение, по специфики моего предназначения её рука с моим железо-стеклянным телом должна соприкоснуться лишь два раза сейчас, когда она собиралась вкрутить меня вместо моего потухшего предшевственика и второй и последний раз это когда мой ресурс существования закончится, и моя тонкая вольфрамовая спираль, как и моя жизнь оборвётся. По этому в данный момент я, пользуясь случаем, нежился в тепле её руки. Но через несколько мгновений почувствовал скрежет моей стальной резьбы цоколя проворачиваемой в алюминиевом патроне лампы абажура, в котором мне предстояло провисеть всю мою жизнь. Когда скрип прекратился, я услышал щелчок выключателя и в это мгновение я почувствовал разряд электричества. Все двести двадцать вольт ворвались в моё нутро через центральную стальку, но на их пути встало малое сопротивление вольфрамовой нити, которая от напряжение ярко вспыхнула, озарив всю комнату светом мощностью в сто ват. Я старался изо всех сил, выдавая на гора все сто без остатка, но она не обращала на меня внимания.
О чём теперь я могу мечтать, думал я, о том что в следующей жизни я стану её мобильным телефоном, что было маловероятным так как две предыдущие жизни я был светилом, даже если я и стану мобильным телефоном какая вероятность того что меня купит именно она. Я был в отчаянии от этого без исходного положения вещей. Что из этого следует! - продолжал я. Из этого следует, что я должен наслаждаться тем что у меня есть на данный момент. А что у меня есть на данный момент? Задавал я себе вопрос и сам на него отвечал. У меня есть возможность хоть иногда её видеть и хоть как то быть ей полезным в моём случае это дарить свет, сто ватный свет своей вольфрамовой нити. Чем собственно я и занимался светил каждый день, вернее каждый вечер. Но иногда, утром, просыпаясь, зевая и потягиваясь так сладко как могло только это солнечное существо, она смотрела на меня, пытаясь рассмотреть в моей стеклянной колбе своё отражение. В это момент я кричал ей, но она меня не слышала, так как понятия говорящей лампочки для людей равносильно больничной койке в психиатрической клинике. А я так много хотел ей рассказать о своих переживаниях, чувствах, в конце концов, которые роем крутились в бесконечных молекулах вакуума моей сферы заставляя меня сходить с ума. Мне нужно было ей это сказать. НО КАК???? Ответа на это вопрос не было! А с другой стороны, даже если она меня и услышит что она сможет ответить на признание ей в любви пусть и романтической, но всего лишь стоваттной лампочки? Можно предположить, что она не сможет ответить грубо, так как наша героиня по сценарию добрая, учитывая это, её ответ будет звучать приблизительно так: - Ты знаешь я тронута, но мы такие разные, что между нами ничего такого быть не может, если хочешь я могу тебе предложить дружбу! Какая трогательная картина, я сейчас расплачусь. Дружба между красавицей и лампочкой! Лучше б я был чудовищем, по крайней мере такие романы в сказочной истории наблюдались, и чудовище было с перспективой стать прекрасным принцем, но я всего лишь лампочка хоть и стоваттная, но лампочка. Поэтому, я, наконец то пришёл к выводу своих умозаключений, я останусь стоваттной лампочкой и буду со своей любовью наедине, пусть она и будет немая и глухая, но то, что она будет светлой это однозначно, гарантом этому будет служить всё та же вольфрамовая нить.
Можно было бы и дальше продолжить мою историю стоваттной лампочки. Но кому интересно знать мысли чувства переживания стоваттного неодушевлённого существа вкрученного в алюминиевый патрон потолочного абажура. Кому интересно видеть тоскливую слезу на холодном стеклянном изгибе его колбы в минуты, когда её нет в комнате. Кому интересно знать насколько нежно он светил в минуты, когда она была рядом, и как ярко он светил, когда она пыталась найти закатившуюся за кровать непослушную бусинку её украшения. Но многим нужен «экшен» кровь и насилие в кадре. Желание публики закон.
Это был очередной Новый год, вокруг всё пахло праздником и мандаринами. Все носились как угорелые по магазинам скупая все, что можно подарить или съесть или выпить, и с нетерпением ждали бой курантов в ночь с тридцать первого на первое. Он, как и прежде продолжал светить, хотя в комнате появился конкурент, это была ёлочная гирлянда, но её присутствие его не смущало, так как он понимал, что гирлянду рано или поздно спрячут до следующего Нового года. Но произошло более страшное. В новогодний вечер она вошла в комнату и была настолько красива, что перехватывало дыхание, но она зашла не одна. За ней в комнату вошёл молодой высокий юноша на которого она смотрела с таким теплом, которого он в её глазах никогда не видел. В его душевном вакууме начало происходить протест, он не мог смотреть не это равнодушно он хотел выкрутиться, вывернуться и стать свободным от этой боли, но у него ничего не получалось. Его успокоила пробка от шампанского, которая вылетев из бутылки под бой новогодних курантов разбила его колбу и выпустила вакуум его души на свободу, которую он уже давно ждал. Его желание исполнилось вакуум смешался с новогодним воздухом и запутался в её русых волосах. Он был счастлив. А его стеклянное тело с многозначительным клеймом на осколках номиналом в сто ватт, подмели веником и похоронили. Похоронили вместе со стальным цоколем, который пришлось выкручивать из патрона плоскогубцами. Похоронили в мусорном ведре, которое вынесли на следующий день в бак, а через день вывезли на могильник неодушевлённых предметов, которые тоже жили, любили и умирали.
Я был рожден на производственном конвеере, меня создали мобильным телефоном Nokia 6300, и уже было всё готово для того чтобы меня купила она……
