Продолжение истории о пани Лидии. В предыдущей части были описаны серьезные проблемы, с которыми столкнулись приёмные родители Лидки в 1945 году. Лишь спустя полгода после освобождения из концлагеря девочка смогла выйти из дома. Настало время учиться жить вне лагеря.


Людмила-Лидия (третья справа) с группой детей и местным жителем г. Освенцим, 1948 г.

Шло время, девочка подрастала и привыкала к нормальной жизни. Летом 1947 года её крестили в католическом костёле под именем Людмила-Лидия. Когда в первые официальные документы нужно было вписать дату рождения, окружному врачу пришлось «на глаз» определять возраст девочки. Второе января 1940 года записали днём рождения Людмилы-Лидии. Ни настоящей даты, ни тем более места рождения никто не знал. Непонятно было даже, из какой страны она родом.

С одной стороны, Лидка знала много русских слов — но ведь им её могли научить другие узники в концлагере. Со временем она стала утверждать, что она из Минска. Значило ли это, что она была родом из Белоруссии, из Советского Союза? С другой стороны, Лидка вспоминала что-то о варшавских девочках, которые жили с ней в одном бараке. Да и в детской памяти иногда всплывали какие-то строчки патриотических песен, связанных с Варшавским восстанием. Так может быть она из городка Миньск-Мазовецкий, расположенного в полусотне километров от Варшавы?

Иногда маленькая Лидка приговаривала странную фразу: «Я батяр». В разговорном польском языке слово «батяр» (baciar) значит что-то вроде хулигана или озорника, поэтому взрослые считали, что девочка просто забавляется и не обращали на это внимания. Позднее Лидка стала говорить, что так она помнит свою настоящую фамилию, хотя с годами стала произносить её как Батяровна. То есть бывшую узницу концлагеря на самом деле звали Людмила Батяровна? Узнать этого никто не мог. Из достоверных данных о ней был лишь лагерный номер, грубо вытатуированный тушью на левой руке: