Ровесник джаза

Наверное, первые звуки джаза, что тронули душу, я услышал с пластинки Цфасмана: в середине 1970-х годов фирма "Мелодия", наконец, выпустила долгоиграющую пластинку в память известного музыканта. И это был лучший ему памятник: Александра Наумовича уже, к сожалению, не было в живых — он умер несколькими годами раньше, ещё не очень старым человеком, в возрасте 65 лет. И над его могилой на Ваганьковском кладбище в Москве почему-то поставили нелепый монумент — стелу, похожую на вкопанный в землю столб, совершенно не выражающий сути его души. Нужно признать, пластинка появилась вовремя:  молодёжь 70-х, увлекаясь тремя гитарами, его не знала, а у её родителей, выросших с мелодиями Цфасмана, пылились стопки шеллаковых,   на 78 оборотов пластинок с его джазом, крутить которые было не на чем — патефоны ушли в небытие. В ту пору сложилась ситуация, очень напоминавшая недавнюю проблему с компактдисками, когда вместо проигрывателей нам, как снег на голову, свалились CD – DVD-плейеры. И тогда нужно было выбрать из гор заезженных шеллаковых пластинок те, что достойны долгоиграющего винила и пустить их в продажу. В общем, "Мелодия" продлила жизнь довоенному джазу, выпустив сборник записей Александра Цфасмана, как сейчас бы выразились, на новом носителе.

 Пластинка А. Цфасмана 1975 года выпуска

Услышав чудные синкопированные звуки его оркестра, я  сразу записался в ряды его поклонников, к несказанному изумлению моих сверстников. О самом же Александре Наумовиче я ничего не знал до появления Интернета, и главным, пожалуй, открытием стало одно — он оказался автором прелестных мелодий! Да, признаться, Цфасмана-композитора мы почти не знаем.

Скажем, разве мы подозревали, что чарующую мелодию, да и слова тоже, фокстрота "Как же мне забыть" написал именно он? Играет джаз-оркестр Александра Цфасмана, поёт Павел Михайлов, запись конца 1930-х годов.  

Первые шаги

Когда Александр Наумович сочинил свою первую мелодию, не известно, но музыкальные способности у него проявились рано. Пока его отец, цирюльник-еврей, брил жителей Запорожья и стриг им шевелюры, семилетний Шура изучал скрипку и тыкал пальцами в клавиши пианино. Однако настолько преуспел в этом, что уже в 13 лет мастерски исполнил рапсодию Листа, получив Первый приз на музыкальном конкурсе. Уж не знаю, что ему вручили, — шёл суровый 1919-й год, — но мальчик, воодушевлённый успехом, решил учиться дальше, теперь в нижегородском Музыкальном техникуме. То была ступенька к Московской консерватории: к началу 30-х годов он закончил её с золотой медалью по классу фортепиано и стал… джазменом! Шаг для его коллег шокирующий, сходный с хулиганством, но для молодого советского джаза, конечно, счастливый. Подумать только: среди ресторанных лабухов, как парусник меж рыбацких лодок, появился  ученик консерватории!

Нужно заметить, когда  Шура Цфасман, ещё студентом, собрал свой "АМА-джаз", он оказался среди первых, если не пионером этого стиля — шёл 1926 год, и в СССР не было даже утёсовского "Теа-джаза"! А уже через год, в 1927-м, вышла первая в нашей стране джазовая пластинка с фокстротом "Аллилуйя", записанным музыкантами Цфасмана — модная в ту пору вещица, под которую ходили "лисьим шагом" посетители ресторанов по всему миру.

Москва от них не отставала, и даже Михаил Булгаков, верный духу времени, в "Мастере и Маргарите" заставил своих героев танцевать упомянутый фокстрот, и тоже под звон ножей и вилок.

Джаз стремительно развивался, но не у нас: советские радиоприёмники с трудом ловили пограничную Польшу, от силы — Берлин. Потому и стилистика наших оркестров была европейской — другого джаза мы не слышали и американского свинга до войны не знали. Утёсов вспоминал, что в отсутствии нотных партитур, его музыканты слушали немецкие и английские пластинки, контрабандой попадавшие в Одессу, и, копируя звучание, перелагали в ноты. Потому так много мелодий было заимствовано, и джаз-оркестр Цфасмана тут не исключение. Самом по себе это и не плохо, но что мы сами-то могли предложить, какую лепту внести? И вот тут бесценным оказалось творчество самого Александра Наумовича. Скажем, до войны было много польских танго, и мимо этого жанра молодой Цфасман пройти не мог. Послушаем прелестное, на мой взгляд, танго под названием "Случайная встреча" на стихи И. Альвека. Поёт Павел Михайлов, солист его оркестра.

  Из ресторана — на  радио

В ту пору джаз привлекал внимание, казалось, далёких, от эстрады композиторов. Мы, скажем, ничего не знаем о джазовых пьесах Дмитрия Шостаковича, а он, увлечённый игрой Цфасмана, решил изучить, насколько можно, этот стиль и надолго, как сам говорил, приник ухом к радиоприёмнику, то Москву, то Берлин. Помогли маэстро и пластинки той поры, но многое он понял интуитивно.

И вот истратив на увлечение полгода, Шостакович пригласил Александра Наумовича в гости, и тот вспоминал: "Я ехал домой к Дмитрию Дмитриевичу и, признаюсь, сильно сомневался. Шостакович и джаз, что тут общего? Но едва я взглянул в партитуру, сомнения улетучились:  остроритмичная, напористая музыка, безукоризненно точная по стилю, с интересными тембровыми находками — это был настоящий джаз без какого-либо намека на стилизацию". Да, быть может, в Шостаковиче умер  гениальный джазмен! Во всяком случае, Дмитрий Дмитриевич вернулся к своему, как выражались газеты тех лет, "сумбуру вместо музыки", а Цфасман продолжил сочинять эстрадные мелодии.

 Интересны музыкальные пристрастия Александра Наумовича: если Утёсов боготворил американский биг-бэнд Пола Уайтмена, то Цфасман подражал игре оркестров Гарри Роя и Генри Холла, теперь прочно забытых, но с удовольствием слушал и Дюка Эллингтона. А когда на послевоенные экраны Москвы вышел американский фильм "Серенада солнечной долины", и все ахнули от необычных, свингующих звуков оркестра Гленна Миллера, Цфасман попытался подражать его игре, но потерпел фиаско. И это при том, что Александр Наумович слыл виртуозом своего дела, будучи при этом напористым и предельно требовательным руководителем оркестра.

До 1938 года Цфасмана знала только столица, — его джаз-оркестр "Московские ребята"  играл в ресторанах, — и, быть может, страна никогда не услышала его музыки, но тут Александр Наумович делает гениальный шаг — уходит на студию грамзаписи. Там он записывает всё тот же джаз, и происходит чудо — тысячи, а потом миллионы дефицитных пластинок наводнили СССР "до самых до окраин". Чуть позже Цфасман возглавил джаз-оркестр Всесоюзного радиокомитета, — место ему уступил Александр Варламов, — и уже в каждом доме, от Сахалина до Минска, где была чёрная тарелка радиопродуктора, зазвучал его весёлый джаз.

 С Цфасманом — первая в СССР джазовая радиопередача, и первая в Москве — подумать только, в 1939-м году! — телевизионная джазовая передача. Однако в 1946 году с "музыкой толстых", как презрительно обозвал этот стиль Максим Горький, стали бороться и всерьёз — тлетворное влияние Запада! — тогда Цфасмана и выгнали с радио. Но его везде теперь ждали с распростёртыми объятиями.    

А композитору было чем порадовать слушателя: Александр Наумович пишет музыку к кинофильмам — в ленте "За витриной универмага" звучали его мелодии, как например, в лирической песне "Моя любовь" на слова Матусовского. Послушаем её в исполнении вокального ансамбля "Аккорд".

Цфасман писал одну мелодию за другой, часто для солистов своего оркестра. Георгий Виноградов исполнял "Спокойной ночи" и его танго "Мне бесконечно жаль", Ружена Сикора пела его песню "Друг" и "Мне так грустно", Клавдия Шульженко — "Любимую песенку" и "Прощальный луч". А мы, в завершении, послушаем очаровательную песенку "Просто так" на слова Ю. Кадашевича, известную многим в исполнении Эмиля Горовеца или вокального ансамбля "Аккорд".  Сейчас она прозвучит с голосом современной нам певицы Ларисы Макаровой.

Хотелось бы продолжить разговор о музыке Александра Цфасмана. О биографии мы уже говорили, поэтому решила привести здесь небольшой отрывок из рассказа Виталия Орлова  "Мой Цфасман".  Если кто захочет прочитать всю статью, оставляю ссылку.

"...В 1958 году моему отцу, инвалиду войны, дали путевку в один из санаториев в Сочи. Папа взял меня с собой, поскольку нуждался в помощи. Санаторий считался шахтерским, но вместе с горняками в нем поправляли свое здоровье партийные бонзы. Они имели возможность приглашать в концертный зал здравницы кого угодно. Цфасман приехал в город на гастроли и однажды появился в санатории. Отобедавшие, не спеша, направлялись в зал, где уже сидел за роялем маэстро. Сугубо “прозаическая” атмосфера, казалось, ничуть не смущала артиста, и он спокойно ожидал. Наконец, публика угомонилась, и Цфасман начал играть. Это были часто передаваемые по радио его фортепьянные фантазии на темы популярных песен советских композиторов. Когда Александр Наумович сыграл свою блестящую импровизацию - с неожиданными, как у Глена Миллера, ритмическими паузами, острыми синкопами, множеством арабесок - на тему песни Соловьева-Седого “Потому что мы пилоты”, я не удержался и в восхищении зааплодировал.

Мои хлопки, никем не подхваченные, сиротливо погасли, а Цфасман, улыбнувшись, бросил взгляд в мою сторону.

Концерт закончился. Публика покидала зал. Но несколько человек остались. Озорно сверкнув глазами, Цфасман спросил у них: “Не хотите ли послушать одну музыкальную шутку?” И, пододвинув коротким движением стул к роялю, начал играть. Казалось, звучал целый оркестр. Это была увертюра к опере Бизе “Кармен” и, одновременно, песня “Варяг” - помните: “Наверх вы, товарищи, все по местам…”? Но в тот момент, когда я об этом догадался, послышались куплеты “Эскамильо”, а завершилось все легкомысленной штраусовской полечкой, которая ну просто претворилась началом увертюры Бизе…

Цфасман закончил играть, одновременно с финальным аккордом резко поднялся со стула, лукаво посмотрел на слушателей и вдруг обратился ко мне: “А вы, молодой человек, тоже играете?” “Нет…, - ответил я и неожиданно для самого себя выпалил: - Я пою”, вспомнив почему-то свой студенческий хор. И чтобы совсем уж выглядеть идиотом, добавил: “Гершвина…” “Вы любите Гершвина? - удивился Цфасман. - Тогда приходите завтра на мой концерт. Я буду играть его “Рапсодию в блюзовых тонах”…”

Ну и в конце предлагаю бонус 

фокстрот " Радостный день"