Слово Божие бесконечно велико. И человеческое вглядывание в него, даже не выходящее за пределы разумения Святой Православной Церкви, постоянно обретает и новые оттенки постижения и нераскрытые прежде значения вечного и постоянного смысла.

Хорошо известна и обширно применяется притча Спасителя о нечистом духе, вышедшем из человека. "Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И пришел, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого" (Мф. 12, 45-45). Добавление Господа Иисуса Христа: "Так будет и с этим злым родом" - ясно показывает, что содержание притчи раскрывает прежде всего социально- историческую судьбу "рода лукавого и прелюбодейного", который "ищет знамения", ибо притча рассказывается Спасителем с намеком на этот "род".

Но мысль подвижников благочестия обычно останавливается на аскетической экзегетике притчи, и это очень понятно, так как она поучительна, серьезна и душеспасительна. Но исчерпана ли?

Нечистые духи в аскетическом понимании соединяются нередко с различными родами страстей. Таким образом, вышедший из человека нечистый дух - есть вместе с тем некая побежденная страсть. Дальнейший смысл, кажется, в основном, понятен. Когда душа, по изгнании страсти, не умеет наполнить себя святым положительным содержанием, - нечистые духи помогают внедрить в нее гораздо более обильную, насыщенную и интенсивно работающую страстность - семь злейших нечистых духов.

Но почему семь? Случайно ли? А если нет? А если нет, - то есть, если цифра семь имеет не просто символический смысл, означающий полноту, но и вполне реалистическое содержание, из сего следует, что семь страстен, которые нечистые духи вызывают к действию в душе человека, - всегда постоянны, одни и те же (конечно, речь идет только о тех случаях, когда греховные страстные движения, - вполне конкретные, как, например, пьянство и блуд, - из души изгоняются, а начать доброе делание она не озабочивается).

Наблюдение за подобными ситуациями, а у человека внимательного они всегда найдутся под рукой, а также логика духовно-нравственной жизни человека, доказывают одинаковость действия греха в подобных случаях.

Что бы нужно было сделать человеку, сумевшему победить греховную привычку? Для начала поставить ум свой на страже сердца, чтобы он рассматривал по крайне мере самые грубые греховные помыслы и, как сторож, даже не очень хороший, старался бы не пропускать самые несомненно враждебные.

А когда этого нет... Посмотрим, что может получиться...

Итак, грех побежден! Ура? Склонность, положим, к пьянству изгнана из моего сердца. И я торжествую. Увы, недолго. Я не успел дать место Духу Святому в моем вычищенном сердце. И это так понятно! Я так старался сам, так сильно и умиленно просил помощи Божией; так сердечно и долго пытались помочь мне мои близкие - всячески, и прежде всего - соединенной своей молитвой. И теперь я спокойно и безмятежно отдыхаю. Но тут-то нечистый дух пьянства, поскитавшись по "безводным местам, ища покоя и не обретя", тихонечко возвращается - и, видя горницу души пустой, идет за известной ему семеркой товарищей, которые помогут ему - по опыту знает - вновь вселиться в эту чистенькую, и такую лакомую, такую желанную душу. Дело облегчается тем, что, как он видит - сторожа нет.

Первым в дело идет нечистый дух гордости, который в зависимости от характера и настроения чистенького "пациента", раскрывается одним из трех лиц: самодовольство ("какой я все же молодец, что сумел сам победить свой грех"), самонадеянность ("оказывается, это не так уж трудно; и у меня вполне достаточно сил, чтобы справиться с этим"), самоуверенность ("да и вообще эта мерзость не посмеет больше ко мне приблизиться, зная, что я опытный борец с нею и победитель"). И при моей неопытности в духовно-нравственной жизни он, соблазняя меня тремя своими лицами в любом сочетании и последовательности, - проникает и прочно обосновывается в бедной моей душе.

И не просто обосновывается, он дает проход своему второму товарищу, другому нечистому духу, духу лености. И действительно - что такое? - все прекрасно и навсегда: дух пьянства не возвращается, другие безобразные духи тоже недвижны по отношению ко мне (а дух самодовольства, самоуверенности, самонадеянности проник ласково и незаметно) - можно и отдохнуть. Прежде в моей жизни было много греха, но много и напряженной борьбы; я устал от этой напряженности; и совесть спокойна; да и что теперь, собственно, нужно делать? - труд духовный, кажется? ничего, можно и немного погодя. А пока - отдохнем... отдохнем... отдохнем... Я вполне заслужил отдых своей прежней напряженной работой. И дух лености распространяется неторопливо, но властно.

И вот я, нравственный богатырь, свален и опутан сладкой паутиной духа лености, нежелания напряженности. А сей властитель уступает местечко и следующему своему товарищу, закрепляющему успех. Совесть, порою попискивая, подает сигналы, что все же что-то пора начать и делать. Но леность не дает прохода единственно существенно нужному доброму духу внутреннего делания, зато легко пропускает хитрого и нечистого духа делания внешнего. Всякое внешнее делание имеет обычно то свойство, что им, как правило, душа удовлетворяется. Это опасно и всегда, но особенно опасно тогда, когда внешний, безжизненный характер (или наоборот - слишком чувственный, душевный) приобретает делание по самому существу своему; наиболее внутреннее - молитва. Ехидно вползший третий дух нечистый или совсем анулирует молитву, или делает ее бессильной. Я лишаюсь одного из главных оружий.

Чувство удовлетворенности, так присущее внешнему деланию, гонит прочь остатки покаяния (если только они еще сохранились в моей душе), но зато пропускает торжественно и пышно появляющегося четвертого нечистого духа - нераскаянности, нежелания каяться. Он бесстрашно проходит в сопровождении хороших помощников: самооправдания и невнимательности к себе. Многочисленные вседневные погрешности, видя свободу проникновения, беспрепятственно проникали в душу и, оставаясь нераскаянными, производили свое разъедающее действие. Для более крупных погрешностей тут же находились извинительные причины. Шло обширное "непщевание вины о гресех". Даже бывая в церкви на исповеди (в основном на "общей"), я по существу оставался нераскаянным. Так я лишился и другого главного оружия.

Нераскаянность уже и сама по себе может привлечь из "безводных мест" любых нечистых духов; но они - многоопытные, - знают как действовать, где удобнее всего нанести самый больной удар. Его наносит следующий нечистый дух - дух неблагодарности; ему к тому же естественно занять свое срединное место там, где уже обжились самодовольство, лень, безмолитвенность, нераскаянность. Дух сей - очень коварный, лживый и злобный. Тот, кем он овладеет, становится в большой степени чужд действию Святого Духа и не слышит Его внушений. Дух нечистый вселяется в меня, и я качусь в пропасть. Я, неблагодарный, ничего доброго не способен видеть ни в действиях Божиих, ни в действиях людей, жалостливо спешащих мне на помощь, я все приписываю себе.

Тогда-то, вслед за неблагодарностью, скачет шестой нечистый дух. Он приносит с собой равнодушие ко всем людям. Он приносит с собой замкнутость на себе. И мне все люди небезразличны уже лишь по тому, какие они со всех сторон несут мне обиды (обиды, конечно, мнимые, но для Меня-то они действительны). Растет озлобленность и недовольство. Между тем, сам я в своей ослепленности и равнодушии, раздаю обиды направо и налево, но не видя людей - не вижу и наносимые мною обиды. В моей окрестности по естественному порядку вещей, смыкается круг одиночества. Наиболее разрушительно мое отношение к тем, кто стремится меня спасти...

Сей нечистый дух хорошо поработал. Вкруг меня одни обломки: обломки моей души; обломки прежних добрых отношений. Еще я по укоренившейся привычке во всех моих бедах вижу вину тех, кто суть и были окрест меня, в себе же наблюдаю одно добросердечие, но уже все более и более неладно становится на душе, и от этой неладности возрастает смутность, и самое главное - не весть как освободиться. И тогда-то вползает и распространяется, как кисель, по всему пространству души седьмой страшнейший дух нечистый - дух уныния. О его действии можно написать диссертацию, но - печальную. Посему лучше здесь поставить точку.

Тем более - самая пора начать запить. Семь нечистых духов сделали все для того, чтобы духу - простенькому, очевидному духу, например, пьянства - вольготно жилось в опустошенной разрушенной храмине души.

Конечно, это - схема, и схема в реальности, по милости Божией, далеко не всегда доходящая до полного разрушительного предела. И вообще, жизнь представляет такие варианты развития бесспорнейших, кажется, схем, что только ахнешь, и ахать часто приходится. К тому же за пределами рассмотрения схемы остается аскетический вопрос - как противостать нечистым духам. Вместе с тем нравственно-психологический опыт рассмотрения такого механизма страстей может оказаться небесполезным для тех, кто порою в недоумении, ничего не понимая, останавливается перед фактами развития страстной природы души человека, «незанятой, выметенной и убранной».