В колонках играет - Surface - A Long Way Down The Landslide
Настроение сейчас - Странное

Из её пасти всё ещё медленно вытекала собачья гниль. Тело после дождей приобрело голубовато-серый оттенок. В сумерках ещё можно было разглядеть толстые тёмно фиолетовые ниточки полопавшихся сосудов, коими были опутаны её не стройные бёдра и толстые икры. Она лежала на полу из досок, в здании на половину уцелевшем после очередного артобстрела. Крыша была разрушена и вода грязными струями стекала с почерневших и обугленных обломков прямо неё. Сколько она тут лежит неделю? две? может быть месяц...
В записке обнаруженной в дневнике убитого офицера, я знал, что перед смертью она проглотила капроновый чулок с шестью ампулами морфия. Вторым чулком он задушил её, а потом сам подорвал по неосторожности на одной из мин. Морфий был для меня важнее морально-этических предрассудков. Я ждал, пока по улице проедут танки. Грохот... лязг ржавых гусениц... со стен начала сыпаться извёстка. На меня, на неё... Мне становилось всё труднее и труднее соображать. Хотелось кашлять.
Дождавшись пока патруль, проедет, я подошёл к ней. Мне захотелось оттащить её в угол комнаты, где всё ещё догорали, какие-то деревянные обломки и не так сильно капало. Задубела - конечно, ведь сейчас середина ноября, да и валяется она уже здесь прилично. Кожа холодная, в некоторых местах твёрдая как камень, суставы почти не разгибаются. - Ух, сука, тяжёлая - грязный, тяжёлый, липкий манекен. Глухой стук тела об пол.
Я становлюсь на четвереньки. Она молча лежит подомной. Не знаю, смотрела она ли в этот момент на меня, потому что её глазные яблоки сморщились и провалились в глазницы. Из кармана я достал хирургический скальпель. Я хотел снять с её шее этот чулок. Грязная коричневая материя намертво сидела на шее своей жертвы. Делаю надрез. Холодная медицинская сталь с трудом входит в чёрствую плоть.
Запах. Помимо сводящего с ума запаха трупного разложения, я чувствовал запах гари, сырости и грязи. Нет, я не сошёл с ума. Но, почему? Почему я не сорвался прочь, подальше от этого места. Морфий. Клад, который я нашёл и не отдам никому.
Меня вырвало прямо на её грудь. - Хм, так даже лучше. И вот он пищевод, желудок...
Надрез, запускаю руку в этот кожаный мешочек, - ага! Вот оно! Ампулы, завёрнутые в почти истлевшую материю. Снова спазм рвоты. Просто слизь, рвать уже было нечем. Наконец то добрался - голос в голове надрывался, крича от счастья. Можно было уже уходить, но мне захотелось остаться с ней.
Мне захотелось почувствовать её ближе. Из её пасти всё ещё медленно вытекала собачья гниль. Становлюсь на колени, она молча лежит подомной. Расстегнув ремень, я стянул штаны, подштанники. Почему? Потому что я единственный человек, который выжил, на сотни миль вокруг. ЧЕЛОВЕК!!! Я армейский священник – санитар, лишенный, каких либо морально-этических предрассудков просто делаю то что... Я не хочу говорить о том, что я чувствовал в том момент, потому что я не мог ничего чувствовать. Я ничего не хочу говорить о тех запахах, потому что я не мог ничего чувствовать. Я не хочу говорить о том, что я видел, потому что на тот момент я не чувствовал ничего. Всё что мне было нужно от неё, я уже получил.
Когда я встал, ветер задул оставшиеся тлеющие угли. С черного, закопченного от дыма пожарищ, неба хлопьями валил, густыми хлопьями, мокрый снег. Пришлось выбираться на улицу через пробоину в стене. Почему-то я чувствую себя легко, ах да! Морфий! Одной ампулы достаточно, что бы на время забыть о том, где я нахожусь. У меня нет чувств, нет ничего чего, чтобы меня сдерживало. Она так и осталась лежать во тьме и грязи, когда я оставил её, из её пасти всё ещё медленно вытекала собачья гниль.

Посвещается всем любимым).