Данте просил нечто «яойно-ангстовое с ГерЦогом и розами», но как я уже упоминала, ни в том, ни в другом далеко не сильна. Посему история является просто зарисовкой, а кто что там разглядит – личная проблема каждого.  Поскольку только исходя из арта и настроения существа, предложившего эту тему, описывать персонажа достаточно трудно, но надо же когда-нибудь тренироваться?

В замочной скважине стали раздаваться раздражённые щелчки, полностью заглушаемые буйством стихии за окном. Когда  вконец размякшая великовозрастная дверь поддалась и, совсем чуть-чуть отклонившись на петлях от вертикального состояния, впустила хозяина в странное, покорёженное жилище.
Люди благоразумно предпочитали обходить это забытое всяческой цивилизацией место, и совершенно правильно делали – тот, кто обладал правами на это подобие дома, не выносил на дух гостей из близлежащей деревни. Хотя некоторые смельчаки, которым посчастливилось ускользнуть от любого колюще-режущего оружия, говаривали, что хоть и выглядит всё заброшено и очень в канон какого-нибудь третьесортного фильма ужасов, хозяин живёт там весьма мирно, однако света, кроме как каких-то аляповатых свечей не зажигает (причина тому была весьма прозаична – мало того что большинство лампочек с такой дряхлой проводкой со впечатляющими спецэффектами взрывались, так он просто-напросто игнорировал все счета за электричество, пока его окончательно не вырубили).

Он протопал ещё несколько метров по коридору, оставляя позади себя не самые стерильные разводы грязи, которые почему-то приобрели бордовые ореолы вокруг себя; встряхнул необычно лохматой головой, и с ушей его полетело количество грязной дождевой воды, эквивалентное влажным отпечаткам на потрёпанном линолеуме.
В гостиной, она же кабинет, она же спальня, она же гардероб, было распахнуто окно, из которого ливень живописно затапливал письменный стол ГерЦога; на полу праздно плавали какие-то пожелтевшие записи, а сам обладатель комнаты, не меняясь в своём странном лице, проследовал к окну, пытаясь совладать с деревянной рамой, не желающей закрываться.
Было очевидно, что в его отсутствие оно было взломано, впрочем взломано тем, кто имел представление о том, как вся эта бодяга закрывалась, а не какими-нибудь эпизодическими ворами.
Он бросил взгляд из-под своей шляпы на пострадавший стол – кроме прочего мусора, как залетевшего с помощью дождя, так и изначально бывшего там, там находилось нечто, к чему была наскоро привязана записка.
Угловатый почерк и чернильные разводы гласили:
«Это единственное, что было сносного в этом чёртовом саду.»
ГерЦог подцепил субстанцию когтем, пытаясь рассмотреть её поближе. Это была самая отвратительная и жуткая вещь на свете, включая то, что он видел сегодня ночью.
Это должно было быть розой – лепестки, шипы и даже остатки антуража присутствовали,  однако что это были за лепестки – неестественный их изгиб, вид такой, будто несчастное растение пропустили через стадо одуревших травоядных; неестественно длинные шипы же напротив выглядели так, будто ими по меньшей мере умерщвляли несчастных жертв готичного серийного убийцы. Но самое страшное было в её цвете – он был синим с разводами раздражающего бордового.

Он минуты две стоял в неизменной позе, тупо моргая и сжав в руках злосчастную розу.
Потом крыс метнулся к полке, рывком снял оттуда вазу с удушающе пахнущими травами, чем вызвал падение книг, которые впоследствии так и остались сиротливо мокнуть на полу, выбросил куда-то в коридор пожухшие полевые культуры (и зачем он держал это гниль так долго у себя? Почитай, с лета) и поставил несчастный цветок в опустевший сосуд, располагая его на всё ещё истекающем письменном столе. ГерЦог удовлетворенно плюхнулся в облезшее, скрипящее кресло и замер, уставившись на розу.

Шёл дождь.