Какая есть, уж извини

Я – плохая, ты – хороший. Рот от гнева перекошен. 
Не кричи – я не глухая. Ты хороший – я плохая. 
Ты моим терпеньем сломлен? Я терплю – а ты назло мне 
Стекла бьешь – я поднимаю. Ты хороший – я плохая. 
Вверх рука – и замер.… Ну же! Я – нормально. Стеклам хуже. 
Не посмеешь. Я-то знаю. Ты хороший – я плохая.

 

2

Ей восемнадцать, опять не спится - читать романы, курить в окно. Она б и рада отдаться принцу, но принцам, кажется, все равно. Ей, впрочем, тоже почти что пофиг - июнь не скоро, апрель в цвету. На кухне медленно стынет кофе. Дожди, часов равномерный стук.
Ей двадцать восемь, чизкейк и пицца, мартини, праздники круглый год. Она б и рада отдаться принцу, но вечно как-то не до того. Карьера, фитнесс, чужие сплетни: «А он и, правда, хорош живьем?». Еще немного - и будет лето, а все, что после, переживем.
Ей тридцать восемь, будильник злится, но спешка, в общем-то, ни к чему. Она б и рада отдаться принцу, но рядом кот и храпящий муж. Зарядка, ванна, газета, график, обед: вино и горячий мед. А лето смотрит из фотографий, хотя казалось, что не пройдет.
Ей сорок восемь, опять не спится, снотворных куча, а толку – ноль. Она б и рада отдаться принцу, но тут как тут головная боль. И она носит свой гордый профиль: в постель – сама, из нее – сама. На кухне медленно стынет кофе, какое лето? – почти зима.

 

просто дети у нас стали старше. они больше не играют в игрушки, а курят Vogue. не смотрят телевизор, а ходят в ночные клубы.

и принцев они тоже не ищут.

они хотят только счастья, которое по каким-то странным обстоятельствам постоянно забывает их адресс.

почему же?

(с)



Когда мне встречается в людях дурное,
То долгое время я верить стараюсь,
Что это скорее всего напускное,
Что это случайность. И я ошибаюсь.

И, мыслям подобным ища подтвержденья,
Стремлюсь я поверить, забыв про урок,
Что лжец, может, просто большой фантазер,
А хам, он, наверно, такой от смущенья.

Что сплетник, шагнувший ко мне на порог,
Возможно, по глупости разболтался,
А друг, что однажды в беде не помог,
Не предал, а просто тогда растерялся.

Я вовсе не прячусь от бед под крыло.
Иными тут мерками следует мерить.
Ужасно не хочется верить во зло,
И в подлость ужасно не хочется верить!

Поэтому, встретив нечестных и злых,
Нередко стараешься волей-неволей
В душе своей словно бы выправить их
И попросту "отредактировать", что ли!

Но факты и время отнюдь не пустяк.
И сколько порой ни насилуешь душу,
А гниль все равно невозможно никак
Ни спрятать, ни скрыть, как ослиные уши.

Одиночество



Я теперь не один или может не столь одинокий.
На пороге зимы выхожу потоптать первый снег.
Поцелуи снежинок равнодушно мне лягут на щеки.
И никто не осудит от себя молчаливый побег.

Ничего не хотеть – это роскошь иль Божия кара?
Не ответил себе на такой очевидный вопрос…
Я хожу по рядам городского большого базара.
Предлогаю, что есть – душу Вам на продажу принес.

Никому не нужна? Можно просто поставить на полку,
Посмеяться, ударить больней или плюнуть в лицо.
Можно бросить на пол. Так чтоб вдребезги и на осколки…
Для вандалов игрушка, мерзавцев и подлецов.

«А чего продаешь-то?» - пытали меня лиходеи…
«Ведь товар не простой, долговечный и даже святой.
Посмотреть бы его». И долго толпою глазели,
Гогоча, сквернословя и лапая грязной рукой.

«А зачем продаешь? Может скрытых изъянов, пороков
Разглядеть не сумели? Открой нам торговец секрет?»
От того, что пожалуй, мне с ней все равно одиноко.
От того, что чиста. А изъянов в ней кажется нет.

Ну а жить, воронье, в вашей стае с такою душою,
Мне не просто, а мука – каждодневная тяжесть и боль.
А взамен попрошу я не благ и не денег горою,
А мешок пустоты и на раны сердечные соль…

Поглядели товар на свету и в руках повертели.
Разошлись, не прельстившись дешевой ценой.
Ну, а совесть – довесок к душе и смотреть не хотели.
Видно нынче товар не по моде такой.

Я остался один в самом центре большого базара.
С чистой совестью, доброй, прекрасной душой.
Ну и тело мое – лишь душевная тара…
Все, что есть у меня. Да, багаж не большой…

ZERO 2005г.

yaroslavgalyk.35photo.ru