Монахиня Адриана в юности мечтала быть кавалерист-девицей.

«Я вас слушаю», — неожиданно молодой голос в телефонной трубке сбил с толку. Подумала даже, что ошиблась номером. «Матушка Адриана?» — уточнила на всякий случай. «Да-да, я вас слушаю». Впрочем, чему удивляться? Насельница Пюхтицкого подворья, 88-летняя Адриана Малышева, и впрямь не совсем обычная монахиня — бывшая военная разведчица, ведущий конструктор королёвского НИИ-88. Вся грудь в орденах. А теперь и еще один прибавился — матушка получила международную премию «За веру и верность». Поговорить о вере, верности и воинском долге я отправилась на монастырское подворье.

Двести шагов в сторону от многолюдного Кузнецкого Моста, поворот в кованую калитку — и будто в другую жизнь попала. Суета остается за порогом. Монашки размеренно подметают двор, в длинных коридорах, застеленных ковровыми дорожками, пахнет домашней выпечкой. За белой дверью — обитель матушки Адрианы.

Келья не келья, комнатушка с видом на колокольню. Над нишей с иконостасом растянут Андреевский флаг, на стене — репродукция картины Шилова. На полотне — матушка Адриана в монашеском клобуке любовно поглаживает разложенную на коленях гимнастерку. Именно такой ее увидел известный художник. «В жизни у меня было две любви: любовь к православной вере и… к армии», — объясняет матушка. Расшифровка этого краткого тезиса длинна, как жизнь…

Наташенька, боец Малышева, Наталья Владимировна, матушка Адриана — ипостаси и эпохи сменяют друг друга. На улице сгущается сумрак, беседа перевалила за третий час… Но ведь в двух словах не объяснишь, как сплетено все в этой жизни, как накладываются друг на друга исторические события, судьбы, долг и Божий промысел…

Начало двадцатых годов… Отец Наташи Малышевой, врач, по приглашению своего друга, младшего брата Владимира Ленина — Дмитрия Ульянова, перебирается в Москву. Дмитрий Ильич тогда возглавлял медсанчасть коммунистического университета им. Свердлова. Там же стал работать и отец Натальи. Наташа помнит, как по выходным ходили в Кремль, к Ульяновым в гости. Длинный проем-пещера Спасских ворот. Пост на входе, пост на выходе… А в кремлевской квартире тепло и уютно. Долгими московскими вечерами в комнате Ульяновых пили чай, вели застольные беседы. Ульянов-младший любил играть в шахматы и рассказывать политические анекдоты… «Дмитрий Ильич совсем не был похож на своего брата Владимира. Внешне, конечно, было небольшое сходство. Но по характеру он был совсем другим. Он был абсолютно невластолюбивым. И это понятно, он ведь был врачом», — вспоминает матушка Адриана.

Другое яркое воспоминание детства — Страстной монастырь. Он находился практически напротив дома, где жила семья Малышевых. И мама Наташи, не оставившая веру даже в разгар строительства светлого коммунистического будущего, часто ходила туда вместе с маленькой дочерью. Наташе в монастыре нравилось. «Там было так спокойно, царила атмосфера уюта, ласки. Монашки часто меня чем-нибудь угощали, и мне казалось все таким вкусным», — рассказывает матушка Адриана. Но более всего поразило ее удивительное распятие.

— Оно было вырезано из цельного дерева. А деревянная скульптура Спасителя была просто необыкновенной — он был будто живой. Когда я подходила к кресту, то ноги Иисуса были как раз на уровне моих глаз. И так это было все тщательно вырезано, можно было разглядеть каждый ноготочек. Я в свои пять лет действительно поверила, что это — живой человек. Мне все хотелось его оттуда снять. Я старалась гвозди вытащить и его освободить. Это распятие просто вошло мне в душу…

Потом Страстной монастырь закрыли, в 35-м году и вовсе взорвали. А распятие… Спустя много лет, когда перед Натальей Владимировной уже стоял вопрос, что предпочесть: политическую карьеру в миру или служение Богу, оно опять встретилось ей на пути. Но до этого еще была целая жизнь…

По стопам Надежды Дуровой


Комсомолка, спортсменка, отличница — в тридцатые годы именно такой должна была быть идеальная советская девушка. И Наташа полностью соответствовала этому идеалу. Более того, она вынашивала планы после школы поступить в военную академию. «В детстве моей любимой книжкой были “Избранные сочинения кавалерист-девицы” Надежды Дуровой. Мне эта книга очень нравилась, и даже печальный финал ее — “и вот умерла она, одинокая, никому не нужная” — меня не остановил. Я решила: хочу быть кавалерист-девицей», — улыбается матушка, вспоминая свои мечты.

Но в военную академию девушку брать отказались: «женщины-военачальники нам пока не нужны». Поэтому выбор Наташи пал на другой институт — МАИ. Туда и поступила.

— Почему выбрали такой неженский вуз?

— Самый трудный потому что. Тогда самыми престижными считались энергетический институт, МВТУ им. Баумана и МАИ, — поясняет матушка.

Но со строительством самолетов пришлось обождать. Вмешалась война… Вот тут и настала пора реализовать свою юношескую мечту о подвигах «кавалерист-девицы». Родина была в опасности. Осенью 41-го года Наташа ушла на фронт. Немец рвался к Москве. И 20-летнюю студентку, хорошо знающую немецкий язык, определили в разведку. Сколько раз ходила за линию фронта, Наташа и не подсчитывала. Война оказалась намного страшнее, чем рисовалось в книгах и показывалось в патриотических фильмах. И попадая в разные передряги — иногда оставалось только глаза закрыть, — Наташа в мыслях невольно обращалась вовсе не к вождям мирового пролетариата, а к тому, чей образ запал ей в душу в далеком детстве в Страстном монастыре. И не раз замечала: ее как будто кто-то охраняет.

— Много раз я чувствовала эту защиту. Заметила это в первый раз в 41-м году, когда товарища из-под обстрела вытаскивала. Наша группа разведчиков возвращалась с задания. Одного — Юру Смирнова — подстрелили. Второй разведчик тоже был ранен, он оттащил Юру в кусты, а сам приполз на наши позиции. Пока все думали, как товарища вытаскивать, я решила, что мне всегда везет, и сама поползла по следам разведчика. Нашла Юру в лесочке. У него была перебита артерия на ноге, скорее надо было на позиции доставить. Я его ремень через свой пропустила, чтобы удобнее тащить было. Но как ползти, если впереди несколько десятков метров по абсолютно открытому, простреливаемому пространству? Я про себя и говорю: «Ой, Господи, помоги». И вдруг повалил такой снег… Я такого не видела никогда — снежинки величиной с ладошку, видимость — нулевая. И мы под прикрытием снега этот участок преодолели. Немцы, конечно, стреляли, но в нас не попали…

Наташино везение не раз восхищало ее боевых товарищей. И даже генерал Рокоссовский, под началом которого служила Малышева, ее приметил. Как-то по его личному распоряжению Наташа отправилась за линию фронта искать потерявшегося связного. Он ушел с заданием в занятую немцами деревеньку Игнатьево. В крайнем доме поселка жила семья, куда партизаны передавали важные для нашей армии сведения. С задания связник не вернулся. Надо было узнать, в чем дело, и забрать документы, оставленные партизанами. Наташе сообщили пароль: если во дворе грабли стоят прислоненными зубьями к стенке — все в порядке, если зубья наружу — опасность.

Переодевшись в деревенскую одежду, взяв корзинку, Наташа пошла к деревне. За нужным домом решила понаблюдать из укрытия. Грабли стояли как положено — зубьями к стене. Значит, опасности нет. Но что-то говорило: «подожди, не ходи туда». Послушала Наталья голос и решила осмотреться. И немного погодя увидела, как из дома выходит девушка и ставит грабли в «опасное положение» — зубьями наружу. Пошла разведчица назад, думала, ругать будут, что задание не выполнила. А ей обрадовались, уж и не ждали возвращения… Когда Наташа ушла, поступила информация от партизан, что хозяин дома сдал явку немцам, и те устроили в доме засаду: ждали связных. А невестка хозяина тайком сбежала грабли переставить, чтобы предупредить гостей. Не послушала бы Наташа свой внутренний голос, попала бы к немцам в плен, как и первый связной. «Да ты умница — избежала ловушки», — сказал расстроенной разведчице генерал Рокоссовский. И в качестве награды выдал целый выходной день.

А один случай был и вовсе фантастический. Дело было под Курском. Ждали решающего сражения, но время наступления немцев никто не знал. Группе разведчиков, в числе которых была и Наташа, поручили перейти за линию фронта и подключиться к телефонным линиям, чтобы прослушивать разговоры. И вот за три дня до сражения сидела Наташа, как обычно, в наушниках над кабелем. Вдруг видит прямо рядом с собой здоровенного молодого немца. Схватилась разведчица за пистолет, но куда ей со здоровяком тягаться. Отнял он ее оружие и в кусты выбросил. Оставалось только зажмуриться и ждать выстрела. И опять в голове: «Господи, помоги». А дальше произошло невероятное. Немец вдруг толкнул Наташу со словами: «Уходи, я с девчонками не воюю!» И еще пистолет ее вдогонку кинул: «Забери, а то свои расстреляют». Об этом случае Наташа тогда никому не рассказала. Потому что такого тогда просто не могло быть.

— Немцы не всегда всех налево-направо убивали. В зависимости от того, из каких войск они были. Если это были каратели, то тогда да — эти были страшные. А простые военные, они же не всегда фанатиками были. Потом, после войны, когда я осталась в Германии еще на четыре года — помогала создавать комендатуры на местах, — я с немцами поближе познакомилась. И поняла, что далеко не все там были так преданы Гитлеру. И многие их тех, кто был на фронте, уже в середине войны понимали, что зря начали эту войну. А еще я думаю, может быть, мне так повезло, потому что я сама на войне не убила ни одного человека…

Да, как-то так вышло, что в этой кровавой каше, в разгар самых горячих баталий — под Волоколамском, в боях за Сталинград, на Курской дуге — Наташе не пришлось никого убивать. В Сталинграде она и вовсе исполняла роль парламентера: ходила по домам, где засели недобитые замерзающие немцы, и уговаривала сдаться.

— Неужели ненависти к ним не было? Ведь такая страшная бойня была. Города почти не осталось…

— А я уже не видела в них врагов. Потому что они были обречены. Они-то этого еще, может, не знали. Ждали, что их Гитлер спасет, что за ними пришлют эскадрилью самолетов. И выглядели они так жалко: на улице морозы, а одеты они были по-летнему. Они так мерзли. Кутались в женские платки, из соломы обувь себе делали. Они были несчастные, ободранные… Поэтому я считала, что они уже свое получили. И потом они уже фактически были пленные…

Немцы, правда, не всегда давали повод для жалости. Были фанатики, которые стреляли в парламентеров. Но ни одна пуля в Наташу не попала. Без единой царапины она дошла до Берлина…

Путь к звездам


С войны Наташа пришла только в 49-м году. 4 года после Победы она проработала в Германии. А когда возвратилась в Москву — встал вопрос: что делать дальше? Хотела восстановиться в брошенном из-за войны институте. Но куда ж? Семь лет прошло с того момента, как Наташа в последний раз вышла из аудитории. Тогда в институт отправился Наташин брат, взял ее зачетную книжку, а она у нее была очень хорошей, и пришел в деканат. «Конечно, мы ее возьмем», — сказали в институте, увидев документы орденоносной фронтовички. И восстановили Наташу сразу на третий курс. Только два экзамена пришлось досдать. Так у разведчицы Малышевой снова началась студенческая жизнь.

— В учебу я ушла с головой. Это в юные годы отвлекаешься на всякие мелочи и развлечения, а в зрелом возрасте учишься уже осознанно и серьезно.

За серьезную учебу и распределение получила значительное: по окончании института направили Наталью в только что созданное НИИ-88 под руководством Королёва.

— В Подлипках была творческая атмосфера. Генеральный конструктор и конструкторы подразделений тесно работали с коллективом. Мы видели, что они намного умнее и опытнее, авторитет их был непререкаем, и им не нужно было доказывать свою значимость, но они всегда советовались. Когда была какая-то новая тема, наш главный конструктор Исаев вызывал ведущих конструкторов, и начиналось обсуждение по кругу. Каждый рассказывал, как он видит решение проблемы. А главный слушал. Вот все говорят, говорят, говорят, а потом главный хлопает ладонью по столу: «Так, все ясно. Будем делать вот так». И все чувствовали себя соучастниками процесса.

И опять Наталья Владимировна оказалась на передовой. Сначала, в разгар «холодной войны», ее отдел конструировал баллистические ракеты, а затем началась «дорога к звездам».

— Я работала в отделе двигателей. Наш отдел отвечал за самый тонкий и изящный двигатель, который помогал ракете снижаться и уходить с орбиты. От этого двигателя зависело, собственно, возвращение космонавтов: иначе бы они вечно кувыркались вокруг Земли.

Своей работой Наталья Владимировна буквально жила. «Я переживала, как будто это мое личное дело. Плакала, когда у нас были неудачные испытания. И если конструктор говорил, что надо задержаться или выйти внеурочно, потому что надо срочно что-то доделать, это было только в удовольствие».

После трагического ухода Королёва и Исаева институт в Подлипках осиротел, и Наталья Владимировна перебралась в другой НИИ, поближе к дому. Работа по-прежнему была увлекательной, но атмосфера уже была иная — наступала «эпоха застоя». Именно в это время у Натальи Владимировны начинается другой «путь к Небу»…

Ушел в монахи сын фронтового друга-разведчика. И вроде все было в жизни у человека: хорошая работа в НИИ, квартира в Ленинграде, любящие родители. А он вдруг взял и уехал в глухомань, в монастырь. Как-то летом с супругой фронтового товарища Наталья Владимировна поехала проведать их ушедшего от мира отпрыска. Добраться до его нового места обитания было нелегко. Глухая сельская местность, несколько километров от трассы надо было идти пешком. Наконец пришли. Изба, колодец, удобства на улице…

— Увидела я все это и думаю: «Как же так?». А потом вошел он — батюшки! Такой красавец. С бородой окладистой, но главное — глаза, проникновенные такие. Я ему говорю: «Сережа!». А он в ответ: «Отец Сильвестр». Я и думаю: «Какую же надо иметь идею, чтобы быть таким уверенным, спокойным, уравновешенным и поменять то, что у него было, вот на эту кошмарную лачугу». Остались мы у него на несколько дней. На службы в его храм ходили. И вдруг на меня нахлынуло все, что за жизнь копилось: и детство вспомнила, и войну… Пошла я к нему в храм и купила за три рубля крестик на веревочке. Вот у меня до сих пор висит.

В этой точке и сошлись две дорожки Натальи Владимировны — любовь к Богу и любовь к армии — и еще долгое время шли параллельно. По будням ведущий конструктор Наталья Малышева трудилась над разработкой ракетных двигателей, ездила на испытания, а в выходные путешествовала по монастырям и ходила в церковь. По совету отца Сильвестра Наталья Владимировна нашла себе духовника в Москве, который начал потихонечку ее наставлять. «Книжки он давал мне очень умные. Знал, что я тот человек, кто может это понять», — вспоминает матушка Адриана. А вскоре произошла и еще одна чудесная встреча — в храме Знамения Богородицы Наталья Владимировна обнаружила крест из Страстного монастыря.

— После того как монастырь взорвали, крест исчез. И никто не знал, где он. И вот как-то раз в храме возле метро «Рижская» я пришла на службу. После службы подошла крест поцеловать и чувствую… запах. Незабываемый запах из детства. Поднимаю глаза — а это мой крест. Я прямо закричала: «Откуда он у вас?» Священник спрашивает: «А что такое?». — «Да это же крест из Страстного монастыря». — «Вы уверены?» — «Да я ручаюсь, что это именно он». Эти ноготочки на ногах, которые я изучила досконально, я узнаю из всех. Вот так интересно все в жизни закручено…

Но судьба продолжала испытывать Наталью Владимировну. Активной женщине предложили баллотироваться в Верховный Совет — «ельцинский», как его называли. И в это же время в Москве Пюхтицкий монастырь решил организовать свое подворье. Наталью Владимировну попросили помочь в его создании.

— У меня очень часто бывали как бы «испытания». Я тогда еще не собиралась уходить в монастырь, но в храм ходила. И вот какой-нибудь церковный праздник, нужно обязательно быть в храме, а в это же время нужно идти на встречу с избирателями. И очень часто вместо церкви по старой привычке я ходила на все эти мероприятия. А потом подумала как следует и решила, что, наверное, надо выбрать церковь.

Свою кандидатуру в депутаты Наталья Владимировна сняла, а Пюхтицкое подворье вскоре стало ее вторым, а затем и первым домом.

«За веру и верность»

За окном ударил колокол. Звонили к вечерней службе. Матушка Адриана на время оторвалась от рассказа. А я изучала пожелтевшие фотографии в рамках, что толпились на груде книг. Внимание привлек симпатичный, улыбчивый молодой человек. «Это Миша Бабушкин — сын известного полярного летчика Бабушкина». Первая и единственная любовь Наташи Малышевой. Они познакомились на первом курсе института. Все было как в добрых советских фильмах: сначала подружились, вместе ходили в кино, вместе занимались. Потом поняли, что это не просто дружба, а нечто большее… «У нас были очень возвышенные, очень красивые отношения. Это такое непередаваемое чувство, когда ждешь, чтобы скорее прошла ночь и снова утром нам увидеться», — глаза матушки Адрианы светлеют, улыбка становится застенчивой. Она будто снова там — в своей юности, рядом с Мишей.

Свою девушку Михаил познакомил с семьей. «Так мне у них нравилось. У Бабушкиных царила семейная дружба, народу в доме было много — у Миши еще брат и сестра были, у них же жила сестра матери. Чуть ли не каждый выходной день в их доме устраивали какое-нибудь семейное празднество». А потом в дом пришло горе: Герой Советского Союза летчик Бабушкин разбился. Миша бросил институт и ушел в летное училище. Не успел он его закончить, как началась война. В 41-м году в боях за Москву летчик Миша Бабушкин погиб… О его гибели Наташа узнала лишь в 42-м году, сама уже год будучи на фронте. Никто другой так и не смог заменить Мишу в Наташином сердце…

Считается, что, уходя в монастырь, человек должен отречься от мира, дистанцироваться от своего прошлого. Но матушка Адриана своими воспоминаниями дорожит. И всем, что происходит вокруг, интересуется живо. Ей в монастыре и дело подобрали под стать ее общительному характеру: к ней приходят мирские прихожане за советом, а еще она наставляет ребятишек. «Хоть я в монастыре, но я все равно болею за все, что вокруг происходит. Я все-таки живу жизнью своей страны. Я, может, и в монастырь ушла, чтобы, уже будучи в таком вот возрасте, чем-то быть полезной», — говорит она.
За свои идеалы матушка Адриана до сих пор готова сражаться с кем угодно.

— Как-то участвовала я в передаче на радио. Вместе со мной туда был приглашен ученый-историк. И вот он говорит: «Почему у нас с такой помпой каждый раз отмечают День Победы? В войне погибло столько людей, а мы торжествуем по этому поводу. И в то же время Россия не отмечает 12 апреля, когда наш юноша Юрий Гагарин первым полетел в космос и тем прославил нашу страну». Но с каких это пор у нас эти два события противопоставляются? Сам Юрий Гагарин всегда говорил: «Спасибо ветеранам, если бы не они, мы бы никогда не полетели в космос». Что же, получается, Гагарин прославил нашу страну, а мы — ветераны — ее опозорили?

Да, жертв было много, но если страна хочет быть свободной, она ни о чем не думает. Кто меня потащил на фронт? Никто никого не тащил. Когда немцы были под Москвой, за одну неделю 11 тысяч человек ушли в Московскую добровольческую дивизию. И все эти 11 тысяч не подлежали призыву. Вот поэтому праздник Победы должен всегда праздноваться. Молодежь должна о нем знать. Потому что это был духовный подъем народа, потому что люди не могли себе представить, что по Москве будут маршировать немцы. Ради этого они забывали о себе. И несмотря на эти семьдесят лет, когда из людей все духовное вышибали, ничего не выбили — этот нравственный дух все равно остался”, — совсем не по-монашески горячится матушка.

И вдруг становится ясно, что путь от разведчицы до насельницы — это не резкий разворот судьбы, а логическое ее продолжение. Боец Малышева, матушка Адриана…

Елена КОРОТКОВА