Смерть 24-летней Юлии Арустамовой, многократной чемпионки России и Европы по велоспорту, до сих пор окутана тайной. Вечером 27 июня труп девушки нашел ее гражданский муж Рудольф Загайнов — психолог российской сборной. Мужчина утверждает, что спортсменка покончила с собой, повесившись в ванной. Однако родные Юлии Арустамовой полагают, что 67-летний Загайнов мог задушить ее в приступе ревности. Стражи порядка пока проверяют обе версии.

ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ

Что такое одиночество? Ведь действительно можно жить, а можно эту жизнь проживать. Что потом? Что в этой жизни нам остается после достижения цели? Почему все великие уходят рано? Может, просто обыденная жизнь не для них. Они были рождены для другого.

И, вопреки, никому ничего не дается легко, судьба не дарит нам подарков. Ведь хорошего и плохого в жизни всегда поровну, как полос черных и белых. За все в жизни приходится платить. Сильные наверху, но каждому ровно столько испытаний, сколько он способен вынести, — и чем выше и сильнее человек, тем сильнее его бьет судьба. Парадокс. А чем плачу я за то, что в жизни получается у меня? Неужели это можно приравнять? И именно такова цена успеха? Я оплатила свою победу, к которой иду, которой живу, которой дышу? Или ее цена будет позже, еще больше, жестче.

Одиночество — почти одушевленное слово. Одиночество — равный соперник, одиночество — это диагноз?

Так в чем проблема? Нежелание приспосабливаться. Хотя глупо, наверно, понятно, что мир под тебя прогибаться не станет. У каждого свои критерии правильного. Кто сказал, что общественная мораль единственно верна?

Кто мы после спорта? Я не хочу быть обычным человеком, электоратом. Достаточно ли мне обычного мирского счастья? Мне не нужна эта чужая любовь, на которую я не могу ответить. Я боюсь любить, не получая взаимности. Влюбленный человек прекрасен, но он слаб и раним. Может, я просто слабый человек? Или боюсь опять таковой стать? Что со мной происходит? Наверное, это осень, осень в душе.

О ЖИЗНИ И СМЕРТИ

Умирают только сильные люди. Слабые — просто смотрят в окно. Или все же нет? Сколько нужно сил, чтобы смочь все пережить?

Почему нам всегда надо на кого-то опираться? Почему нельзя просто заплакать? Нельзя позволить себе быть слабым и открывать свои чувства? Зачем этот театр, почему просто не быть настоящим. Нет ничего обиднее натянутой улыбки.

Человек без любви пуст, но у несчастливых людей больше мотиваций, эмоции — сильнейший фактор, если не самый основной. И все же человек без любви пуст.

Фобии — смешное дело. Каждый в жизни чего-то боится, только возникает ощущение, что эти страхи люди придумывают себе сами. Один вопрос: зачем? Чтобы отпустить ситуацию и больше с ней не бороться? Чего проще есть в жизни, чем спрятаться под подушку. Или у каждого есть внутренняя потребность преодоления, пусть даже барьеры на пути люди выставляют для себя сами.

Никто не живет честно, открыто. Все играют, все — актеры в той или иной степени. Я, наверное, тоже в чем-то актер. Зачем мне это и в чем я играю? Кажется, это просто стремление уйти от серости, от будничности, сделать чью-то жизнь капельку прекраснее, чуточку счастливее.

Смерть — это не страшно, если это касается только тебя, тебя одного. Как это больно, когда это не ты, а тот, кто дорог. Ты не веришь в это, просто отказываешься верить. Кажется, чья-то нелепая шутка, вот сейчас ты закроешь глаза, а когда откроешь — тебе скажут, что это тебе всего лишь приснилось. Вот только он глаза не открывает больше — и ты не в силах что-то изменить.

Ты сидишь на крыше, смотришь вниз, и сейчас все проблемы тебе кажутся ничтожными. Один шаг — шаг эгоизма, шаг силы, последний шаг. Над головой темное небо и звезды, такое вечное небо. Душа прикована к телу, как гвоздями к кресту прибита. И как бы от него избавиться. Так много внизу людей, даже не в поисках лучшей жизни, просто тупо ее проживают. Так много вокруг таких, какой ты, но тебе никто из них не нужен, и ты не нужен никому. Улыбки, слова — так… общепринятая вежливость. А иногда нет даже ее. Миллионы пустых глаз.

Самоубийство — страшный грех, но сейчас ты забываешь об этом, долго и молча смотришь вниз. Готов ли ты или что-то тебя еще держит? Как просто и как сложно — один шаг. Рассвет, ты спускаешься вниз и будешь в этот день молчаливее, чем обычно, и будешь жить дальше, смеяться и плакать, но где-то в глубине души когда-то снова настанет час, когда ты опять поднимешься сюда и посмотришь вниз, задав всего один вопрос: готов ли ты? И может быть, тогда сделаешь этот последний, такой сложный и легкий шаг.

Опять очередной отель, номер-я-книга.

Как много эмоций! Не пойму, кто кем управляет — я ими или они мной. Читаю, как всегда, запоем...

Когда мне было 18 лет, написала:

Доктор, вылечи мне душу,

Или я ее разрушу…

Процесс необратим. Столько вопросов. Над этой книгой, тем, что в ней есть, можно сидеть вечно. Ни одного ответа. Зачем я залезла. Поистине счастлив несведущий, ибо ожидание смерти хуже самой смерти.

Слова — “мы все обманутые…” Как обухом по голове. Минут 10 втыкала взглядом в стену. Больно. Сейчас для меня не время этих слов, может, года через 2, но не сейчас.

Вопросы: кто я? что я? зачем я? — заставляют смотреть с крыши вниз. Добавился вопрос — зачем все это? Спорт, победы? Ради чего? Почему именно спорт, ведь жизнь не вся состоит из спорта? Я вообще живу???

О ПОБЕДАХ И ПОРАЖЕНИЯХ

Моя мотивация — она одна: победа, больше ничего в себе не нашла. Возникает другой вопрос — зачем мне победа? Что мне в ней? И не потому ли я гоняюсь, что это просто привычка, как у пар, живущих вместе, но не любящих друг друга? Зачем мне победа? Я в ступоре. Что будет после победы? Что будет, если ее не будет?

С каждой победой во мне рождается что-то хорошее, и я ею живу. Нет, я не заменяю ею любовь. Взаимность — редкая вещь. И если выбирать, я выбираю скорее любить самой, чем быть любимой. Это трудно, но тогда жизнь не пуста. Это больно. Сознательно идешь на боль, как в спорте.

Что заставляет меня дышать? Спорт. И если спорт обман, зачем вообще тогда я живу?? Зачем?

По-моему, я уже разрушила свою душу сама. Что во мне хорошего, что плохого? Во мне пусто. Я в шоке.

Во мне нет злобы, нет ненависти. А может, лучше, чтоб была? Чтобы хоть что-то было? Я человек вообще или только тело? Я не умею ненавидеть, я всех прощаю, ибо не судите да не судимы будете. Я просто закрываю свою дверь от них. Умею ли я любить? Да, только те, кого хотела бы любить, в ней не нуждаются.

Может, я совершенно обычный человек, рожденный быть дворником, садовником и тихо, мирно жить. С чего я взяла, что я не такая, как все? И почему я убедила себя в этом?

Деньги — мусор. Ноль мотивации от них даже вне спорта. Счастливая старость? Ноль. Боязнь остаться одной у разбитого корыта — ноль. Помочь родным — ноль. Они не способны помочь даже сами себе. Я опустила в этом руки. А если больной не хочет лечиться, то тут медицина бессильна. (Возможно, речь идет о родителях: отец и мать Юлии тяжело больны. — Прим. авт.)

Так что я на этом свете делаю? Кому я нужна настолько, чтобы была жизненно необходима? Себе? Нет. Живу в спорте, ибо без него нет меня. Неужели я просто сама нашла для себя мотивацию жить?

Мне страшно, что не отношусь ни к плохим, ни к хорошим. Я начинаю терять веру в себя — эту единственную мотивацию — жажду победы. Я начинаю терять мотивацию к самой жизни. Неужели мне надо на крышу? Уже?

О ЛЮБИМОМ ЧЕЛОВЕКЕ

Что меня притягивает к Вам? (Похоже, речь идет о психологе спортсменки и ее гражданском муже Рудольфе Загайнове. — Прим. авт.) Ваш талант и истинное переживание за спортсмена, понимание его. За это готова поклониться вам до земли (подпись — Австралия, Сидней. 8.11, два ночи. — Прим. авт.).

Меня задела в ваших глазах какая-то искренность, та, которой совершенно нет вокруг. Надоело все фальшивое. Да, наверное, нельзя без масок. А ведь можно же хоть иногда их снимать. А как себе это позволить, если от тебя постоянно ждут ошибки.

Я знаю, что в спорте мы всем нужны, пока есть результат. Когда его нет, ты никому не нужен. Все моментально забывают о тебе. Я даже не возмущаюсь, я воспринимаю это как данность. Такова эта спортивная жизнь. Сколько их было на моих глазах — призеров олимпиад и чемпионов мира, что стало с ними? Лишь единицы смогли достойно выжить там, в другом мире.

Остальных эта система переварила и выплюнула, не щадя. В действительности мы никому не нужны, кроме самих себя — так сказали мне как-то. И я вынуждена согласиться.

О СОПЕРНИЧЕСТВЕ

…Я занимала 3—4-е места, но я знала, что я сильнее, просто их (соперников. — Прим. авт.) много. И я училась. В последний год дошло до того, что я выиграла у девятерых и поехала на мир. Но перед стартом меня сняли из состава, потому что больше доверяли опыту и силе Оли (Слюсаревой, олимпийской чемпионки по велоспорту. — Прим. авт.), а мне сказали, что я еще слишком молода. И было сложно найти в себе силы, чтобы работать, расти дальше. Иногда опускались руки в прямом смысле слова. И тренер забывал про меня и вообще забивал на меня откровенно и говорил мне в глаза: “Зачем я буду в тебя вкладывать, пока есть Оля, тебя все равно никуда не возьмут”. И было больно. И все приходилось делать самой. Как не стать эгоистом? И я эгоист в работе, но не в жизни.

Тренер не давал мне велосипед (а инвентарь имеет большое значение), тот, который я заслуживала, доходило до того, что на меня давали велосипед, а он отдавал его молодым ребятам, т.к. у них был шанс, а у меня его не было, так считал он. Один бог знает, как это больно, и были слезы, которых не сдержать. Все это было. И все, чем он пытается меня сейчас удержать, — это “а помнишь, а я для тебя, а ты… я столько тебе сделал… Самый большой грех — неблагодарность…” Я все это слушаю и молчу. И понимаю, что, кроме самих себя, мы никому не нужны, а так хочется быть нужным как человек, а не как кормушка.

Тренер сказал, когда последний раз я приехала, — ты стала пафосной! Не знаю, не вижу этого за собой. Хочу остаться прежде всего человеком. Тоже тренер сказал: ты в гонке злая, так про тебя говорят. Почему они так считают? Я не злая, я максималист в гонке и еду только за победой и никому не хочу ее отдавать. Пусть их и по девять человек на меня одну. Иногда доходило до того, что меня просто откровенно в гонке старались уложить. Вот это для меня вообще дикость. Я человек очень эмоциональный и в первую секунду готова за это просто убить, но уже в другую секунду переоцениваю ситуацию и отдаю себе отчет, что если положу этого человека, то могу ненароком сложить и кого-нибудь другого, кто здесь ни при чем, ведь пачка едет плотно. И могут быть травмы, а я, как никто, знаю, как это опасно. В велоспорте нельзя махать руками в гонке, но я подъезжаю к тому человеку и даю с руки по жопе так, что звенит весь трек. Как воспитательная мера, да и моя разрядка. И могут меня судьи оштрафовать и дать предупреждение, но все молчат, хотя мне в эту минуту на их решения плевать. И только от их тренера — Ростовцева, мужа Ольга Слюсаревой, я слышу: “Я тебе руки оторву!” Но меня это не трогает, что-то в этом роде я слышу от него на каждой гонке. Победа, которую он хочет даже такой ценой, поэтому от него и ускользает. Бог ему судья.

И я тоже ошибаюсь и грешу, но не потому и не ради чего, а просто не осознаю этого. И поэтому я прошу поддержки у Бога, прошу его подсказки и совета, когда не знаю, как поступить правильно. Бог с нами — написано у меня на обоих велосипедах. И это не понты. Это только для меня, а не чтобы это кто-то видел. И временами я закрываюсь в номере, встаю на колени и молюсь, прошу позволить мне в этом всем остаться человеком.

Да, я отдаю себе отчет, что это все написано на эмоциональном фоне и в другие дни все это будет восприниматься немного по-другому. Но только от этого оно не станет менее важным для меня.

О СВОЕМ ХАРАКТЕРЕ

Я научилась прощать — минус юношеский максимализм во мне. Дома я никому ничего не рассказываю, да и никто не слушает меня. Помогаю чем могу. Отдаю им самое меньшее, чем могу отдать, — деньги. Я знаю цену деньгам, потому что был момент, когда их не было вообще. Я дитя мегаполиса, гостиниц, отелей, ночных городов. И для меня это очень сложно — попросить о помощи другого: вновь возникает ощущение, что кладу какую-то ненужную ответственность на другие плечи. Я вспыльчивый человек, могу молчать-молчать, но если уж не выдержу, меня несет во все тяжкие, иногда совсем не управляю собой в такие минуты. И так же быстро остываю.

Радость — она есть. Света Грановская — мой самый близкий человек. Я могу с ней говорить почти на любые темы. Но не видимся мы почти. У нее своих проблем по горло. А теперь еще и семья. Самое светлое и трудное — я крестная ее дочки Алики. Но иногда я думаю — а что я могу ей дать, если сама смотрю с крыши вниз? Я реально сейчас не понимаю, зачем я вообще живу. Я не чувствую своей нужности в этом мире. И закрыть глаза и не открывать их больше никогда кажется просто. Пустая душа, пустые номера, пустые вокзалы, перроны и аэропорты, и звонят и пишут все не те и не то. И я опять лишь созерцатель, прожигатель жизни. И память сейчас не друг. Я закрываюсь от нее руками.

И только утром я встану, умоюсь холодной водой и скажу себе — соберись, тряпка! Посмотри на свой велосипед и на синюю форму с надписью “Россия”, и мне вновь все это покажется безумно важным.

Я хочу пройти этот свой путь, как смогу сама. И мне нужна Ваша помощь, чтобы пройти его достойно. И ваша рука, которую вы мне протянули, для меня бесценна. И для меня так важно Вас не разочаровать, не потерять Вашу веру. Важно проехать эти гонки хорошо. Теперь это важно для меня вдвойне.

О ПАТРИОТИЗМЕ

Каждая гонка для меня — это преодоление себя, это высший эмоциональный фон, которые я не могу найти в этой жизни. Сравнить могу только с состоянием влюбленности, перерастающей в любовь. Заметила: все эмоции — стресс для моего организма. Поэтому чем ближе гонка и чем она важнее для меня — стараюсь абстрагироваться от всего. На международную гонку выходить всегда легче, чем на “домашнюю” — российскую. Я выхожу не как Юля, а как Россия — это другое чувство, другая ответственность. И это реально помогает. Я наверное, устаревший человек, но медаль, цветы, деньги, призы не так важны, как то, что будет играть мой гимн и подниматься мой флаг, и стоять буду не только я — все будут стоять. Это 2 минуты уважения к моей стране. Перед стартом смотрю на флаг, обещаю мысленно сделать все, чтобы его подняли сегодня, читаю “Отче наш” и дальше никого не вижу, ничего не слышу. Я получаю удовольствие в гонке, когда она выигрывается, словно радуюсь тому, что паззл из тысячи кусочков, на вид такой сложный, так правильно и красиво собирается. Я хочу ехать и получаю от этого удовольствие. А есть такие, которым приходится бороться с самим собой и заставлять делать то, что ему не хочется. И таких людей, как ни странно, в спорте очень много.

Немотивированная тоска. Хорошее выражение, но не она сейчас со мной. Что чувствует спортсмен, проигравший последний старт в жизни, а точнее, упустивший победу, которую Бог давал возможность взять? Что происходит в душе этого спортсмена в этот страшный вечер, когда на сцене с самим собой в темном одиноком номере не может понять, что произошло? И почему не смог.

Когда в его городе за окном ночь и его любовь спит, но все-таки чувствует на расстоянии эту боль, и становится больно вдвойне.

Держусь, не плачу. Не ем, не сплю и не чувствую в этом потребности.

Еще вчера поймала себя на том, что еду по шоссе и глажу велосипед, прощаюсь с ним, как с ребенком, любимым и дорогим.

Я слабый человек. Голова сама лезет в петлю. А глаза смотрят в окно, и только любимый человек дает возможность жить, дышать. Делает новый вздох возможным.

Наверное, мне Господь послал любовь, чтобы научиться любить жизнь.

Сила есть, воля есть. Силы воли нет.

О НАСТАВНИКАХ

Тебя покупают, предлагают заниматься любимым делом, которое к тому же у тебя получается. Тебя с детства хвалят, одобрительно похлопывают по плечу. Твоя фамилия звучит все чаще — сначала в судейских протоколах, затем ты видишь ее вписанной в пустующую строку почетных грамот, а затем и на страницах газет.

У тебя все больше этих знаков внимания. И вот приходит момент, когда ты уже не можешь без этого. Это значит, ты попал, и окончательно, под действие шлюза этой придуманной жизни. Тебя купили, и ты стал рабом славы и подачек. Ты давно понял, что урываешь лишь малую часть общего пирога.

А большая его часть делится между теми дядями, которые похлопывали тебя по плечу и говорили: “Давай”. Они пожимали тебе руку, восхищались тобой, ставили тебя в пример — им этого всего не жалко. Лишь бы ты давал и дальше. А они за это позаботятся, чтобы твоя часть пирога (здоровье) была на месте и завтра.

О ЛЮБИМОМ

(В этой части речь идет о психологе Юлии и ее гражданском муже — 67-летнем Рудольфе Загайнове. Напомним, согласно одной из версий, он может иметь прямое отношение к гибели Арустамовой. — Прим. авт.)

Еще неделю назад мне было так плохо, что реально не хотелось жить. Когда встречаешь рассвет на крыше — мне даже стыдно за эту свою слабость. Но я не могу передать ту боль, которую испытывала в тот момент. Она сильнее разума. И в душе ничего, кроме пустоты бездонного колодца, ничего, за что можно было бы спрятаться. И нет никого рядом, и никто не понимает.

Как вы это сделали, я не знаю, но сейчас я снова похожа на нормального человека. И более того, во мне появились радость, чувства, и именно тогда, когда безумно были нужны. Наверное, чтобы выжить, мне было просто необходимо влюбиться. Я действительно вас люблю совершенно искренне. Я сейчас даже дышу по-другому. Наверное, я и живу только ради вот этих минут.

У меня завтра гонка, я стараюсь не думать о ней, но не думать о Вас я просто не в состоянии. И так прекрасно осознавать, что вы меня любите.

Нужно стать профессором своей гонки, а не азартным игроком. Чего я не умею — это ехать гонку без эмоций. До психоробота мне как до звезд.

Я думаю, все-таки это листы честности.

Вы мне не верите, Вы чувствуете разницу в возрасте. Я тоже ее чувствую. И все вокруг нам с Вами скажут, что это ненормально. Но моя душа любит Вас и совсем не считается с годами, страхами или чужими мнениями. Почему всю мою жизнь со мной красной ниткой в сердце то очень глубокое, а то совсем на поверхности мое нежелание жить? Это чувство всегда со мной.

Я опять пишу вам письмо. Моему самому дорогому, любимому, близкому человеку.

Эти листы — это все, что от меня останется. Даже ручка перестала писать. Это единственное, что есть во мне настоящего. И зачем я прожила эту жизнь и чего добилась, чего хотела — я не понимаю. Почти четверть века скитаюсь из угла в угол. Все у меня в жизни не так, как у людей. Не живется мне, как все. Нет слова точно в определении ко мне — созерцатель. Радость жизни — это то, чего мне от Бога не досталось. Но, видимо, грустными глазами в этом мире все видно гораздо лучше и отчетливее — каждый штрих, каждая линия. И если и существует на свете четкое разделение на добро и зло, на хороших и плохих, темное и светлое. То, наверное, существует и третья сила — серая, т.е. никакая по определению. Люди, души — созерцатели нейтральные, не желающие примкнуть ни к тем, ни к другим. Да, по-моему, вообще ничего не желающие. Их визитная карточка — пустота. Ее легко рассмотреть в их глазах. И почти невозможно ошибиться. У меня такая сильная ЛЮБОВЬ. Вы словно вывели меня из анабиоза.

Мы привели лишь малую часть записей погибшей спортсменки. Но даже из этих страниц можно понять, каким ранимым и незащищенным человеком была Юля, какой одинокой себя чувствовала. И, прочитав дневник чемпионки, можно предположить, что в какой-то момент она действительно не выдержала. И сама сделала этот страшный шаг.

P.S. “МК” благодарит близких Юлии Арустамовой за предоставленный материал.

СТИХИ ИЗ ДНЕВНИКА ЮЛИИ АРУСТАМОВОЙ

Я просто тебе желаю

всего лишь капельку грусти,

А все остальное чтобы тебя обошло стороной.

У жизни много мелодий,

Счастливая только одна,

И мы ее слышали вроде,

Где-то звучала она.

Желаю тебе той малости

Мелодий — прекрасней скрипки,

Ведь ты начинаешься с радости,

С самой красивой улыбки.

* * *

Ответ дуракам — молчание,

Победишь себя — победишь всех.

Боец идет сколько может,

а потом — сколько надо.

Для Юлиной воли не существует препятствий.

Из чего твой панцирь, черепаха? —

Я спросил и получил ответ:

Он из пережитого мной страха

И брони надежнее нет.

Вечные поиски ненастоящего,

Самокопанье до добра не доводят…

Порою достаточно взгляда скользящего,

Чтобы понять, что с тобой происходит.

Печальные клены тени отбросили,

И жалость любая казалась бы поздней,

Будь это лишь меланхолией осени,

Но только в душе все гораздо серьезней.

Я в эту жизнь пришла, звеня

Цепями из утрат,

И за спиною у меня,

Как тень, бежит закат.

И приступ боли на весу,

Наверно, не отпустит.

Все говорят, что я несу

Глаза с оттенком грусти.

Шарфом укутывает страх.

Не выжить — это ясно.

И, как ребенок на руках,

Любовь к тебе прекрасна.

* * *

Пусть кто-то строит себе дом,

Сажает липы у ручья,

Мое ж богатство только в том,

Что просто я люблю тебя.

* * *

Что было не так?

Что в сердце болело?

В висках простучало почти что седых?

Но только луна

В темноте рассмотрела,

Как капают слезы у вечно вторых.

* * *

Жизнь моя — лишь поиск славы,

Чувства, брошенные в печь.

Выбираю, где могла бы

Я, усталая, прилечь.

“МК” опросил самых близких Юлии людей — может быть, их слова помогут пролить свет на то, что случилось вечером 27 июня?

• Лучшая подруга Юли Светлана ГРАНОВСКАЯ, многократная чемпионка мира по велоспорту:

— Думаю, что это было убийство. За три дня до трагедии мы разговаривали с Юлей. Обсуждали чемпионат Европы. Она очень хотела хорошо выступить. Очень серьезно готовилась. Но переживала, что на треке не очень хорошо проедет. Как самая ее близкая подруга я знала, что у них с Загайновым были ссоры. Он ее сильно ревновал. Да и другие девочки заметили, что с ним она как зазомбированная была — без эмоций.

— В своих дневниках Юля часто упоминает о крыше, с которой она собирается спрыгнуть. У нее уже были попытки суицида?

— Осенью 2006 года она ездила в Сидней на сборы. У нее было плохое настроение. И она сообщила мне: мол, сижу на крыше, прикольно. А Загайнов стал ее убеждать, что он спас ей жизнь.

— Возможно, причину трагедии следует искать в ее спортивных неудачах, в недавней травме?

— Юля не по годам развитая была — как будто всю жизнь прожила. Каждый человек ищет любви. Она опору искала. Даже велоспорт на два месяца бросила — собиралась выйти замуж. То, что возвращение было сложным, — так ведь это наша работа. Я ведь катаюсь, хотя два года отсутствовала после рождения дочки. А из-за сотрясения мозга жизнь самоубийством не заканчивают. Падения у любого велосипедиста есть.

— Значит, версию самоубийства вы отвергаете?

— Даже если она и покончила жизнь самоубийством, так не из-за спорта, а скорее из-за Загайнова. Ведь слова “психолог” и “псих” — однокоренные.

• Тренер Юлии Арустамовой Гарри ГЕВОРКОВ:

— Ко мне в экспериментальную школу высшего спортивного мастерства “Олимпиец” Юлька пришла в 1995 году. Выигрывала многократные чемпионаты России, чемпионат Европы, кубки мира. Но впереди нее постоянно маячила Ольга Слюсарева — 6-кратная чемпионка мира. Загайнов внушил Юле, которая долго сидела второй, что сделает ее первым номером. Мол, психологически настроит, достанет необходимую фармакологию. Где он работал — я не знаю. Но выдергивал Юлю из коллектива, настраивал уйти от меня (мол, у меня плохая аура), выходил на Федерацию велоспорта России, чтобы стать ее личным тренером. Если Юля и впала в депрессию, то, полагаю, только от общения с Загайновым.