А жизнь-то по ходу налаживается.

 

Перечитал фразу выше и охуел. Неужели это Я(!!!) сказал? Блять, да такого просто не бывает.

 

Но если сказал - значит, бывает.

 

Жутко чешется голова - меня наконец-то по-человечески переплели, поэтому ещё дня два я буду ходить по городу, почёсываясь, как бомж с Казанского вокзала. Зато я смотрю на себя в зеркало и думаю, что моя внешность наконец-то меня полностью устраивает. Осталось только заняться аутотренингом - ХВАТИТ ЖРАТЬ! Я хочу назад мои 45кг! Однако сейчас я сижу и поедаю вторую пачку шоколадного печенья. а через пару часов ещё встречусь с отцом, наемся всяких каллорийных блюд и напьюсь вина. Или виски. Смотря какое будет настроение.

Кстати, ловлю себя на мысли, что давно не напивался до поросячьего визга. С одной стороны это хорошо - печень мне посмертно благодарна. С другой же стороны я не ощущаю того замечательного душевного подъёма после ночи любовных клятв белому другу, когда в голове одна мысль: "НЕБУДУБЛЯТЬБОЛЬШЕПИТЬ!", а в груди начинает клубиться дикая страсть к учёбе. Зато начал дымить, как паровоз, обрёл наконец зависимость и каждое утро судорожно прикуриваю, прыгая на холоде, пряча бледную левую руку в карман. И глаза так бегают, прямо как у хулигана-первоклассника, разбившего футбольным мячом окно.

И самое фееричное - я перестал писать свои пафосные выблевки. Голова разрывается от мыслей, а на столе лежит девственно-чистая тетрадь. БЛЯТЬ. БЛЯТЬ. БЛЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯТЬ! Мне необходимо что-то строчить, иначе я становлюсь классическим унылым говном. Последнее, что я написал, даже читать никто не стал. Тошнит от собственных стишков - пять штук пылятся в тетради, заставляя чувствовать себя сопливой педовкой, что постит в уютном бложике однообразные тупые рифмоплётства.

Но чего мне больше всего хочется - это снова увидеть Отто. Он не отвечает уже больше недели, я в панике, я разбит, я психую и бросаюсь на людей ни за что. Мне его очень не хватает. Да, это эгоизм. Если с ним что-то случится - я не переживу.И если он приедет ко мне в мае, я точно не отпущу его обратно.

 

И не смотря на всё это, я чувствую себя просто охуенно, что не может не радовать.

 

Последний выблевок, прости госспади. Никто не читал, и не надо.

Пусть валяется просто так.

Вчера я встретил человека.

Человека абсолютно живого и вполне осязаемого, но в то же время какого-то нереального, фантастического, появившегося бог весть откуда - из совершенно иного мира. Он был каким-то неясным и нечётким, словно сотканным из нитей разноцветного дыма; белые, розовые и фиолетовые витки прилипали к моей одежде, облизывали её и, не найдя входа, растворялись в апрельской ночи.

Его звали Ты.

Я видел его в витринах магазинов и кофеен на Невском, улыбался и махал иссиня-бледной рукой. Он не отвечал. Он, кажется, даже не двигался, только дым нехотя поднимался с поверхности амёбного тела. И единственное, что говорило со мной - это взгляд. Каждый новый день был заполнен лишь мыслями о том, что я увижу в этих глазах сегодня. Спешить, бежать, чтобы потом ждать. Как я это ненавижу. Но порождения моего собственного сознания постоянно оказываются сильнее меня самого. И с этим ничего не сделать - я теряю контроль. И над собой, и над ними.

По утрам мне в дверь стучатся какие-то люди. Они толпятся и галдят на лестничной площадке; когда же я открываю дверь, они на секунду замирают и, вдруг, в доли секунды рассыпаются на миллиарды крохотных частиц, оставив после себя чёрно-жёлтый песочный туман. Это напрягает: нестройный разноголосый хор мешает спать, а туман будто растягивает пространство, через него так сложно пробиться к спасительным серым ступеням. И когда я вырываюсь из импровизированной песчаной бури, песок долго вытекает у меня из носа и глаз. Я кашляю и корчусь, повиснув на гнутых ржавых перилах. Очень больно.

В предрассветном небе меланхолично глядит отвратительное бельмо полной луны, отворачиваясь от стерильно-белоснежн­ого света. Опять эта чёртова утренняя меланхолия, как она меня достала.

А под кожей снова поют капеллы. А в голове снова гуляет ветер. А покровы снова пронзают взгляды - печальные, счастливые, злые, острые, обличающие. Каждый из них что-то расскажет. Нужно лишь успеть поймать и прочитать. Я это умею. Иду, раздаю направо-налево свой взгляд, в принципе, без намёка на смысл, ибо всё равно никто не прочтёт. Здесь написано "вера". А здесь - "надежда". Они чередуются... но как же я разочаровался в этих словах. Нет, не нужно собирать их. Увольте. Мы не уживёмся.

Я достаю из кармана помятую сигарету и закуриваю. Пламя у зажигалки почему-то зелёное. Это странно, хотя я в детстве видел такое за городом, когда неподалёку жгли токсичные отходы.

Ты не заставляешь себя ждать. Как только пламя касается тонкой бумаги, Ты абсолютно беззвучно материализуешься передо мной, заполнив тесный двор своим дымчатым телом.

Здравствуй, я ждал Тебя. Я так хотел побыть с Тобой ещё немного. Давай помолчим.

Вязкие минуты неспешно льются в лёгкие, смешиваясь с вишнёво-табачным запахом Тебя. Ты, конечно же, пытаешься опять изображать безразличие, но взгляд твой... Я сгибаюсь под тяжестью свинца этих глаз. Ну же, не грусти. Да что же я говорю, боже мой, какая к чёрту грусть? Что с Тобой? Почему-то это я прочитать не могу.

Мы просидели так до полудня, а после расстались. Ты просто встал и ушёл - повернул за угол и исчез. Больше я Тебя не видел.

Две недели я лежал на асфальте и считал лампочки в угрюмом небе. Образ Твой постепенно таял, рассыпался, как песочная картина, потревоженная ветром. Через две недели от него почти ничего не осталось. Песчинки выстроились в хаотичном порядке и в голове всё перемешалось. Так обидно.

Я ходил по искажённому городу в поисках Тебя, не имея ни малейшего представления о том, где искать. Знаешь, это было трудно. Я бился головой о шершавые стены в бессилии, кричал, звал. Кажется, я даже молился пожелтевшему, ссохшемуся от скитаний небу. Лишь бы снова прильнуть к тебе, почувствовать себя родным, любимым, нужным. Господи, мои внутренности словно наполнены зеркальными осколками, это пытка! Если бы я только знал...

Лишь когда голова мягко опустится на холодный кафель, чувствуя на губах горячие струйки, когда кончики пальцев посинеют, и зрачки выйдут за рамки дозволенного, когда изо рта пойдёт пена, а взгляд тупо уткнётся в голубую стену с красными разводами... Когда рассыпанные по полу шприцы таблетки покажутся бессмыслицей, я наконец пойму, что Ты не в замене эндорфинов другим веществом. Ты во взглядах.

Они смешиваются в равных пропорциях, сплетаются причудливым орнаментом. Сколько их - мне уже не понять. Ты соткан из взглядов. Взгляд Ты.

Тени смеются. Кафель бледнеет. Твои глаза тогда на секунду померещились мне в осколках старого зеркала, и я канул во тьму с улыбкой на губах.

Сегодня взгляды будут тяжёлыми.