Раз.

Рваный, использованный воздух – морозным облачком из приоткрытого рта. Накануне он забыл закрыть балконную дверь, и теперь комната наполнилась мерзким, вязким холодом. Он издевался; то касался толстыми шершавыми щупальцами нежной кожи шеи, оставляя едва заметные синеватые пятна, то нахально лез под рубашку, острым языком буравя кожу.
Холод – да, холод! – он обнимал его за плечи, прижимался колючим лицом ко впалой щеке; бесформенными конечностями зарывался во влажные волосы, царапая и покусывая потрескавшиеся губы.
Густая, как сливки, тишина на мгновение воцарилась в комнате, лишь изредка прерываемая слабым, сиплым дыханием. Тишина пыталась успокоить воспаленные мысли – мысли, воспаленные бесконечными буквами и строчками, вечными моралями и законами, они засыпали в ее объятьях. В противоположность холоду, она теплая. Как летний дождь. Как чашка, в которой секунду назад был кофе. Как голос. Чей-то голос. Знакомый и уже почти горячий – немного резкий, впрочем, как и обычно.
Для подобного времени суток было точное название – оно витало в студеном воздухе, уподобляясь желтым лентам, огораживающим место преступления, оно впитывалась в хрупкие запястья, образуя некое подобие стигмат. Но такой символ святости сейчас был абсолютно не к месту.
Веки тяжелеют сами по себе, закрываются, и, тут же мгновенно становясь легкими, будто крылья бабочки, с легкостью раскрываются. Воспаленные глаза слезятся, при каждом моргании обжигаясь ноющей болью. Он сильный, он сможет. Он не будет спать.
Если он заснет, все повторится вновь. И он вновь ничем не сможет помочь. В его силах – держать слабеющую руку, прижимать к себе бьющееся в судорогах тело. Он больше ничего не может. Ничего!
Он встал, сбросив с себя аморфное тело холода. Пошатнулся, рухнул обратно на кровать – собрав всю волю в кулак, встал вновь; покачиваясь, пошел прочь из комнаты, передвигаясь почти по стенке. Мерзлый паркет казался скользким и почти ледяным – он будто бы двигался под ногами, норовя сбить его с ног, которые, в свою очередь, и так дрожали и подкашивались при каждом шаге.
Он оступился, рухнув на пол; попытался ползти, но только царапал длинными ногтями паркетное дерево. Перед глазами поплыли тусклые радужные пятна – столкнувшись вместе, они образовали четкую картинку...

by Otto. Я посмертно ему благодарен за это.