В колонках играет - [x]-Rx - Panikattacke

Настроение сейчас - дэнс-дэнс. ждём агонойз.

таки замечательный город - этот ваш Питер.

там друзья... да-да, именно друзья, а не "друзьяшечки".

там мужики, а не мальчики.

хотя, может мне просто везёт.

 

там пати, а не тусовочки. там, блять, клубы, а не каморки два на два.

там приличная пафосная готх-тусовка, над которой можно дичайше стебаться и угорать, глядя на тёлок с длинных юбках, пытающихся ебашить ИД.

там всё охуенно. там чувствуешь себя человеком.

 

там можно совершенно спокойно заявиться куда-нибудь на Ленинский.

или даже на Просвещения.

в крайнем случае - в Купчино...

на ночь, с абсолютно трезвой головой натворить всяких дел

и, вернувшись в Москву, невинно хлопая глазками, заявить "в Питере - значит, не блядство."

 

чёрт возьми, я же за неделю в Питере успела сделать много того, чего в Москве едва успела сделать за полгода.

накупить шмоток, обойти полгорода, влезть в крупный скандал с ментами, бесплатно налиться до зелёных чертей,  трахнуть пару питерцев, потусить с Аэстетик Перфекшн, увидеть Отто... это даже не одна пятая того, что было.

суууууука, продам хату в Москве и перееду в Питер. идите все нахуй.

 

в принципе, в Московии тоже не всё так плохо. объявлена жестокая война всякого рода розовым соплям и пиздостраданиям.

только светлый ангст ^w^

 

 

а ты, мудло, сиди на жопе ровно за компьютером.

КАК блять в 23 года можно быть ТАКИМ тупым?..

 

 

 

В колонках играет - Marylin Manson - Sweet dreams
Настроение сейчас - >.

В колонках играет - The Cure - Prayers For Rain
Настроение сейчас - =^.^=

- Ты это специально сделал?
- Дождь вызвал? Ну да. Пока ты спал, сидел на крыше и махал метлой, нагоняя тучи.
- Иногда мне кажется, что так и есть.

 

Уже давно хотелось дождя.

Дождя тёплого, летнего, ласкового.

Казалось, что сегодняшний ливень к чертям разнесёт все стёкла. Даже появилось ощущение, будто я не нахожусь внутри бетонной коробки, а снаружи наблюдаю за аквариумом, наполняющимся водой.

И всё-таки безумно приятно выбежать во двор в кедах на босу ногу и подставиться падающей с неба влаге. Даже угрожающих раскатов грома не пугалась. Я вообще грозы не боюсь.

Вмиг на улице пусто - ни единой живой души. И никто не видел, как какая-то сумасшедшая прыгает по лужам,  заливаясь хохотом. Совсем так по-детски.

И это приятно,  просто безумно приятно.

Весь мир отошёл на задний план. Есть я. Есть улица. Есть дождь. Ничего больше не надо.

 

Счаааастье.

В колонках играет - LaM - Love you to death

Частенько случается так, что имея множество хороших приятелей и знакомых, ты однажды просыпаешься в своей уютной постели с пониманием того, что все вокруг – наглая ложь и эксплуатация твоего времени. Ты проводишь все свободные часы, размышляя об этом, и только поздним вечером, стоя на автобусной остановке, тебе ударяет в голову. Очередная мысль на эту тему необычно ясна и настолько поражает тебя, что ты на мгновение лишаешься возможности дышать. Кто-то называет это одиночеством в толпе, кто-то – антропофобией, а кому-то абсолютно наплевать на названия, и он сейчас точно так же стоит, судорожно соображая, что можно сделать в сложившемся положении, а бессилие рыданиями подкатывает к горлу, сжимая и пытаясь задушить. И в этот момент из темного переулка на цыпочках выныривает что-то теплое и знакомое, обнимает за плечи и шепчет что-то на ухо приторным жеманным голосом, и холодный осенний ветер уносит сладкое эхо куда-то за крыши девятиэтажек. Ты удивленно оглядываешься, ловя себя на мысли о помутнении рассудка, но по телу разливается непонятное тепло, и на душе как будто становится легче. Прибывает твой автобус, ты недоуменно поводишь плечами и заходишь в теплый салон, а в голове все еще звучит медовый, немного нахальный голос.

В одну из таких темных ночей, когда в небе зависла безумная истеричка-луна, разбрызгивая свой лимонный свет на много километров вперед, в смеси сигаретного и коричного тумана, который в избытке витает в полусыром воздухе, можно углядеть множество простых истин, которые, порой, невидны, но мешают ужасно.
Великий Бог, бесформенный призрак с двумя лицами – грандиозный Творец, скрюченными желтоватыми пальцами слепивший из маиса и глины первого человека. По образу и подобию своему, да, верно, но и в самых совершенных созданиях бывают ошибки; закрадываются ловко и тихо, будучи незамеченными затаиваются и замирают – не дыша, молча.
Разбивая зеркало – оно тяжелыми гладкими каплями оседает на полу, много позже назойливо въедаясь в кожу и застревая там почти навечно.
Одно сердце на двоих – гулко бьется там, внутри, раздуваясь так, что трещат ребра и рвется пухлая плоть, дугой выгибается упругая кожа, болезненно ноя.
Двое. Их двое. Или все-таки один? Определиться очень сложно, особенно сейчас – в тот момент, когда лампочка на кухне, чуть ли не взрываясь сверхновой, отчаянно источает свой ядовитый свет, слепя глаза, обесцвечивая и без того блеклые цвета.
Причудливая смесь саркастической пошлости и робкого, низкого страха – такого застенчиво-стесните­

льного, что невольно становится плохо, от которого нет спасения: можно лишь, чуть приоткрыв рот от ужаса, кончиками пальцев закрыть лицо, пока узкие плечи слегка подрагивают в предвкушении наступающего припадка. Удушающе-дурманящая­ театральная неискренность, вульгарная приторность и буквально-таки антагонистическая развратность в каждом движении; когда до неприличия томно вздыхает, когда, задумываясь, закатывает глаза, закусив жирно напомаженную нижнюю губу, когда сладко стонет, податливо прогибаясь при каждом движении. На свете бывают непредсказуемые люди, этакие Кленовые Королевы – в разных ситуациях они оттягивают пальцами уголки губ, получая жалкое подобие улыбки, и вполне довольствуются этим, глубокомысленно считая, что меняют маски и засекречивают свои эмоции. Но в какой-то момент их нутро рвется на две составляющие, не оставляя возможности скрыться, замаскироваться; одна часть оказывается гораздо слабее другой, и тогда начинается война с самим собой. Разделяясь на два существа, ты обязательно оставляешь какую-либо свою часть одному из них. А значит, сам остаешься без куска себя. Это бывает очень обидно – особенно, если этот кусок тебе необходим; без него ты никчемен и пуст, никому не нужен – и даже если ты пафосно вскроешь вены в шикарно обставленной ванной, никто не обратит на твою смерть внимания. Пышнотелая Тревога закрадывается в сердце, занимая собой свободное пространство – этот остро-грубо-болезне­нный момент совпадает с тем, когда сидящий перед тобой Ты, резко наклонившись, притягивает к себе и упирается своим лицом в твое; его горячее дыхание, горьковато-сахарное­ и почти осязаемое, оно касается твоих губ и медленно проходится по ним, оставляя после себя медовый привкус. Иногда люди решаются на безрассудные поступки; бросаются под вражеский огонь, - почти бесцельно, хотя они думают, что спасают чьи-то жизни, - отдают чужому ребенку свою краюху хлеба, лишь бы тот не умер от голода: имя этому сумасшествию – героизм, и каждый уважающий себя нонконформист просто мечтает подобным деянием внести свое имя на страницы истории, пусть даже оно и будет написано там его же кровью. Люди постоянно бегут куда-то дружной, пестрой толпой; их много, они считают, что каждый из них – личность и достоин чего-то большего, чем они обладают в данный момент. Их абсолютно не волнует то, что все вокруг думают точно так же, а такого количество различных элементов на скудной и тривиальной планете просто быть не может. Они никак не могут наконец решить – что есть «индивидуальность»,­ что есть «творчество», что есть «душа» - и прочие эфемерные суждения. Те, кто хоть как-то выделяются из всех – сразу же становятся абсолютно неформальными; их самомнение стремительно поднимается вверх, сшибая все планки, они сбиваются в кучи и ведут уже там свои интеллектуальные споры, выбирая необычнейшего: в конце концов остается кто-то совсем уж особенный, кто от одиночества впоследствии кончит жизнь самоубийством. Предпринимая жалкие попытки самоутвердиться – пусть яркой, и, порой, странной внешностью, пусть противоестественнос­тью суждений, - не понимают, что понятие «незаурядность» не существует как таковое, что всему, даже самому вычурному и сумасшедшему явлению есть клон; пусть не здесь, а где-то там – в другой галактике, в этой реальности индивидуальностью быть нереально. Понимание этого доходит не сразу; но когда оно уже ворвалось ледяным вихрем в мозг, остановить его не так уж просто – неприятие столь простой истины порой доходит до самоистязания, что скальпельными широкими полосами покрывает ровную кожу. Неприятные мысли терзают опухшую плоть, раз за разом оставляя все большее и большее количество порезов; неожиданную легкость может принести лишь… Лишь глупый и нелогичный снег, который внезапно появится – совершенно ни к чему и не в тему, никак не связанный с внутренним бессилием и ментальным самотерроризмом; который хлопьями осядет на изуродованные руки, тая от жара кожи. Некая альтернатива ледяному сахару - холодные пальцы пробегают по чуть выпуклой линии позвоночника, пробравшись под рубашку; властно и самоуверенно царапают длинными ногтями, раздирая только было зажившие рубцы. Существо боится, существо прижимается к стене и испуганно закрывает глаза; в то же время, абсолютно такое же существо вжимается в его тело, чуть касаясь дрожащих губ своими – малиново-пошлыми от слащавой помады. Иди, разбей все зеркала в доме – разнеси их вдребезги, чтобы не видеть себя в таком количестве: это ненормально, таких, как ты – больше нет, ты неповторим и невероятно талантлив, тебя все знают и все любят, никто, даже совершенно идентичный тебе человек, не имеет право на тебя: на твой невообразимо оригинальный характер, безумно необычную внешность и бесконечно своеобразные интересы. Ты же никак не сможешь смириться с этим; никак не сможешь понять, что себя уже не привести в порядок, что одна из твоих частей уже умирает от страха перед этим глупым миром, а вторая готова лечь под каждого его жителя, чтобы заслужить общественное признание. И никогда не известно, какая из этих сущностей сильнее; какая переборет другую, какая породит новую, доселе неизвестную – вполне возможно, что они устроят самую настоящую драку за твое физическое, настоящее тело: со всеми его шрамами и рисунками, родимыми пятнами и рисунками вен, лениво расползшимися по запястьям. Одна твоя крайность схватит вторую за волосы, вторая в любом случае в долгу не останется и вывернет тонкие пальцы, сжав горло. В тот самый момент, когда в руке одной из твоих аморфных ипостасей сверкнет сталь ножа, холодные губы вновь коснутся друг друга, покрывшись тонкой корочкой льда; кожа треснет и окропит их лица брусничной кровью, вечно испуганные глаза раскроются еще шире в немом недоумении – провернув лезвие в груди самого себя (но уже другого, ты уловил момент?), оставшаяся единственной мерзкая сущность вульгарно облизнется и покинет комнату, вызывающе покачивая бедрами. Быть индивидуальным отнюдь не хорошо; одним на всей планете, чтобы не существовало больше тождественных тебе – если не глупо, то, по крайней мере, неразумно. Тогда, когда ты один-в-своем-теле, ты можешь испытывать только опостылевшую всем похоть и исторгать язвительные усмешки – когда-то это тебе обязательно надоест, и ты постигнешь это в то время, когда твою шею нежно обнимет лицемерка-петля. Все в тебе умерло, - виновник всего, нелепый скупец! Это и есть начало конца.

посвящается моему тщедушному другу.

 

Порезы на худых руках,
В дрожащих пальцах сигарета.
Озноб, простуда, боль в висках
И скорой помощи карета.

Летят с белёсых губ слова,
Под плёнкой бьются лейкоциты.
Там вен усталый синева,
Там глубоко мечты зарыты.

Прозрачной кожи странный блеск,
Но в слабом тельце жизнь теплится.
Все остальные - лишь гротеск.
Она - тщедушная царица.

С запястий вниз скользит вода,
Губам оставив привкус ржавый.
И станет кровь твоя отравой,
Зрачки погаснут навсегда.

Но для меня она одна
Легка, нежна и так красива.
Осколков бледная звезда -
Моя мадам Анорексия.

 

В колонках играет - The Cure - Prayers For Rain

Настроение сейчас - лёгкое ненавязчивое похмелье(с)

­

Это всё ОН Т_Т
Уже дома я обнаружила в лифчике ключ от гитары, а в сумке лист с кривой надписью "Love u" и чужие сигареты.
НИХУЯ не помню.
Две порции по всем правилам со вдыханием паров.
Хотя, чую я, не надо было запивать его ромом, виски и шампанским ^^"
Замечательная ночь, не правда ли?..

блять, ну нельзя же так нажираться

 

 Люмчик, я люблю тебя =D

В колонках играет - Ginger Inside - Последнее дыхание чистого разума
Я кутаюсь в свое одиночество, как в теплое одеяло. У меня всегда был я, лучшей компании просто не найти. Друзья, знакомые приходят в мою жизнь и уходят из нее, я давно привык к непостоянству. Никогда не любил толпу вокруг, хор голосов надоедает, в нем так сложно услышать свой, я быстро устаю от людей, становлюсь раздражительным, поэтому иногда я играю в прятки. Выключаю телефон и ухожу. Убегаю от своих проблем в никуда, в маленький мирок имени меня, где я и Отец, и Сын и Святой дух. Только несколько человек всегда точно знают, как меня найти, во всяком случае, они так думают, остальные идут к черту.

Большие города всегда в детстве представлялись мне чем-то вроде мифических чудовищ, особенно ночью. Ты как будто смотришь в Бездну, а она в ответ смотрит на тебя миллиардами светящихся глаз. Я люблю свой неуютный Питер, огромное неповоротливое ископаемое, гниющее в этом болоте. С обшарпанной шкурой и зловонным дыханием. Город неожиданных поворотов и прячущихся двориков, с потеками на старых стенах, с гулкими дворами-колодцами, город фриков и суицидников, одиночек и эгоистов, огромная коммуналка, в которой все вроде бы и вместе, но так далеко друг от друга, такая большая общая шиза, как сон наркомана или душевнобольного...


­

хуй знает сколько лет я топчу эту землю своими грязными ногами. возможно даже больше, чем мне кажется - кто знает, вдруг я сумасшедшая. хотя, не думаю. будь я действительно психом, я бы никогда этого не признала. однако, это со мной происходит перманенто, не давая сойти старым шрамам.
я не понимаю, почему происходит такая хуйня. я не понимаю, почему пирсинг приживается легко, почему ушибы и ссадины заживают, как на последней шавке, а какой-то тонкий неглубокий порез выгрызает белоснежную массу месяцами, годами, жизнями. какая в задницу разница, что низкий болевой порог? это радует. вроде, пытаюсь себя контролировать, да нихера, как всегда, не получается. я жду не дождусь, когда кожа станет сетью шрамов.
я не помню тот момент, когда впервые невинно взрезала полупрозрачную кожу, разглядывая проступающие, томатного цвета капли. когда почувствовала тягу к самому божественному дару человека - боли. если сейчас меня спросят "зачем", я всё равно отвечу "не знаю", хотя я, чёртова пиздоболка, всегда всё знаю и могу всё объяснить.
ненавижу, когда за меня волнуются. просто ненавижу. ублюдки, я же не убиваю себя. вы не хуже меня знаете, что я буду феерически трахать этот мир на протяжении долгих десятков лет. а если захочу сдохнуть, всё равно не смогу. обыденное состояние. какого хуя это "плохо и надо исправлять", если мне это нравится? кто-то из вас считает себя мудрым и понимающим, но всё равно продолжает совать нос в чужие жизни. не нравится - не общайся/не встречайся/не смотри/не слушай. я никому не позволю лезть мне в душу грязными руками.
наконец, дошло до того, что боль притупилась, и пришлось искать новое развлечение - ожоги. о дааа, это то, что я давно искала. у меня есть целая коллекция пятен от затушенных об руки и соски сигарет, и я ни чуть не жалею оставлять на себе отметины на подобие стигмат.
"дневник, где страницами служит собственное тело. ни одной записи в пустоту".
блять, я двину с ноги в челюсть каждой знакомой мрази, которая будет следовать за мной по пятам, едко напоминая о том, что я страдаю хуйнёй, что я похожа на прыщавого подростка, которому нечем заняться. я очень нервная, и терять мне нечего. если я могу в клубе приложить незнакомую бабу ебалом об пол, то поставить фингал - как нехуй делать.
кричи! кричи, на всю Москву, на весь мир, что я показушная пафосная проблядушка, я всё равно буду лежать на полу в своей или его ванной, истязая себя и заливаясь ледяным бесчувственным смехом.
да! я хочу, хочу всё помнить, оно останется со мной на всю жизнь, как же ты не понимаешь? я ХОЧУ вести кровавый дневник, и дай б-же, чтобы в нём не осталось чистых страниц.
исповедь окончена.
AMEN.

встретив вчера в Охотном ряду молодого человека, похожего на девушку, мне сразу вспомнилась одна замечательная фраза.
"они гораздо более мужественные, чем те полулысые старпёры и малолетки, выкрикивающие оскорбления на улицах".
и, знаете, это действительно так.
почему людей часто осуждают за то, что они такие, какими действительно хотят быть?
почему в нашей замечательной стране такое негативное отношение к людям нетрадиционной сексуальной ориентации?
почему я не могу поцеловать на улице девушку. когда захочу?
хотя, почему не могу? очень даже могу. только некоторые наши люди ещё и опускаются до того, чтобы бить девушек.
Джеффри Стар, Мана, Кайя, Никита Шатенев, Селия - они есть, они творят, они прекрасны.
но... общество убивает индивидуальность, хотя каждый в этом обществе считает индивидуальностью себя, не умея отличать тех, кто бегает за модой, пытаясь понравиться девушкам, и тех, кто действительно хочет быть таким.
зря. очень зря.
я хочу жить в таком маленьком мире, который создали Джеймс Сент-Джеймс и Майкл Элиг, в обществе фриков, не имеющих пола, возраста и ориентации.

В колонках играет - Columbine - Eulogy Blue
Настроение сейчас - angst

Я часто думаю о Мэри и о той призрачной нити, что нас связывает. Как та самая грань стекла, по разные стороны которых живут две Абсенты, и эти двое так часто смотрят на меня с одинаковым выражением на лице «Прекрати-врать-себе-идиотка!».

Сложно назвать это дружбой в обычном ее понимании, это нельзя считать товариществом. И уж тем более, нельзя говорить, что это что-то большее.

Я искал тебя повсюду.


Я искал тебя в картинах Симеона Соломона, в сказках Уайльда, в музыке Кертиса.
Искал твое лицо в проезжающих мимо трамваях, твои руки искал хватающими
поручни, держащими книжку, судорожно сжимающими пачку сигарет, искал твои губы,
читающие молитву, что вырывалась в воздух хладными прозрачными строчками.

Я дышал горьким использованным воздухом только потому, что сейчас им дышишь ты.
Я знал, что он прошел через твои легкие – и обратно, вышел наружу с кислинкой
твоей душе в привкусе, немного подкрашенный ржавчиной крови, которая резко
брызгала со стенок сосудов в самые неподходящие для этого моменты.

Я нуждался в замене тебя – тебя было во мне слишком много. Твоя нахальная
натура заполняла меня изнутри, недовольно ерзала по моим внутренностям,
царапала своими длинными когтями мою глотку, заставляя захлебываться
собственной кровью.

В какой-то момент я понял, что помешался. Я видел твою хрупкую фигуру в
потемках ночного коридора, когда вновь выходил к окну выкурить очередную
сигарету. Лик твой мерещился мне в зеркале, и я с ужасом разбивал его – черты
твоего лица осколками покрывали мои руки, впиваясь в мясо.

Череда моих провалов, ошибок и глупых мыслей отражалась в этих осколках пестрой
колючей лентой. В тот момент мною завладела очередная навязчивая мысль, не
отпустившая до сих пор.


Мой взгляд, бесцельно блуждая по комнате, сам собою упал на
циферблат часов. Цифры были выпуклые и блестящие; часы были моей последней
покупкой за этот месяц.

Спустя пятьдесят шесть пачек сигарет я почти свыкся с тем, что тебя нет рядом
со мной. Спустя пятьдесят шесть пачек сигарет я даже мог допустить мысль о том,
что ты сейчас жмешься к кому-то, кладешь голову на чье-то плечо, целуешь
кого-то в висок.

Но я устал. Я чертовски устал. Устал думать, устал к чему-то привыкать. Даже
устал курить. Представь себе, и такое бывает.

На столе стоял сосуд с первоочередной дозой тебя. Темная жидкость, немного
разбавленная виски – чтобы не густела, иначе все мои мытарства будут
бесполезными.


Мне часто снились сны; в этих снах ты был маленьким и
беззащитным, на тебе почему-то была корона, ты куда-то постоянно шел, иногда
усаживался в шезлонг, что был при тебе, но в большинстве своем – все-таки шел, и
невзирая на твое внешнее спокойствие, я точно знал – ты слаб, и я стремился
тебе помочь. Но на самом ответственном моменте, где я вот-вот должен был
материализоваться и протянуть тебе руку, я просыпался.

Больше заснуть я не мог – на часах было около четырех утра, не ночь – но и не
утро, анабиоз моего организма был вполне понятен. Я включал кьюр, Роберт Смит
орал мне в уши, и я потихоньку успокаивался.

Всем моим друзьям внутривенно сделали инъекцию счастья. Они мгновенно умерли– от удивления. Они не смогли поверить, что на их
долю выпало что-то поинтереснее, чем ежедневный трах у стены за университетом.

И, черт побери, так не вовремя.

Хотя, я не чувствовал к ним привязанности. Я вообще ничего к ним не чувствовал.
Я знал, что они меня кинут – но не ожидал, что это случится так быстро.


Наблюдая за людьми, я делаю вывод: сейчас модно быть таким
опасно-сексуальным – зажимать сигарету в зубах, посыпая пеплом голый торс,
носить спущенные джинсы, что висят на бедрах, чуть оголяя лобок; дерзко
отвечать на любые агрессивные выпады в свою сторону, вызывая своими речами
аплодисменты и томные вздохи прекрасных дам.

Последние же резко полюбили вертеть грудью перед фотокамерами, направленными
всенепременнейше на них – и только на них; вспышки сверкают, юбки поднимаются, показывая
чуть рябую бледную кожу цвета мороженой рыбы.

Снег под моими ногами похож на крахмал. Он – твердый и сыпучий, скрипит, слишком
уж надрывно и громко.

Его так много, что если я сейчас в него упаду, меня никто не найдет. Сначала я
просто озябну, потом – кожа покраснеет, розовые оттенки переплывут в
голубоватые, и пальцы начнут непроизвольно двигаться, повинуясь судорожным
сокращениям мышц; меня будет трясти, очень сильно, будто от удара током, губы
посинеют и будто бы покроются тонкой ледяной кромкой – во всяком случае, я
очень буду надеяться, что так и есть: должно же во мне быть что-то красивое.

Кожа на лице лопнет, брызнет кровь, тут же застывая на снегу зеркальными
каплями.

По весне меня смогут обнаружить по смоляным прядям, торчащим из-под толстого
слоя подтаявшего снега.


Я смотрел на очередное фото с каким-то ублюдком в твоих
объятьях, и меня выворачивало наизнанку. Твои невыносимо родные – но до безумия
отталкивающие черты лица заставляли меня корчиться на полу в попытках выблевать
собственное сердце, но это, увы, никак не выходило.

Я погружаю пальцы в свой мягкий горячий рот, пытаясь исцарапать длинными
ногтями небо. Моя теплая кровь пахла кальвадосом и ладаном.

Мне будет легче, если все свершится сейчас. Я буду абсолютно полым внутри.
Идеальнее выеденного яйца.

Мне тут же представилось яйцо, пытающееся выплюнуть желток через аккуратное
отверстие в скорлупе. Я рассмеялся, но смех вышел натянутым и истеричным.

Виски сжал мою голову в тонкий стальной обруч; я задыхался, мне было плохо,
меня рвало изнутри.

Меня тошнило от тебя. Меня тошнило от твоего блядства, твоей гулящей природы. Я
искренне ненавидел тебя.


Третий день подряд я сплю – сплю почти на ходу, приваливаясь
к теплым стенам квартиры, сплю в кресле и на полу, стоит мне закрыть глаза – я
тотчас же засыпаю.

Я истощен, избит, исцарапан и оборван, я умираю без тебя, разве ты не видишь?!
Мой анабиоз обусловлен лишь твоим отсутствием, ты был единственным, ради чего
стоило бы жить, как же так, ты не чувствуешь? Ведь связь, наша связь, тонкая
скользкая нить между нами, я ощущаю привкус твоих слез на своих губах, исступленно
бьюсь головой об стену, переживая очередную волну твоего оргазма, испытываемого
подмятым под грузное тело станом, меня опьяняет лишь капля алкоголя, попавшая в
твой организм, но ты же не слышишь, не видишь, не знаешь – я готов кричать,
срывая голос, Господи, помоги мне, за что мне это…

Ты же тоже сейчас почти спишь, дремлешь, разомлев под теплым пледом, где-то
там, в районе Озерков – а может быть, даже на Просвещения, или где там живет
твой очередной любовник? Это не имеет значения, абсолютно никакого, я не хочу
даже знать, кто опять обожествляет тебя, целует, трахает, избивает в порывах
нежданной агрессии, ненавидит, любит, одаривает всеми возможными моральными
ценностями, получая взамен лишь тщедушное теплое тело.

Да ведь ему достаточно, он не знает, кто ты такой, это знаю лишь я, я же твое
отражение, в точности до наоборот, это невыносимо, я потерял половину себя, не
в силах ее вернуть, даже в таком чистом человеке, как в тебе, таятся литры
грязи, которую ты прячешь и изливаешь на мне, я не хочу тебя больше видеть,
слушать, слышать, чувствовать…

Боже, я брежу, я чертов шизофреник, я совершаю глупости… Но я слаб.

Я больше так не могу.


В то время, как мир вокруг рушится, его стены осыпаются в
его же пустующие внутренности, кишащие белыми жирными червями, ни у кого не
хватает смелости встать поперек всех законов и запретов, загородить собой
кипящую язву человечества; она медленно-медленно гибнет, отсыхая и плавясь на
ядовитом солнечном свете.

Процесс сей сравним с разрушением человеческой личности: подобно мозаике, она
рассыпается без ключевого элемента, который вполне отождествим с такой же
тварью, какой является и сама рассыпающаяся персона.

Ее социальный и эгоцентрический статусы не имеют при этом никакого значения,
все об этом знают.

Главное – не натворить глупостей, в порывах истерики пребывая.


Меня разбудили тихие всхлипы, раздающиеся где-то за моей
спиной.

Чьи-то руки обвивали мои плечи, чьи-то волосы путались с моими волосами. Я
замер.

Ты шептал что-то невнятное, непонятное, невразумительное – срывающимся голосом,
что-то про то, что ты почувствовал что-то и понял, что не можешь без меня.

Я повернулся.

Да, ты. Сидишь, трешь заплаканные глаза, размазывая тушь по щекам. Трясешься в
рыданиях, бьешь себя по лицу, заикаясь, рассказываешь про свою глупость и
недалекость.

Я коснулся твоей щеки… сначала лишь кончиками пальцев. Пробежался по скуле, взял
тебя за подбородок и поднял твое лицо ко мне.

Я не могу поверить.

Ты вскрикиваешь, бросаешься в мои объятья, сдавливаешь грудную клетку своими
худыми изуродованными руками, бьешься головой о мою грудь.

Я готов все забыть и все простить. Я целую тебя в шею, и ты слабо улыбаешься.

Я помню, что в тот момент мне внезапно показалось: все будет хорошо.

А жизнь-то по ходу налаживается.

 

Перечитал фразу выше и охуел. Неужели это Я(!!!) сказал? Блять, да такого просто не бывает.

 

Но если сказал - значит, бывает.

 

Жутко чешется голова - меня наконец-то по-человечески переплели, поэтому ещё дня два я буду ходить по городу, почёсываясь, как бомж с Казанского вокзала. Зато я смотрю на себя в зеркало и думаю, что моя внешность наконец-то меня полностью устраивает. Осталось только заняться аутотренингом - ХВАТИТ ЖРАТЬ! Я хочу назад мои 45кг! Однако сейчас я сижу и поедаю вторую пачку шоколадного печенья. а через пару часов ещё встречусь с отцом, наемся всяких каллорийных блюд и напьюсь вина. Или виски. Смотря какое будет настроение.

Кстати, ловлю себя на мысли, что давно не напивался до поросячьего визга. С одной стороны это хорошо - печень мне посмертно благодарна. С другой же стороны я не ощущаю того замечательного душевного подъёма после ночи любовных клятв белому другу, когда в голове одна мысль: "НЕБУДУБЛЯТЬБОЛЬШЕПИТЬ!", а в груди начинает клубиться дикая страсть к учёбе. Зато начал дымить, как паровоз, обрёл наконец зависимость и каждое утро судорожно прикуриваю, прыгая на холоде, пряча бледную левую руку в карман. И глаза так бегают, прямо как у хулигана-первоклассника, разбившего футбольным мячом окно.

И самое фееричное - я перестал писать свои пафосные выблевки. Голова разрывается от мыслей, а на столе лежит девственно-чистая тетрадь. БЛЯТЬ. БЛЯТЬ. БЛЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯТЬ! Мне необходимо что-то строчить, иначе я становлюсь классическим унылым говном. Последнее, что я написал, даже читать никто не стал. Тошнит от собственных стишков - пять штук пылятся в тетради, заставляя чувствовать себя сопливой педовкой, что постит в уютном бложике однообразные тупые рифмоплётства.

Но чего мне больше всего хочется - это снова увидеть Отто. Он не отвечает уже больше недели, я в панике, я разбит, я психую и бросаюсь на людей ни за что. Мне его очень не хватает. Да, это эгоизм. Если с ним что-то случится - я не переживу.И если он приедет ко мне в мае, я точно не отпущу его обратно.

 

И не смотря на всё это, я чувствую себя просто охуенно, что не может не радовать.

 

Последний выблевок, прости госспади. Никто не читал, и не надо.

Пусть валяется просто так.

тонны бреда

Интересно. сколько людей могут терпеть моё нытьё?

Я ною. Ною с утра до ночи, 24 часа в сутки. По-моему я даже разговариваю во сне.

И, видимо, такого нытика найти сложно.

 

***

 

Грид - пафосная клубная шлюха!(с)

Конечно.

Ещё бы.

А кто бы сомневался.

Кто вообще говорит про пафос? Многие почему-то не знают истинного значения этого слова.

И кто говорит, что пафос - это плохо? Главное - направить его в нужное русло.

И, блять. я буду бросаться пафосными фразочками, писать пафосные стишки, слушать музыку с пафосными текстами.

А все, кто при прослушивании, особенно на моих глазах, морщит нос и поджимает губы, вызывают жутчайшее непреодолимое желание уебать их по роже, например, сковородкой. Или табуреткой. Или толстой книжкой, наконец.

Ё-моё, ну нравится и нравится. Какие проблемы?

 

***

 

Парадокс на парадоксе и парадоксом погоняет.
Вообще, девочки материться не должны. Девочки по своей природе создания мягкие, хрупкие, нежные и чистые. И с каждым днём я прочнее убеждаюсь в обратном. Есть два понятия: "по идее" и "ну а на самом деле...".
Так вот, зачастую в хрупком нежном флаконе живёт имбицильная шваль. Как одно влезает в другое? Парадокс номер раз.
Так уж получилось, что от природы и ко Арсенька выглядит как нечто нимфеточное. Маленькая, с онямешными глазами и в том же духе. По идее, такое милое создание должно напоминать божий одуванчик, излучать мир и доброту. Личико этого милого создания должно выдавать весь ужас хозяйки от слова "блядь";
"Ой, ну, это совсем плохое слово, мне не хочется его говорить...но ты дурак же!><". От слова "жопа" уже следует обморок.
А на самом деле, это маленькое говно может изливать поистине соловьиные трели. Разумеется, это сарказм.
Хотя, и правда смотрится забавно, когда маленькое говнецо матерится. Невольно умиляться начинаешь. Будь я наблюдателем со стороны, я бы стояла и вытирала клубничные сопельки.

Ну разве я не самое милое существо на свете?:3

Арсений прав. Нет, честно.

 

***

 

Ещё одна странность, что все любимые, дорогие сердцу люди, находятся далеко. Даже очень.

Похожих много. А отражение я видела лишь единожды.

Оно бесполое, светловолосое и необыкновенно родное.

Только там, где-то в Санкт-Петербурге.

Не здесь. А здесь таких нет.

И это печально.

Забавно, что какой-то психологический тест может взять и просто раздеть человека догола. Не в прямом смысле, конечно.
Вот ты сидишь такой, уверенный в собственной невъебенной загадочности и оригинальности.
А про тебя, оказывается, давно уже всё знают.

Как-то даже перестаёшь верить в людей.
Потому я и передумала становиться психологом.

В колонках играет - Muse - Time is running out

Я поняла, что совершенно не умею рассчитывать своё время.
Вот прям совсем.
То тороплюсь, то жестоко опаздываю. И в отношениях, и в быту. Вообще всегда и везде.
И чёрт знает, что с этим делать.
Говорят, "раньше просыпайся, раньше начинай собираться и т.п."
Хорошо. Я приеду куда-то рано, потом буду час-полтора прыгать на каблуках, пока не затекут ноги, не закончатся сигареты и я не охуею от скуки. Ибо ждать я НЕНАВИЖУ, НЕНАВИЖУ, НЕНАВИЖУ!!! Тоже приятного мало.
Либо, спотыкаясь, прилечу спустя час после назначенного времени и потом ещё час буду ходить с глупой виноватой улыбкой и извиняться.
Ненавижу извиняться. Но приучили, как собачку. Слова "извините" и "спасибо" вырываются уже рефлекторно.
Это мелочи. Дааа. Это пылинки, на которые не стоит обращать внимания.
Есть моменты, когда поторопишься, а потом долго и упорно коришь себя за какие-то слова и действия. Не день. Не неделю. А месяца, годы.
И ни черта не можешь с собой сделать.

Раньше я была хорошей актрисой и очень умело играла на публику, делая вид, что у меня всё хорошо, всё прекрасно.
Все только и говорили о том, какая Варюша добрая-милая-замеча­тельная-весёлая-смеш­ная.

Спустя какое-то время меня это заебало, и на лице стал отражаться весь негатив, вплоть да самое мелкой неприятности вроде утери дешёвой зажигалки. Притворство выматывает

На короткий срок жизнь стала как-то ярче. Это все заметили. И даже успели к этому привыкнуть.
Потом всё закончилось, и мне до сих пор говорят: "Какой-то взгляд у тебя... ты, случайно, не упоротая?"
В ответ слышат только "пошёл нахуй".
Надеюсь, в понедельник всё изменится. И я даже знаю, кто мне в этом поможет)
Теперь, надеюсь(плохой глагол!!!), я всё сделаю вовремя.

Когда Бог тебя создавал, он дал тебе всё... кроме пунктуальности (с) Игорь
И с ним надо увидеться.


­

В колонках играет - Theatres des Vampires - Dust

Ты протягиваешь мне своё восковое сердце.

Оно плавится в моих раскалённых стальных ладонях, покрывая металл тонким слоем желтоватого воска. Если я сделаю хоть малейшее движение - сердце сломается, оставив тебя лежать в углу тряпичной куклой, которой злые шутники прожгли грудь сигаретой.
Твоё сердце всегда в опасности - оно безумно горячее, а в самой его середине плещется вязкая чернильного цвета боль.
Малейший перепад температур - и оно лопнет/расплавится;­ частицы его разойдутся метастазами по всему организму, разрывая по пути жизненно важные органы. Тогда ты умрёшь.
Кто-то должен контролировать этот процесс и вовремя подносить к твоим бесцветным губам фужер с антифризом. Я знаю, как сильно ты это ненавидишь - ледяная досада обездвиживает губы, она горькая на вкус. Впрочем, как и любое лекарство. Похоть же, которую ты пьёшь, чтобы не замёрзнуть, наоборот приторно-сладкая, мгновенно вызывающая рвотные позывы.
Когда ты пьёшь, ты кладёшь свою бледную руку мне на грудь, таким образом контролируя дозу своих лекарств. Моё полое тело наполняется водой; потом меня долго рвёт ржавчиной. Но я выдерживаю это ради тебя.
Я нашёл тебя возле железнодорожной насыпи - ты лежал в февральском снегу, такой бесформенный и беззащитный. Тебя баюкала в ледяной колыбели слепая матушка Метель, изредка роняя кружевные слёзы-снежинки, что до сих пор украшают твои длинные волосы. Едва коснувшись тебя взглядом, я понял: я останусь здесь навсегда.
- Я хочу тебя отблагодарить, - серьёзно говоришь ты, настойчиво протягивая мне пульсирующий комок воска с отростками-артериям­и.
Я качаю головой.
- Оставь, тебе оно нужнее.
Ты смешно хмуришь брови. Меня забавляет, когда ты пытаешься казаться серьёзным.
- Если ты не возьмёшь, я обижусь!
Твои глаза наполняются слезами. Господи, какой же ты ребёнок.
- Пойми, милый, это очень ценный подарок, я не могу его принять, - я замечаю, что твои губы дрожат. - Если хочешь, можешь подарить мне что-нибудь другое.
Ветер отвешивает пощёчину по залитому слезами лицу; ты немного приходишь в себя и вкладываешь сердце обратно в грудь. Почему-то оно у тебя справа, а не слева, как у всех.
Мы сидим на колючем гравии и смотрим друг на друга. Немного подумав, ты поднимаешься, встаёшь на цыпочки и протягиваешь руку вверх - и снимаешь с тёмно-синего покрывала ночи серебристую звезду.
- Держи, - ты вкладываешь в мою ладонь дрожащий сгусток света. - Она твоя. Хочешь, я назову её твоим именем?
Ты широко улыбаешься. Я так не умею. Потому что из металла. Металл не умеет улыбаться.
Звезда забавно подпрыгивает на исцарапанной ладони, будто очень хочет что-то сказать.
- Положим её в лампаду и она будет всегда-всегда светить нам. Каждый день. По вечерам мы с тобой будем сидеть на кухне, пить свежие облака и смотреть на её волшебный свет. Ничто нам не помешает.
Ты берёшь меня под руку, и мы направляемся к вагончику.

В нашем старом вагончике очень уютно - я всё сделал для того, чтобы тебе там было хорошо. Всё для твоего удобства. Ты такой аморфный и несамостоятельный, что мне порой тебя жаль. Подобным тебе существам очень сложно жить в этом мире, почти нереально. Но, чёрт возьми, большинство из вас находят кого-то, кто о них позаботится и цепляются за них, что есть сил, порой доводя до удушья. Паразиты.
Но мне нравится заботиться о тебе - лечить тебя, когда ты простужен, готовить для тебя, читать на ночь постапокалиптически­е сказки и целовать в лоб перед сном. Такой своеобразный симбиоз. Я тебе - заботу, ты мне - любовь.

Звезда бьётся о стены стеклянной банки, как пойманный светлячок. Полоски света нервно дёргаются на стенах крохотной кухни.
Я сижу в плетёном кресле и пью из чашки расплавленный свинец с щепоткой корицы. Мне тепло. Краем глаза замечаю, что ты с интересом наблюдаешь за мной, пытаешься подобраться ближе к горячей чашке. Резкий жест - "нет". Тебе вредно. Так врач сказал.
Тебе приходится довольствоваться ароматными веточками базилика, мелко нарезанными в ярко-оранжевую миску.

- Давай сделаем что-нибудь сумасшедшее?
Огонёк в твоих глазах заставляет меня беспокоиться. Я всё время боюсь, что ты растаешь. Безумно боюсь.
Не сразу замечаю серебряные иглы под твоей болезненно-жёлтой кожей. Что же ты с собой делаешь, дорогой мой... тебе смешно, а у меня нервы не железные, как могло бы показаться.
Беру тебя на руки и выношу на улицу.
Матушка Метель пришла навестить тебя, но мы прокрадёмся мимо и она нас не заметит. Так не хочется сейчас с ней разговаривать. На бетонном пустыре извиваются белые черви февральской позёмки.
Я приношу тебя к железнодорожному полотну и укладываю на рельсы. Ты истерически смеёшься.
- Разве же это безумство? Унеси меня отсюда, на пустырь.
Повинуюсь. Я даже не замечаю, как ловко ты управляешь мной, будто стальной марионеткой.
- Сядь и обними меня. Крепче.
Мои острые металлические пальцы режут твою талию, как нож масло. Ты блаженно закрываешь глаза и прилипаешь восковыми ладонями к моей спине.
- Представляешь, мы тут совсем одни. Это так прекрасно...
Мы вжимаемся друг в друга всё сильнее с каждой секундой.
И разговариваем. Я почти не задумываюсь о том, что говорю, и это здорово, потому что ты понимаешь мой бессвязный поток мыслей. Тебе доставляет удовольствие разбирать мои спутанные фразы.
Я чувствую, как плавится всё твоё тело, прилипая к моей стали и тут же застывая на ней желтовато-белыми подтёками. Становясь единым целым.
Мы лежим в снегу без верхней одежды, два сумасшедших и влюблённых, которым жарко в двадцатиградусный мороз. В какой-то момент снег рядом с нами начинает таять, на его месте мгновенно всходит сочно-зелёная трава и ароматные белые ландыши.

Мы почти не замечаем, что вокруг нас наступает Весна.

_________________________________________________

 

просто я знал , что ты - мой дефективный сиамский близнец ,
пришитый к моему сердцу грубой шелковой нитью ;
с тобой мне жить больно , но если нити обрезать ,
мое сердце вывернется наизнанку и изольется в желудок .
это печально . я тебя не отпущу .

спасибо

 Ты даже не представляешь, насколько больно слышать эти слова. И насколько важно.

Тебе спасибо.

Фотографии Absenta_KIRAI : Всё подряд

Фотографии Absenta_KIRAI : Всё подряд

Я ненавижу свои сны. Они слишком яркие, слишком материальные, слишком болезненные. Каждое утро я просыпаюсь и помню всё, что мне снилось. А что-то очень не хотелось бы запоминать...
Вчера мне приснилось самое страшное, то, о чём я не могу и не хочу думать. Это был сон, всего лишь сон. Но он ударил меня в самое сердце, он пытался отнять всё самое дорогое, что у меня есть. К сожалению, мои сны часто бывают вещими... начать, что ли, верить в боХа? Нет, увольте.

Зато я перестала психовать и придумывать себе проблемы. Хоть немного да легче))

Настроение сейчас - бвахаха х)

Рак
Самый простой и распространенный способ рачьей мести - уйти без шапки в ночь холодную, чтобы всем стало плохо. Применяется по любому поводу, а также без повода - под настроение. К этому же разряду относится полный разрыв отношений. В рачьем случае это значит, что Рак вообще не будет на вас реагировать - никак и никогда, даже, если вы будете тонуть у него на глазах.
Причем, вероятность того, что Рак вас простит (даже если обида была невеликой) крайне мала. Если же Рака задеть всерьез, то последствия могут быть самыми неожиданными. Сознавая свою невеликую, в общем-то, силу, Раки даже для убийства таракана могут применить тяжелую артиллерию (не говоря уже о мести более серьезным противникам). Например, утопить во мстительном порыве в ближайшем водоеме чью-нибудь сумку или сжечь целиком и полностью чьи-нибудь документы - это было бы по-рачьи.
Я уж не говорю о мести физической. Если дело дойдет до драки, то - не иначе к с применением чего-нибудь вроде лома, табуретки с железными ножками или чего еще в этом роде... Так что, Рак во гневе страшен. Но вообще-то страшнее всего даже не рачья месть, а рачья обида сама по себе. Это создание будет смотреть на вас с укоризной своими большими слезливыми глазами, как брошенная лесу болонка, и вам будет стыдно, стыдно, стыдно!!!
А загладить свою вину вы не сможете, и потому совесть будет вас душить, душить и душить, пока не задушит до полуобморока.

 

Боюсь показаться предвзятой, но - гаже Рака нету знака. По крайней мере, для меня. Рак - мнительное чмо, постоянно надоедает всем вопросами типа: "а если я сяду в джакузи после Педро-Франческо-Мудозвондо, который, конечно же, дрочил под водой на мой светлый образ, не забеременю ли я?" При этом Рака абсолютно не волнует, что у него нет джакузи и вообще он мужик. Склонен постоянно воображать конец света, пугаться собственного воображения, впадать в истерику и прибегать к Деве за утешением. Брезглив как падла, на необитаемом острове обязательно сдохнет от голода, потому что физически не способен сожрать продукт, не завернутый в полиэтилен, а валяющийся, скажем, под пальмой. Ебаться любят, но как-то без огонька. Впрочем, если захочет, может дать жару, но потом сожрет себя с говном за то, что так старался в общем-то зря. Женщины-Раки - это как раз те, кто смотрит порнуху с надеждой, что в конце все непременно поженятся. Любят долго и мрачно пиздеть на тему собственных болячек и прочих жизненных неудач, чем отпугивают от себя всех, кроме Тельцов - они еще более нудны в вопросах, касающихся собственного организма. Верные, потому что боятся хламидий и трихомоноза. Склонны к пьянству и филосфии, и то и другое обычно до добра Раков не доводит.

_____________________________

 

Блять, я начинаю верить в гороскопы!

Это же я, люди, ЭТО Я! xD

Раз.

Рваный, использованный воздух – морозным облачком из приоткрытого рта. Накануне он забыл закрыть балконную дверь, и теперь комната наполнилась мерзким, вязким холодом. Он издевался; то касался толстыми шершавыми щупальцами нежной кожи шеи, оставляя едва заметные синеватые пятна, то нахально лез под рубашку, острым языком буравя кожу.
Холод – да, холод! – он обнимал его за плечи, прижимался колючим лицом ко впалой щеке; бесформенными конечностями зарывался во влажные волосы, царапая и покусывая потрескавшиеся губы.
Густая, как сливки, тишина на мгновение воцарилась в комнате, лишь изредка прерываемая слабым, сиплым дыханием. Тишина пыталась успокоить воспаленные мысли – мысли, воспаленные бесконечными буквами и строчками, вечными моралями и законами, они засыпали в ее объятьях. В противоположность холоду, она теплая. Как летний дождь. Как чашка, в которой секунду назад был кофе. Как голос. Чей-то голос. Знакомый и уже почти горячий – немного резкий, впрочем, как и обычно.
Для подобного времени суток было точное название – оно витало в студеном воздухе, уподобляясь желтым лентам, огораживающим место преступления, оно впитывалась в хрупкие запястья, образуя некое подобие стигмат. Но такой символ святости сейчас был абсолютно не к месту.
Веки тяжелеют сами по себе, закрываются, и, тут же мгновенно становясь легкими, будто крылья бабочки, с легкостью раскрываются. Воспаленные глаза слезятся, при каждом моргании обжигаясь ноющей болью. Он сильный, он сможет. Он не будет спать.
Если он заснет, все повторится вновь. И он вновь ничем не сможет помочь. В его силах – держать слабеющую руку, прижимать к себе бьющееся в судорогах тело. Он больше ничего не может. Ничего!
Он встал, сбросив с себя аморфное тело холода. Пошатнулся, рухнул обратно на кровать – собрав всю волю в кулак, встал вновь; покачиваясь, пошел прочь из комнаты, передвигаясь почти по стенке. Мерзлый паркет казался скользким и почти ледяным – он будто бы двигался под ногами, норовя сбить его с ног, которые, в свою очередь, и так дрожали и подкашивались при каждом шаге.
Он оступился, рухнув на пол; попытался ползти, но только царапал длинными ногтями паркетное дерево. Перед глазами поплыли тусклые радужные пятна – столкнувшись вместе, они образовали четкую картинку...

by Otto. Я посмертно ему благодарен за это.

Сегодня какой-то день фейлов. Неудача за неудачей, я устала, как ездовая собака. Мне стало противно ездить в метро.

Раньше поездка в метро была для меня каким-то ритуалом. Я не прыгала у дверей с мыслью "бля, ну скоро будет эта чёртова станция?". Это некий ритуал причёсывания мыслей и впечатлений. Спокойно сажусь, включаю музыку и копаюсь, копаюсь, копаюсь в своей голове под мерный стук колёс. Помогает, кстати, становится легче.

Сегодня же мне стало похуй абсолютно на всё.

И была лишь одна мысль: "где же эта ёбаная станция?"

Настроение сейчас - БЛЯТЬ!

Отвратительное чувство.

БЛЯ БЛЯ БЛЯ БЛЯ БЛЯ БЛЯ БЛЯ БЛЯ БЛЯ!!!!!!!!!!!!!!!!!

Эта дрянь гложет меня постоянно. Б-же мой, как мерзко. Чувствую себя гаже некуда.

А главное, сама виновата. И из-за этого мне ещё хуже.

 

В колонках играет - Ginger Inside - Sleeping With Girls

За окном плясали миллиарды маленьких белых мотыльков. Сегодня их особенно много. Это те самые дни, когда зима не кажется такой колючей и холодной. В эти дни с тобой остаётся Надежда на что-то хорошее - она греет тело и душу.
Иногда Надежда сбывается и уступает место Счастью. И тогда ты начинаешь верить в чудеса, верить во всё хорошее, как ребёнок: в Деда Мороза, летающие сани, в снежных фей и волшебство новогодней ёлки. Моё Счастье самое тёплое, самое светлое. Каждый его взгляд и каждое прикосновение - они отпечатываются в сознании, заставляя бабочек в животе перебивать все органы и оседать прямо на сердце.
Артём закурил вторую сигарету. Замёрзшие пальцы дрожали, болели и отказывались двигаться, чуть было начавшая тлеть сигарета намокала и затухала. Это жутко раздражало, но ничуть не портило настроения.

Счастье, где ты?

Он не заметил, как очутился на ёлочном базаре. Снег, запах хвои - ощущение праздника наконец-то пришло и к нему. Он взял в покрасневшую руку мохнатую лапу ели. Она была колючей, но очень мягкой и, казалось, даже тёплой. Продавец - деньги - ёлка - он снова не понимает, где находится. А за спиной пушистая ель. Раздаётся звонок, Артём отвечает. В голову проникает тот самый голос - такой забавный, тёплый и родной, он заставляет забывать про всё вокруг, вновь впуская в брюшную полость сотни белоснежных бабочек.

"Тём, где ты? До Нового года четыре часа, а у нас даже ёлки нет!"

По губам бродила сумасшедшая улыбка, он по-удобнее перехватил мохнатую ель и двинулся сквозь плотные стаи мотыльков в строну дома.
Приятно быть сугробом.

 

С позитивным настроем на платформах по Арбату.
В наушниках White Vodevil.
Их музыка помогает мне отвлечься от суеты и понять, что в жизнь бывает разной и не состоит из депрессняка и слёз.
Никаких подростковых текстов а-ля "нахуй родителей", всё гораздо сложнее и в то же время чуть проще.
Такой творческий настрой. Хочется петь, рисовать и ставить  яркие аватарки.

Yellow sunshine, purple lipstick,
I am something too artistic.

Фрау. Неужели я действительно чем-то на неё похожа? о.о

­

В колонках играет - little BLACK dress - Incantation

Настроение сейчас - Бла.

Моя девочка счастлива и она знает в жизни толк.
Жаль, не могу радоваться вместе с ней.
Да, ей плевать меня, она наверняка даже забыла, кто я, как меня зовут и что я вообще существую.
Но где-то там, на самом дне, в самом центре сердца, в самой глубине души...
Она всегда будет моей девочкой.

Она приходит неожиданно, внезапно,
Она стирает грани всякой красоты.
С ней так легко, но с нею быть опасно.
Она ведь словно ядовитые цветы.

Но кто ты для меня? И я не понимаю,
Как же теперь меня тебе простить.
Я для тебя - никто. А ведь я точно знаю,
Что буду в глубине души грустить.

Она всегда сильна, она всего добьётся.
Её желанье для неё самой - закон.
И не одна слезинка больше не прольётся,
Не вырвется печали тяжкий стон.

Когда ей дождь в лицо, а под ногами слякоть,
Совсем не нужно ей свою судьбу корить.
Она не остановится, не будет плакать.
Ведь эта девочка давно умеет жить.

 

 

Настроение сейчас - *голодный тролль*

Второй день задаюсь вопросом: а нахуя я завела здесь блог? (кстати, ещё в марте, раньше был ещё дневник, он и того старше...)

Здесь тебя никто не читает.
Здесь ты нахер никому не нужен.
Здесь неудобные настройки дизайна.
Здесь по-человечески инфу не почитаешь.
На том же сраном беоне и то удобнее всё.
Там крикнешь "ТОКИО ХОТЕЛЬ ГОВНО" - и тут же набегают толпы хомячков, обрушивая на тебя тонны лютой ненависти. Тролльская еда))
А я и правда ненавижу ТХ)))

Тут я могу хоть обораться, обкричаться, разреветься - никто не придёт.
Это мне и нужно. Определённо.
Моя личная маленькая тюрьма.

Нет, если хочешь - читай. Я не против. Только я пишу обычно непонятный бред и выблевки моего извращённого сознания.

В колонках играет - S.K.D - War Against The Machines
она приходит ударом в кулака в сердце.
она пронзает насквозь самые тонкие ниточки.
она обрывает их, лишая способности двигаться.
она сжимает холодными пальцами горло так сильно,
что перестает струиться дыхание и темнеет в глазах.
она держит в кулаке трепыхающееся тупыми ударами сердце
и сильнее вонзает ледяные ногти в беспомощные сосуды,
высекая искры тупой удушливой агонии.
она превращает приглушенный свет в яркие вспышки,
иссушающие глаза и выжигающие зрачки.
она вытекает из глаз солеными как морская вода слезами
и засыхает на коже едкими пятнами.
она слизывает с тела все тепло,
заставляя его трястись и сворачиваться,
кутаясь в бесполезную ткань. она душит и мнет.
иссушает и выжигает. ее зовут боль. просто боль.
выстрелом в яблочко сердца.

(c) VULGAR
Не перестаю восхищаться этой безумно красивой и талантливой девушкой.

Настроение сейчас - ...

Сегодня.
Glosstorm.
Надеюсь, оторвёмся)))