«Великий ученый, гений мирового ранга, гордость отечественной науки, академик Николай Иванович Вавилов не погиб. Он сдох. Сдох как собака в саратовской тюрьме... И надо, чтобы все, кто собрался здесь, знали и помнили это...» (В.П. Эфроимсон)

Андрей Алексеев, социолог:

Где-то, когда-то я слышал или читал об этом «скандальном» выступлении выдающегося советского генетика, автора знаменитых книг «Генетика гениальности», «Генетика этики и эстетики» и памятной еще из 70-х гг. новомировской статьи «Родословная альтруизма», дважды узника ГУЛАГа (в 30-х и 50-х гг.) Владимира Павловича Эфроимсона (1908-1989) (см. о нем хоть в «Википедии», хоть в историко-научном очерке, хоть в интервью с самим В.П., хоть в статье С. Шноля «Неистовый Эфроимсон») - на обсуждении в Политехническом музее документального фильма «Звезда Вавилова» в 1985 г.

И вот, одна из коллег сегодня напомнила мне об этом событии, переслав фрагмент из эссе Елены Кешман (Изюмовой) «Ветвь человеческая», посвященного В.П. Эфроимсону.

Воспроизведу здесь этот фрагмент:

«…Владимир Павлович говорил о себе довольно часто: «Вообще-то я трус, но я не могу молчать, когда творится несправедливость». Но надо было видеть Эфроимсона зимой 1985 года, чтобы правильно понять эти слова… В тот вечер в Политехническом музее московской «научной общественности» впервые показали очень смелый по тем временам фильм «Звезда Вавилова».

После просмотра фильма на сцену Политехнического музея вышли известные отечественные ученые. Они уселись вдоль длинного стола, из-за которого по очереди поднимались, выходили к трибуне и говорили о филь­ме… Они произносили какие-то вялые, округленные фразы о трагической судьбе Вавилова, не говоря, в чем же трагизм судьбы. Они бормотали что-то о каких-то «злых силах», не называя этих сил… Были сказаны слова об «очень большой несправедливости» (в общем, смерть нестарого человека – всегда несправедлива)… Видно было, что все ораторы чувствуют свою сме­лость и гордятся и собой, и создателями фильма, и тем, что все это происхо­дит не во сне, а в реальной жизни… И после всего этого, когда все ораторы уже выступили, Владимир Павлович, которого никто выступать не пригла­шал, вырвался на сцену, и кивнув академику Раппопорту (он уважал его и всегда восхвалял смелость и отвагу Иосифа Абрамовича), произнес, вернее – прокричал в микрофон, оглушая зал, – жуткие, страшные слова.

То, что он говорил, ввергло присутствующую в зале «московскую на­учную интеллигенцию» в столбняк. Это был шок. Я хочу привести слова Вла­димира Павловича Эфроимсона полностью.

«Я пришел сюда, чтобы сказать правду. Мы посмотрели этот фильм… Я не обвиняю ни авторов фильма, ни тех, кто говорил сейчас передо мной… Но этот фильм – неправда. Вернее – еще хуже. Это – полуправда. В филь­ме не сказано самого главного. Не сказано, что Вавилов – не трагический случай в нашей истории. Вавилов – это одна из многих десятков миллионов жертв самой подлой, самой бессовестной, самой жестокой системы. Системы, которая уничтожила, по самым мягким подсчетам, пятьдесят, а скорее – семьдесят миллионов ни в чем не повинных людей. И система эта – стали­низм. Система эта – социализм. Социализм, который безраздельно властво­вал в нашей стране, и который и по сей день не обвинен в своих преступле­ниях. Я готов доказать вам, что цифры, которые я называю сейчас, могут быть только заниженными.

Я не обвиняю авторов фильма в том, что они не смогли сказать прав­ду о гибели Вавилова. Они скромно сказали – «погиб в Саратовской тюрь­ме»… Он не погиб. Он – сдох! Сдох как собака. Сдох он от пеллагры – это такая болезнь, которая вызывается абсолютным, запредельным истощением. Именно от этой болезни издыхают бездомные собаки… Наверное, многие из вас видели таких собак зимой на канализационных люках… Так вот: великий ученый, гений мирового ранга, гордость отечественной науки, академик Ни­колай Иванович Вавилов сдох как собака в саратовской тюрьме… И надо, чтобы все, кто собрался здесь, знали и помнили это…

Но и это еще не все, что я хочу вам сказать…

Главное. Я – старый человек. Я перенес два инфаркта. Я более два­дцати лет провел в лагерях, ссылке, на фронте. Я, может быть, завтра умру. Умру – и кроме меня вам, может быть, никто и никогда не скажет правды. А правда заключается в том, что вряд ли среди вас, сидящих в этом зале, най­дется двое-трое людей, которые, оказавшись в застенках КГБ, подвергнув­шись тем бесчеловечным и диким издевательствам, которым подвергались миллионы наших соотечественников, и продолжают подвергаться по сей день лучшие люди нашей страны, – вряд ли найдется среди вас хоть два человека, которые не сломались бы, не отказались бы от любых своих мыслей, не отреклись бы от любых своих убеждений… Страх, который сковал людей – это страх не выдуманный. Это реальный страх реальной опасности. И вы долж­ны это понимать.

До тех пор, пока страной правит номенклатурная шпана, охраняемая политической полицией, называемой КГБ, пока на наших глазах в тюрьмы и лагеря бросают людей за то, что они осмелились сказать слово правды, за то, что они осмелились сохранить хоть малые крохи своего достоинства, до тех пор, пока не будут названы поименно виновники этого страха, – вы не мо­жете, вы не должны спать спокойно. Над каждым из вас и над вашими деть­ми висит этот страх. И не говорите мне, что вы не боитесь… Даже я боюсь сейчас, хотя – моя жизнь прожита. И боюсь я не смерти, а физической боли, физических мучений…

Палачи, которые правили нашей страной, – не наказаны. И до тех пор, пока за собачью смерть Вавилова, за собачью смерть миллионов узни­ков, за собачью смерть миллионов умерших от голода крестьян, сотен тысяч военнопленных, пока за эти смерти не упал ни один волос с головы ни од­ного из палачей – никто из нас не застрахован от повторения пройденного… Пока на смену партократии у руководства государства не встанут люди, отве­чающие за каждый свой поступок, за каждое свое слово – наша страна будет страной рабов, страной, представляющей чудовищный урок всему миру…

Я призываю вас – помните о том, что я сказал вам сегодня. Помните! Помните!»

Это – декабрь 1985 года. Я спросила его, когда мы плелись от Поли­технического к метро «Дзержинская», – почему он так кричал в микрофон? Он ответил: «Я боялся, что меня и на этот раз не услышат…»

В зал Политехнического музея вмещается не очень-то много людей. Несколько сотен Но то, что происходило на глазах этих нескольких сотен людей, можно назвать подвигом…

Правда, можно было назвать и по-другому.

Через несколько месяцев я обратилась к одному из советских генети­ков, о котором Владимир Павлович всегда отзывался с огромной симпатией… Обратилась по делу, за помощью в очередных издательских делах Эфроимсона… И услышала от генетика-академика, директора большого института: «Вы понимаете, Владимир Павлович – человек, конечно, замечательный… Но он, как бы вам сказать… Вы ведь слышали его выступление в Политехническом? Ну вот… Он все же не совсем… Не совсем нормальный… Конечно, у него была такая тяжелая жизнь. Но все-таки, так нельзя… Вы ведь понимаете?»

Понимала ли я его? Да, вполне. Для этого достаточно было сравнить судьбу этого академического ученого с судьбой Владимира Павловича.

Выступление в Политехническом было безумным… по степени своей смелости, откровенности. Очередной «безумный» поступок Эфроимсона… Можно ли и его понять в пределах нашего простого человеческого разума Это – уже за порогом земных счетов… Для нормального советского академи­ка Эфроимсон конечно был ненормален».



Этот эпизод описывается и в книге сына академика Н. И. Вавилова – Юрия Вавилова «В долгом поиске. Книга о братьях Николае и Сергее Вавиловых» (М.: ФИАН, 2004. Второе издание – 2008). Вот – извлечение из этой книги:

«…По инициативе ряда московских ученых, в декабре 1985 г. в Центральном лектории Всесоюзного общества «Знание» в Политехническом музее происходила демонстрация и обсуждение фильма «Звезда Вавилова». После демонстрации фильма в полностью заполненном публикой зале происходило обсуждение, в котором приняли участие видные ученые, сидевшие за длинным столом на сцене Политехнического музея.

После выступления всех ораторов на сцену выбежал известный генетик Владимир Павлович Эфроимсон. В.П. Эфроимсон был одним из самых смелых борцов с лысенковской лженаукой. За борьбу с Лысенко Эфроимсон был в 1949 г. вторично арестован и находился в тюрьме вплоть до 1955 г.

Во время своего выступления Владимир Павлович был очень взволнован и буквально прокричал свою речь в микрофон. Эта речь была записана на диктофон. Вот ее полный текст…» (см. выше. – А. А.).

Я обращаю внимание посетителей портала Когита.ру на эту историю и на это слово-поступок человека необыкновенного мужества, таланта и совести, «чтобы помнить» - и то, о чем он говорил, и его самого. Такие тексты, как речь В. Эфроимсона в Политехническом музее 1985 года, надо иногда перечитывать. Как надо перечитывать «Не могу молчать!» Л. Толстого или «Жить не по лжи» А. Солженицына.


Андрей Алексеев, социолог.
25.09.2012

http://www.cogita.ru/a.n.-alekseev/andrei-alekseev-1/..«Великий ученый, гений мирового ранга, гордость отечественной науки, академик Николай Иванович Вавилов не погиб. Он сдох. Сдох как собака в саратовской тюрьме... И надо, чтобы все, кто собрался здесь, знали и помнили это...» (В.П. Эфроимсон)

Андрей Алексеев, социолог:

Где-то, когда-то я слышал или читал об этом «скандальном» выступлении выдающегося советского генетика, автора знаменитых книг «Генетика гениальности», «Генетика этики и эстетики» и памятной еще из 70-х гг. новомировской статьи «Родословная альтруизма», дважды узника ГУЛАГа (в 30-х и 50-х гг.) Владимира Павловича Эфроимсона (1908-1989) (см. о нем хоть в «Википедии», хоть в историко-научном очерке, хоть в интервью с самим В.П., хоть в статье С. Шноля «Неистовый Эфроимсон») - на обсуждении в Политехническом музее документального фильма «Звезда Вавилова» в 1985 г.

И вот, одна из коллег сегодня напомнила мне об этом событии, переслав фрагмент из эссе Елены Кешман (Изюмовой) «Ветвь человеческая», посвященного В.П. Эфроимсону.

Воспроизведу здесь этот фрагмент:

«…Владимир Павлович говорил о себе довольно часто: «Вообще-то я трус, но я не могу молчать, когда творится несправедливость». Но надо было видеть Эфроимсона зимой 1985 года, чтобы правильно понять эти слова… В тот вечер в Политехническом музее московской «научной общественности» впервые показали очень смелый по тем временам фильм «Звезда Вавилова».

После просмотра фильма на сцену Политехнического музея вышли известные отечественные ученые. Они уселись вдоль длинного стола, из-за которого по очереди поднимались, выходили к трибуне и говорили о филь­ме… Они произносили какие-то вялые, округленные фразы о трагической судьбе Вавилова, не говоря, в чем же трагизм судьбы. Они бормотали что-то о каких-то «злых силах», не называя этих сил… Были сказаны слова об «очень большой несправедливости» (в общем, смерть нестарого человека – всегда несправедлива)… Видно было, что все ораторы чувствуют свою сме­лость и гордятся и собой, и создателями фильма, и тем, что все это происхо­дит не во сне, а в реальной жизни… И после всего этого, когда все ораторы уже выступили, Владимир Павлович, которого никто выступать не пригла­шал, вырвался на сцену, и кивнув академику Раппопорту (он уважал его и всегда восхвалял смелость и отвагу Иосифа Абрамовича), произнес, вернее – прокричал в микрофон, оглушая зал, – жуткие, страшные слова.

То, что он говорил, ввергло присутствующую в зале «московскую на­учную интеллигенцию» в столбняк. Это был шок. Я хочу привести слова Вла­димира Павловича Эфроимсона полностью.

«Я пришел сюда, чтобы сказать правду. Мы посмотрели этот фильм… Я не обвиняю ни авторов фильма, ни тех, кто говорил сейчас передо мной… Но этот фильм – неправда. Вернее – еще хуже. Это – полуправда. В филь­ме не сказано самого главного. Не сказано, что Вавилов – не трагический случай в нашей истории. Вавилов – это одна из многих десятков миллионов жертв самой подлой, самой бессовестной, самой жестокой системы. Системы, которая уничтожила, по самым мягким подсчетам, пятьдесят, а скорее – семьдесят миллионов ни в чем не повинных людей. И система эта – стали­низм. Система эта – социализм. Социализм, который безраздельно властво­вал в нашей стране, и который и по сей день не обвинен в своих преступле­ниях. Я готов доказать вам, что цифры, которые я называю сейчас, могут быть только заниженными.

Я не обвиняю авторов фильма в том, что они не смогли сказать прав­ду о гибели Вавилова. Они скромно сказали – «погиб в Саратовской тюрь­ме»… Он не погиб. Он – сдох! Сдох как собака. Сдох он от пеллагры – это такая болезнь, которая вызывается абсолютным, запредельным истощением. Именно от этой болезни издыхают бездомные собаки… Наверное, многие из вас видели таких собак зимой на канализационных люках… Так вот: великий ученый, гений мирового ранга, гордость отечественной науки, академик Ни­колай Иванович Вавилов сдох как собака в саратовской тюрьме… И надо, чтобы все, кто собрался здесь, знали и помнили это…

Но и это еще не все, что я хочу вам сказать…

Главное. Я – старый человек. Я перенес два инфаркта. Я более два­дцати лет провел в лагерях, ссылке, на фронте. Я, может быть, завтра умру. Умру – и кроме меня вам, может быть, никто и никогда не скажет правды. А правда заключается в том, что вряд ли среди вас, сидящих в этом зале, най­дется двое-трое людей, которые, оказавшись в застенках КГБ, подвергнув­шись тем бесчеловечным и диким издевательствам, которым подвергались миллионы наших соотечественников, и продолжают подвергаться по сей день лучшие люди нашей страны, – вряд ли найдется среди вас хоть два человека, которые не сломались бы, не отказались бы от любых своих мыслей, не отреклись бы от любых своих убеждений… Страх, который сковал людей – это страх не выдуманный. Это реальный страх реальной опасности. И вы долж­ны это понимать.

До тех пор, пока страной правит номенклатурная шпана, охраняемая политической полицией, называемой КГБ, пока на наших глазах в тюрьмы и лагеря бросают людей за то, что они осмелились сказать слово правды, за то, что они осмелились сохранить хоть малые крохи своего достоинства, до тех пор, пока не будут названы поименно виновники этого страха, – вы не мо­жете, вы не должны спать спокойно. Над каждым из вас и над вашими деть­ми висит этот страх. И не говорите мне, что вы не боитесь… Даже я боюсь сейчас, хотя – моя жизнь прожита. И боюсь я не смерти, а физической боли, физических мучений…

Палачи, которые правили нашей страной, – не наказаны. И до тех пор, пока за собачью смерть Вавилова, за собачью смерть миллионов узни­ков, за собачью смерть миллионов умерших от голода крестьян, сотен тысяч военнопленных, пока за эти смерти не упал ни один волос с головы ни од­ного из палачей – никто из нас не застрахован от повторения пройденного… Пока на смену партократии у руководства государства не встанут люди, отве­чающие за каждый свой поступок, за каждое свое слово – наша страна будет страной рабов, страной, представляющей чудовищный урок всему миру…

Я призываю вас – помните о том, что я сказал вам сегодня. Помните! Помните!»

Это – декабрь 1985 года. Я спросила его, когда мы плелись от Поли­технического к метро «Дзержинская», – почему он так кричал в микрофон? Он ответил: «Я боялся, что меня и на этот раз не услышат…»

В зал Политехнического музея вмещается не очень-то много людей. Несколько сотен Но то, что происходило на глазах этих нескольких сотен людей, можно назвать подвигом…

Правда, можно было назвать и по-другому.

Через несколько месяцев я обратилась к одному из советских генети­ков, о котором Владимир Павлович всегда отзывался с огромной симпатией… Обратилась по делу, за помощью в очередных издательских делах Эфроимсона… И услышала от генетика-академика, директора большого института: «Вы понимаете, Владимир Павлович – человек, конечно, замечательный… Но он, как бы вам сказать… Вы ведь слышали его выступление в Политехническом? Ну вот… Он все же не совсем… Не совсем нормальный… Конечно, у него была такая тяжелая жизнь. Но все-таки, так нельзя… Вы ведь понимаете?»

Понимала ли я его? Да, вполне. Для этого достаточно было сравнить судьбу этого академического ученого с судьбой Владимира Павловича.

Выступление в Политехническом было безумным… по степени своей смелости, откровенности. Очередной «безумный» поступок Эфроимсона… Можно ли и его понять в пределах нашего простого человеческого разума Это – уже за порогом земных счетов… Для нормального советского академи­ка Эфроимсон конечно был ненормален».



Этот эпизод описывается и в книге сына академика Н. И. Вавилова – Юрия Вавилова «В долгом поиске. Книга о братьях Николае и Сергее Вавиловых» (М.: ФИАН, 2004. Второе издание – 2008). Вот – извлечение из этой книги:

«…По инициативе ряда московских ученых, в декабре 1985 г. в Центральном лектории Всесоюзного общества «Знание» в Политехническом музее происходила демонстрация и обсуждение фильма «Звезда Вавилова». После демонстрации фильма в полностью заполненном публикой зале происходило обсуждение, в котором приняли участие видные ученые, сидевшие за длинным столом на сцене Политехнического музея.

После выступления всех ораторов на сцену выбежал известный генетик Владимир Павлович Эфроимсон. В.П. Эфроимсон был одним из самых смелых борцов с лысенковской лженаукой. За борьбу с Лысенко Эфроимсон был в 1949 г. вторично арестован и находился в тюрьме вплоть до 1955 г.

Во время своего выступления Владимир Павлович был очень взволнован и буквально прокричал свою речь в микрофон. Эта речь была записана на диктофон. Вот ее полный текст…» (см. выше. – А. А.).

Я обращаю внимание посетителей портала Когита.ру на эту историю и на это слово-поступок человека необыкновенного мужества, таланта и совести, «чтобы помнить» - и то, о чем он говорил, и его самого. Такие тексты, как речь В. Эфроимсона в Политехническом музее 1985 года, надо иногда перечитывать. Как надо перечитывать «Не могу молчать!» Л. Толстого или «Жить не по лжи» А. Солженицына.


Андрей Алексеев, социолог.
25.09.2012

http://www.cogita.ru/a.n.-alekseev/andrei-alekseev-1/..