В колонках играет - PJ Harvey - Long Snake Moan
Вот и сбылась давняя мечта идиота - прогуляться совершенно бесцельно вечером, по темноте, да еще и по дождю. Раньше почему-то всегда что-то отвлекало, или отбивалось нежеланием видеть лица родственников и контрольное "Ты куда?", а затем, после услышанного ответа, лицезреть удивленно ползущие вверх брови. А вот сегодня самое оно - окончательно очумев от проведенного с болью а-ля "дрель в башке застряла" дня в четырех стенах (с переменными занятиями домашними обязанностями), душа рвалась на воздух, а тут еще и минералка таинственным образом иссякла, и появилось ма-а-алехонькое, но все же оправдание сумасбродному желанию. И вот - плеер в кармане джинсов, провод хитромудрым образом протянут под свитером и выходит наушниками прямиком в уши, заливая горящий от нетерпения, трепета и предвкушения окунуться по щиколотку в грязь, мозг тоннами мегабайт музыки. В правом кармане куртки - красный кошелек, наполненный чеками и карточками больше, чем банкнотами, в левом - обеззвученный мобильный телефон с непрочитанной эсэмэской. В руке - зонт, разрисованный под граффити, что, впрочем, не слишком уж имеет значение в виду не самого яркого и светлого времени суток. Ноги - ноги сами несут туда, куда им вздумается - по лужам, по прогнивающим потихоньку опавшим листьям, по сверкающему оранжевым асфальту... Вдаль: неспешно, но и не медленно. Мимо фонарей, напоминающих ягоды клубники, по узкому бордюру над тьмой пропасти, кончающейся где-то в глубине зеркалом воды, с невольно возникающим в голове сравнением бордюра с канатом, а себя - с девушкой в красивом наряде под куполом цирка.
Всенепременный атрибут - музыка, которая не просто нравится, или даже соответствует настроению, а от которой тебя колбасит до дрожи, и при прослушивании которой, не взирая на не самую оптимистичную лирику, на лице появляется нечто подобное, возможно, мазохистской ухмылке, а глаза загораются по истине пламенем.

Как там у Кафки?
"... когда ты приходишь в себя на улице и все части твоего тела отвечают на эту уже нежданную свободу, которую ты им дал, особой подвижностью, когда чувствуешь, что одним этим решеньем ты собрал в себе всю отпущенную тебе решительность, когда с большей, чем обычно, ясностью понимаешь, что ведь у тебя больше силы, чем потребности легко совершить и вынести самую быструю перемену, и когда так шагаешь по длинным улицам — тогда ты на этот вечер полностью отрешаешься от своей семьи, она уходит в бесплотность, а сам ты, до черноты резко очерченным монолитом, вовсю подхлестывая себя, поднимаешься к истинному своему облику."