Вторая часть мерлизонского балета..)))Глубинный смысл и аццкий гротеск))))

Хорошенько порывшись в своей биографии, любой найдет там события с грифом «Этого, блин, могло и не быть, если бы…». Так вот, если бы приемная комиссия не разомлела от небывалой летней жары, Шмырков обязательно должен был пролететь хоть на одном вступительном экзамене. Тогда он не познакомился бы с Наденькой Марипольцевой в институте возле расписания лекций четвертой группы первокурсников. Но комиссия мышей не ловила, и знакомство состоялось.

Наденька была стильной умненькой девушкой, вчерашней отличницей и обладательницей красного диплома через пять лет. Кроме того, она обожала эксперименты. Увы, не постельные. Экспериментировала Надя по части романтических отношений «эм» - «жо», а поскольку вчерашний троечник с минусом Шмырков умудрился сохранить в этой области девственность нераспакованной пачки прокладок, он быстренько угодил в цепкие Наденькины лапки. Выбрался из них потрепанный, словно из эпицентра ядерного взрыва, с тайным намерением посвятить жизнь тому, чтобы ненавидеть всех баб, сколько их есть в Солнечной системе. Потом карьерно ориентированная Надя перевелась в более престижный вуз и пропала с горизонта на целое десятилетие.

За это время Шмырков успел четырежды жениться, трижды развестись и сменить восемнадцать мест работы. Анализируя весь полученный опыт, он последовательно формулировал отношение к желающим отравить ему жизнь, пока не получилась зловещая фразочка: «Я посмотрю, как ты сломаешь себе шею». Подход неудачника, но однажды Шмыркову довелось посмотреть, как хоронят в закрытом гробу его начальника, опасного приблатненного ублюдка, забывшего нажать на тормоз перед крутым поворотом. После этого Шмырков свято уверовал в безотказность своего «заклинания».

Вновь увидевшись с Наденькой по прошествии десяти лет, он, понятно, не испытал ни одной положительной эмоции. Они столкнулись нос к носу на выставке какого-то модного художника – Шмыркова туда притащила жена Маша, балдевшая от авангарда в живописи. Сам Шмырков балдел от пива с жареными ребрышками, но раз в полгода можно и благоверную ублажить. Вот он и топал покорно, словно баран, за Машей из зала в зал, пока плечом не задел что-то мягкое. Обернулся и был немедленно опознан:
- Шмырков?
- Надька???
Это он погорячился. Первая любовь давно перестала быть «Надькой» и превратилась в Надежду Васильевну, директора элитного салона психоанализа и заместителя гендиректора крупнейшего в столице ЧОПа. В тот день она обеспечивала культурную программу парочке своих заграничных партнеров. Простенькую, в джинсах и серой кофточке с вышитым цветочком Машу Надя окинула высокомерным взглядом, а со Шмырковым ограничилась парой реплик: «Как дела? Где работаешь?», коротко отчиталась о своих карьерных достижениях и удалилась вместе с эскортом.
«Я еще посмотрю, как ты сломаешь себе шею», - мрачно подумал Шмырков. Но Надя двигалась уверенным шагом, а шею чуть не сломала Маша, которая засмотрелась на очередную картину и подалась вперед, не заметив оградительной цепочки.

…Приглашение к Наденьке в гости, прилетевшее на электронную почту, настолько выбило Шмыркова из колеи, что сначала он даже не задумался – а откуда Марипольцева узнала его электронку? Встрече на выставке исполнился почти месяц, и Шмырков был уверен, что Надя про него думать забыла. Да и он не парился, а чё: Маша под боком, ребрышки в магазине не переводятся, всё вокруг прекрасно и удивительно. Способность думать и соображать вернулась к нему значительно позже, а тогда, прочитав письмецо с адреса NMaripoltseva, он оторопел до размягчения мозга.
Если принять это приглашение, лихорадочно рассуждал он – а я его приму – следует быть осторожным, как Штирлиц, минирующий кабинет Бормана. Потому что Надя ничего просто так не делает, и у нее по-любому что-то на уме.
Впоследствии Надины планы оказались вполне безобидны, хотя и циничны до омерзения, но тем утром, изображая для Маши «сборы на работу», Шмырков жутко психовал. Картина его политико-морального состояния красочно иллюстрируется эпизодом в туалете, где Шмырков воспользовался освежителем воздуха в качестве дезодоранта. Чтобы добить его окончательно, не хватало какой-нибудь мелочи, и мелочь не заставила себя ждать.
Покинув туалет, Шмырков увидел Машу с пистолетом в руках.
- Стой, стрелять буду!
Шуточка получилась что надо: Шмырков едва не откусил себе язык. Маша залилась смехом:
- Прикольно, правда?
- …оттттттткккуда этттто уууу тттебя… бя?
- Да девчонка одна на работу принесла, Лёлька, ну, я тебе про нее рассказывала. Прикинь – у ребенка нашла! Он говорит, их учительница в парк водила гербарии собирать, а эта фиговина в кустах валялась. Как думаешь, настоящий?
К Шмыркову, в жизни не видевшему настоящего пистолета, с этим вопросом следовало обращаться в последнюю очередь. Он осторожно взялся за рукоятку двумя пальцами. Уж больно ржавый для настоящего, да и деталей каких-то вроде не хватает.
- Тебе-то зачем понадобился? – всё еще заикаясь, спросил Шмырков.
- Лёлька предложила – нужен кому, забирайте. Ну, я и взяла на всякий случай, вдруг чего.
- Маша! – Шмырков издал стон. – Мозгов бы взяла – на всякий случай!!! Машк, ты же не блондинка!... Короче, - он перевел дыхание. – Эту дрянь надо выкинуть. И где-нибудь подальше от дома.
- Хорошо, - согласилась Маша. Спорить с напуганным мужем – всё равно что излагать свою точку зрения новогоднему холодцу: трясется, но ни слова не понимает. – Я выкину.
- Нет!!! Я сам. Он может быть газовым, на них тоже лицензия полагается. Скажи спасибо, что тебя вчера с ним мусора не попалили. Блин, если твоя Лёлька в следующий раз припрёт автомат Калашникова, пусть его забирает кто-нибудь другой. Ясно?
- Ясно-ясно, - Маша чмокнула супруга в щечку. – Я поскакала, до вечера!
- Аревуар, - ответил Шмырков, закрывая за Машей дверь и тихо оседая на пол.

«Надо вести себя нагло, - самовнушался Шмырков в преддверии тет-а-тет. – Нагло, уверенно, и никаких комплексов. Пусть эта жучка видит, что опять запудрить мне мозги не пройдет. Быстренько разберусь, что ей надо, и отвалю. Главное – вести себя очень нагло».
Аутотренинг сработал на ура. Войдя в Надину квартиру, Шмырков осмотрелся вокруг с таким наглым и даже хозяйским видом, что Надя насторожилась:
- Эй, Шмырков, я за тебя замуж не собираюсь!
- Мечтай дальше. Куда повесить? – спросил он, стягивая куртку.
- Сюда, на вешалку.
Поверх куртки Шмырков пристроил свою визитку. Крючок сломался.
«Чёрт, я же забыл выкинуть этот долбанный пистолет!» – сообразил Шмырков.
- Что у тебя там такое? – недовольно поинтересовалась Надя. – Кирпич?
- Золотыми слитками спекулирую, - прикололся Шмырков.
- А-а-а… Ну-ну. Ладно, клади тогда на трюмо. Кофе будешь? Я сварю, а ты пока фотки посмотри, из Швейцарии. Я там на горных лыжах катаюсь.
В отделанной по последнему слову евроремонта «гостевой» Шмырков расселся в кресле, Надя всучила ему фотоальбом зеленого бархата и удалилась на кухню, оставив шлейф сладко-возбуждающего аромата духов. Шмырков почесался под мышками: после паскудного освежителя до сих пор щипало. Забурчала кофемашина. Шмырков без интереса пролистал альбом: на горные швейцарские пейзажи ему было ровно и параллельно, а Надька в красно-голубом лыжном костюме – и вовсе скука смертная. К счастью, просмотр надолго не затянулся: Надя вернулась с чашечками, молочником и сахарницей на подносе. Изящно наклонившись, она поставила поднос на журнальный столик и села напротив Шмыркова, положив ногу на ногу. Шелковый халатик задрался, оголяя бёдра.
«Смотри в другую сторону, - предупредил Шмыркова внутренний голос. – Смотри в другую сторону и не вздумай распускать руки. Она только этого и ждёт. Рыпнешься, а она как врежет горными лыжами…».
- Так и чего ради я тебе понадобился? – Шмырков пай-мальчиком сложил руки на коленях и непринужденно подул в свою чашку. Кофе брызнул в молочник.
- Видишь ли, Шмырков, у меня к тебе важное дело. Я, как ты знаешь, психолог… Так вот, я пишу статью о кризисах неудачной первой любви. Мне нужен материал, личные впечатления. У тебя они есть. Ну, как ты извёлся, когда я тебя кинула, как тебе было плохо, и почему ты не покончил с собой. Кстати, почему ты не покончил с собой?
- Ну, ты даёшь, - вырвалось у Шмыркова.
- Дурацкое выражение, - строго сказала Надя. – Да, еще хотелось бы в общих чертах понять, каким образом ты боролся с депрессией. Если ты с ней, конечно, боролся. Вот тебе бумага, вот ручка, набросай быстренько основные позиции, а потом всё изложишь под диктофон.
Шмырков задумался. Ему был известен довольно надежный способ справиться с депрессией первой любви, но излагать эту технологию Марипольцевой совершенно не тянуло. Если она узнает, что от петли его спасло лишь воображение, рисовавшее Надю верхом на унитазе в разгар жестокого приступа диареи, она легко может прикончить его ударом горных лыж по черепу. Или ткнет лыжной палкой в селезенку…
- Ну, и чего ты не пишешь? – поторопила Надя. Наверное, она так на работе подчиненных гоняет, ужаснулся Шмырков.
Он решительно отложил ручку.
- Слушай, я так сразу не могу. Если б ты заранее меня предупредила, я бы составил конспектик, а так…
- Шмырков, ну в том-то и суть, что воспоминания должны быть спонтанными. Предупреди я тебя заранее, ты насочинял бы отсебятины.
- Угу. – Шмырков кивнул. – А ты мою фамилию не собираешься указывать?
- Ты против?
- Да. Хотя и вряд ли, но если моей жене попадется твоя статейка, ей это не сильно понравится. Как насчет журналистской этики?
Надя поправила халатик на груди, ловко распахнув его еще больше. Шмырков мужественно уставился в кофе.
- Я не журналистка. Я заплачу тебе триста баксов, хоть купишь себе нормальный пиджак. А то, видать, на золотых слитках особо не разживешься…
Было две вещи, которые Шмырков никому и никогда не прощал. Первая – наезды на Машу, вторая – наезды на свой пиджак. Он очень любил свой пиджак. В нем так удобно спалось на работе!
- Обалденно. Хочешь за триста баксов подпортить мне семейную жизнь? Кстати, забыл спросить – а ты сама-то замужем?
- Делать мне больше нечего, - Надя передернула плечиками. – Мужчины, помогающие в карьере – это приемлемо, но связывать себя на всю жизнь… вот уж нет.
- А, так ты ненавидишь мужиков?
- Презираю, - холодно уточнила Надя. – Между прочим, есть за что. Девяносто процентов недоумков, с которыми я общалась, считали меня девочкой-припевочкой, пытались опекать, а заодно и полапать, жизни учили… Ну и где они сейчас? В отстое. А я, если ты заметил, много чего добилась. Считаете, блин, что умные, тебя, Шмырков, это тоже касается, не делай обиженное лицо. Вот ты думаешь: я такая стерва бесчувственная, даже не поинтересовалась, что у тебя и как, а не приходит в голову, что мне всё-всё про тебя известно? Тася Агапова, Израиль – знаешь такую? Так вот, дружок, это мой сетевой ник.
Шмырков больно обжег язык слишком большим глотком кофе, но сохранил непроницаемый вид. Включились гены дедушки-партизана, который умер на допросе, так и не выдав теще местонахождение большой бутылки самогона.
С Тасей Агаповой Шмырков пересекся года полтора назад, убивая время в чатах. Слово за слово, завязалась оживленная переписка. Шмырков втирал «Тасе», что пишет стихи, и даже прислал ей несколько своих шедевров. Уж если сам Шмырков признавал, что его поэзия – полное дерьмо, это что-то да значило, но «Тася» сгенерировала такую бурю восторга, что он сразу заподозрил подставу. В продолжение эпистолярного диалога «израильская гражданка» возводила в абсолют каждую вторую шмырковскую фразу и выражала желание встретиться с непревзойденным Шмырковым лично, ибо он ей «чем-то близок». Шмырков нёс в ответ полнейшую ахинею.
Так вот почему письмо от Марипольцевой пришло на адрес, специально зарезервированный для «Таси» и еще нескольких виртуальных знакомых.
«Ладно, удивляться будем потом».
- Ну надо же, - выразительности шмырковского зевка позавидовал бы сам Чак Норрис. – А я всё прикидывал – ты, не ты?
Тут язык обожгла себе Надя, но у нее не было героического дедушки-партизана.
- Ай!!! Шмырков! Врёшь профессиональному психоаналитику и даже не краснеешь!
- Не вру. Я тебе полтора года дезу сливал, если ты ее хавала, то ты либо сама врёшь, либо ты – не психоаналитик, и в таком случае тоже врешь.
Надя пробормотала что-то невнятное. Шмырков готов был поклясться, что барышня употребила расхожий психологический термин «Сукаурод». Но, взбираясь по карьерной лестнице, Марипольцева приучилась быстро брать себя в руки.
- Ладно, - примирительно сказала она. – Ты, Шмырков, умнее других, прости, я тебя недооценила. Правда, извини. Просто, ну согласись хоть для разнообразия, где я, женщина, а где ты, мужик? Может, ты мне и сливал дезу, но по тебе же и так всё видно. У меня, - Надя принялась загибать пальцы, - две должности в высшем менеджменте, зарплата, а у тебя? У меня квартира пять комнат, а у тебя? У меня крыша в спецслужбе – сосед мой, генерал ФСБ, а у тебя? Я занимаюсь спортом, веду здоровый образ жизни. У меня тачка – джип лэндкрузер… а ты хоть машину-то водишь? Понятно, не водишь. Спрашивается, чего я такого не могу, что можешь ты?
Как ни крути, это было аргументировано. Шмырков потупился. А что он мог противопоставить такому набору умений, навыков и связей? Крыши в ФСБ не предвидится, машину он не водит, хата – облезлая двушка… действительно, где он, а где Надька? Он только и умеет, что прогуливать работу и все выходные пить пиво. Под рёбрышки… уже собственных рёбер не нащупаешь. Пиво… пиво… водка. Водка. Тут-то Шмырков и вспомнил о своём единственном, давно не находившем применения таланте.
Он поднял глаза на торжествующую Марипольцеву.
- Ты меня не перепьешь.

На улице темнело. По ту сторону стеклопакетов дневной свет привычно уступал вечерним сумеркам, а по эту сторону Надя Марипольцева никак не желала уступить Шмыркову в бескомпромиссном состязании «Кто выпьет больше коньяка». На третий час ее прибило курить шмырковские сигареты, причем она так расфокусировалась, что Шмыркову приходилось гасить после нее бычки. Иначе в комнате можно было бы вешать горные лыжи. Шмырков и сам обкурился, его даже Надькины голые ноги перестали возбуждать – верный признак никотинового токсикоза.
- Я еще в институте бросила, - объяснила Надя, прокашливаясь. – Вредная привычка.
- Что да, то да, - согласился Шмырков. – У меня как-то приятель пошел в ночной маркет за сигаретами, так ему по дыне настучали, да еще и бумажник стырили.
- Надо с охраной ходить. У нас в ЧОПе тарифы – стольник за час, баксов, естесстно… Тебе не надо охрану, а, Шмырков? Или жёнушку покараулить?...
- Да ладно, обойдемся как-нибудь. У меня сигареты заканчиваются, не возражаешь, если я в магазин смотаюсь?
- Смотайся. Только это… чтоб честно всё… по дороге – не трезветь!
- Ни в коем случае. – За сигаретами следовало сходить раньше, но достигнутая Надей кондиция вызывала у Шмыркова некоторые сомнения. Теперь сомневаться не приходилось: она не заметит, что оба кармана его пиджака противоестественно отсырели. Начиная с четвертой рюмки, Шмырков выливал туда свой коньяк – этот фокус он освоил в ходе многочисленных попоек с начальником, когда не пить было нельзя, а пить – невозможно.
…Притопав обратно с покупками, он обнаружил дверь в квартиру открытой, а Надя виднелась на балконе. Судя по звукоряду, ее конкретно рвало.
Шмырков злорадно ухмыльнулся. Пока горнолыжница занята, неплохо бы избавиться от пистолетного металлолома. Тщательно протерев оружие о штаны, Шмырков спровадил его в мусорное ведро на кухне. Идейка не из тех, за какие номинируют на Нобелевскую премию, но Шмыркову вовсе не хотелось привезти «трофей» обратно домой, а с его склерозом именно так всё и кончится. Потирая руки, он скользнул в комнату и надорвал пластиковую оболочку «восьмерки». Завершить вскрытие не сложилось – Надя появилась с балкона, причем уже не в халатике, а полностью одетая, даже в туфлях и колготках. Без Шмыркова она не теряла времени – по крайней мере, потратила его не только на два пальца в рот.
- Ты куда-то собираешься?
- Да! – взгляд у Марипольцевой был настолько мутный, что Шмырков мог спорить на собственный пиджак: куда бы она ни собралась, это будет настоящее Приключение. В херовом смысле, конечно.
- Ну так что, с пьянкой завязываем? Кто победил?
- Так, Шмырков! Тшшшшш… Я чё-то к себе в офис на пост охраны дозвониться не могу, небось, они там водку жрут. Ща мы туда быстро съездим, я всех построю, а потом вернемся и п… п… продолжать будем.
- Ты себя нормально чувствуешь?
- …мально. Дай закурить.
Шмырков выдал Марипольцевой сигаретку, но курить Надя не смогла – поплохело с первой затяжки. «Кажется, перебор, - подумалось ей. – И откуда две пепельницы, была же одна!». Кое-как отклеив сигарету от пальцев, Надя вытолкнула Шмыркова на лестничную клетку – тот едва успел подхватить с трюмо своё барахло. Вот гадство, ведь эта зараза в жопу никакая, не нарваться бы с ней за компанию. А не дать ли ей оборотку, и пусть творит что угодно, только без него?
Но шоу было такое, что или не смотрят вообще, или – до финальных титров.

Финальные титры едва не пошли на улице. Около подъезда они наткнулись на высокого седовласого (нет, желто-зеленовласого!!!) представительного мужчину в черном костюме и кашемировом полупальто.
- Оп-па-а-а! – сказала Надя, повисая у Шмыркова на локте. – А вот и моя крыша из фээсбе… Здрасть, дядь Сереж!
Было заметно, что дядя Сережа не любил, когда его называли «крышей из фээсбе» при посторонних. Он также вряд ли любил, когда ему блевали на голову, а именно это с ним явно только что произошло. Дядя Сережа пытался оттереться носовым платком, но серьезных успехов не наблюдалось: его пропитало вплоть до трусов.
- Надя? Нет, ты представляешь, какие скоты… ты вообще видишь, нет?! Это… это ж кто-то сверху сделал!... Уроды… Подожди, не этот твой?...
Подразумевался однозначно Шмырков, который тут же пожалел, что не может просочиться сквозь асфальт в спасительные недра канализации. Наступил момент отбросить ложное джентльменство и сделать ноги, пока не случилось непоправимое. Но в следующую секунду непоправимое случилось: Надю слегка качнуло вперед, а затем вырвало прямо на пиджак дяде Сереже.
- Надежда… - пролепетал пострадавший. Кричать он пока не мог.
- Мой компас земной, - с блистательной самоиронией отозвалась Марипольцева. Последовавшая пауза была тягостной, но непродолжительной: Надю снова вырвало. Теперь это уже точно вошло в стадию непоправимости – костюм придется покупать новый, да и полупальто готово к мусорному контейнеру в лучшем виде.
- На… На… Надежда, твою мать…
- А удача – награда за смелость, - звонко, ни в одной ноте не сфальшивив, спела Надя и дернула Шмыркова за пиджак. – А песни… За мной, быстро, бегом! – последствий содеянного она пока еще в полной мере не оценила, но бултыхающееся в коньячном омуте подсознание требовало немедленно оторваться от дяди Сережи. Шмырков был полностью солидарен: чем больше морских миль между ними и дядей Сережей, тем лучше для всех. Они припустили со всей скоростью, которую допускали заплетающиеся ноги Марипольцевой, а вдогонку неслись чудовищные угрозы, наводящие на мысль, что Надиной фээсбэшной крыше кровельные работы уже не помогут…

…Следующие полтора часа они колесили по городу в такси. Шмырков многословно втолковал Наде, что за руль лэндкрузера ей сейчас нельзя, и это было хорошо. Плохо было то, что Надя напрочь забыла адрес собственного офиса. Ей, сто пудов, и с поста охраны не ответили потому, что она звонила куда-то в другое место. Дрожащими руками Шмырков выключил свой мобильный: Маша наверняка его заждалась, а Марипольцева то про незнакомую звезду затянет, то с водилой ругается, а то и еще чего. Вряд ли Маша правильно поймет, если на заднем плане прозвучит: «Шмырков, ща кончим и погнали дальше пить!». Шмырков представлял себе дальнейшее развитие событий то так, то по другому, и в любых вариациях получалось что-то стивен-кинговское в экранизации Форда Кополлы. Но действительность превзошла даже сериал «Рабыня Изаура». Когда всплывшие в отуманенном Надином мозгу обрывки географических подробностей скормили GPS-навигатору, и такси добралось до цели, Марипольцева перевоплотилась в тихоокеанский ураган.
Ворвавшись на КПП, она устроила охранникам разнос, да в таких выражениях, каких не позволял себе сеньор Леонсио с неграми на плантациях. Сперва у охранников наступил «синдром дяди Сережи» - они таращились на госпожу замгенерального, но не издавали ни звука. Шмырков застенчиво мялся сзади. Если высший менеджмент – это вот ТАК, то им с Машкой на роду написано карьеры не сделать. Они и друг на друга-то орать не умеют…
Шмырков чувствовал себя средневековым колдуном, который наслал на соседей чуму и холеру, а они все перемерли, и кто будет убирать трупы? Он бы дорого дал, чтобы не присутствовать при падении на пол монитора внешнего наблюдения, который Надежда Васильевна сбросила специально, «чтобы не пялились тупо, а к телефону подходили!!!». Когда она распорядилась немедленно сдать ей табельное оружие, даже ни черта не смыслящий в чоповских делах Шмырков предугадал некоторый протест. Но, хотя затрещина старшему смены была абсолютно излишней, сразу после этого блевать ему на бронежилет не следовало просто категорически.
Пока Надя препиралась со всеми и с каждым в отдельности на тему, что если ее тошнит, то это не их собачье дело, кто-то из охранников за спинами товарищей связался то ли с самим генеральным, то ли с хозяином конторы. Неизвестный (Шмыркову) VIP мигом перезвонил «замше» на сотовый – Надя глянула на определитель номера, сказала «Аллё, это я» и умолкла. Присутствующим сразу стало легче дышать, а вот Надя дышала всё чаще. Она еще пыталась оправдываться, но это как с Гримпенской трясиной: чем больше барахтаешься, тем глубже увязаешь, а сверху тебя еще и псина мистера Стэплтона обгладывает.
- Я? Рассказала таксисту, что мы кидаем налоговую через… через что?! Не припоминаю… а откуда вы зна…
- Где наша печать? Ой… По ходу, где и моя сумочка… а где моя сумочка? Там же, где наши коды «Банк-клиент»??? («В такси», - подсказал Шмырков).
- Нажралась? Да нет… так… выпила чуток, с кем не бывает. Но я в фо…
- Ничего подобного, я не... Блевала с балкона? На голову генералу? Послушайте, это, в принципе, не проблема, - Шмыркову вспомнился какой-то импортный политик, то же самое сказавший на пресс-конференции о мирных иракских гражданах, угодивших под бомбовый удар.
Разговор прекратился в одностороннем порядке, Надя надрывно всхлипнула, уронила трубку и жалобно сказала:
- Откройте нам, пожалуйста, дверь.

- Надь, это что сейчас было? – спросил потрясенный Шмырков, когда они покинули «объект».
- Меня уволили, - тихо, с хрипотцой ответила Надя. – А тот бомбила, которого ты, блин, поймал – помощник моего шефа.
Надя была потрясена не меньше Шмыркова. За неполный вечер ей удалось: А) отделаться от надежнейшей «крыши»; Б) вылететь с одной из своих руководящих должностей и В) учитывая пункт «А», вторая должность, скорее всего, тоже сделает ей ручкой в самом обозримом будущем. После разговора с Самым Главным, а еще потому, что свежий ночной воздух развеял хмель в голове, Надя осознала: чисто из принципа не позволив обогнать себя в количестве выпитого коньяка, она в рекордный, достойный книги Гиннеса срок пропила всю свою карьеру. Вот уж попадалово так попадалово, похлеще, чем, блин, Клинтон с Левински, он хоть удовольствие получил. А ей какое удовольствие? Еще и сушняк, как будто остального мало.
Расставаясь – теперь уже навсегда – со Шмырковым, она ох как сожалела о том, что ей не хватило надругаться над этой скотиной десять лет назад. Нет же! Надо было выцепить его в онлайне и опять ставить на нём психоэксперименты, чтобы после, назначив свидание, ткнуть придурка мордой в его наивность и тупость.
У Шмыркова имелись свои напряги: ему было необходимо срочняком выдумать правдоподобную легенду, объясняющую его отсутствие в супружеской постели аж до трех утра.
- Н-н-ну… - пожал он плечами, глядя вслед растворяющейся во мраке Марипольцевой. - Меньше надо пить.
Надя шла куда-то в никуда и горько плакала по всем трём пунктам: «А», «Б» и «В». Ей еще предстояло выяснить, что есть и пункт «Г» - одна из «двух пепельниц» находилась в трех сантиметрах от места на столе, где перед выходом Надя оставила непотушенную сигарету. Она-то и была настоящей…

«Пожар, начавшийся вчера около десяти часов вечера в одном из зданий жилого комплекса на юго-востоке Москвы, полностью уничтожил два этажа и усилиями пожарных бригад ликвидирован только к полуночи. По предварительным данным, очаг возгорания находился в квартире, принадлежащей московской бизнес-леди Н.Марипольцевой. На кухне квартиры найден пистолет, из которого в январе прошлого года был застрелен совладелец элитного салона психоанализа, до последнего времени возглавляемого Марипольцевой. Возможно, бизнес-леди будет предъявлено обвинение в совершении или организации убийства. Пресс-секретарь салона отказался от комментариев, сославшись на то, что госпожа Марипольцева накануне уволена решением совета директоров». Читать полностью / Обсудить на форуме.
Шмырков утёр скупую мужскую слезу. Ну до чего ядреная горчица, прям в голову даёт. Интересно, когда эти акулы коммерции успели уволить Надьку «накануне»? Накануне она еще собирала материал для своей супер-статьи. Перестраховщики, блин.
- Милый, - в комнату заглянула Маша. – Ты вчера выкинул пистолет?
- Выкинул, Машенька.
- И как? Удачно?
Шмырков дожевал сосиску с горчицей и запил холодным чаем.
- Ты даже не представляешь, н а с к о л ь к о удачно, - глубокомысленно чавкнул он.

@Doff

Замечательный рассказ выносящий мозг за пределы вселенной.Много букв,но он того стоит..)))

Речка Пьянчужка замысловато вилась, разделяя городок Шестиборск на две части – восточную и западную. По набережной катилась маршрутная «Газель», водитель которой сосредоточенно пытался воспроизвести все речные изгибы. В салоне пассажиры слёзно молили боженьку, чтобы погибнуть в аварии сразу и не мучаясь: доехать живым никто не надеялся. Макарыч вновь уселся за баранку, не просыхая – когда он повернулся и спросил, какой хрен не передал за проезд, одиннадцать человек дружно пригнулись к полу, спасаясь от мощной перегарной волны.

Сквозь утреннюю дымку на востоке прорисовались контуры Благоляповского монастыря Святой Паствы, и стёкла маршрутки запотели от общего выдоха – ралли близилось к концу.
Напротив гостиницы на центральной площади стоял запыленный «Икарус», возле которого толпились пассажиры. Редактор шестиборской газеты «Георгий Победоносец» глазам не поверил: откуда столько народу? Пригляделся и понял, что пора к окулисту: ему виделись одни только женщины. Какой-то дефект зрения, не иначе. Покинув «Газель», редактор обнаружил, что женщин он не только видит, но и слышит – из толпы долетали возбужденные крики. «Туристки, что ли?» - ошибочно предположил редактор и заторопился через мостик к себе в офис.

Старый компьютер скрежетал потрохами, пытаясь загрузить опротивевший Вин98, пока редактор заваривал себе утреннюю чашку чаю. Подходило время сдавать очередной номер, а материала, как обычно, не существовало в природе. Правда, неделю назад силами девочек из воскресной школы завершен ремонт шестиборской поликлиники, но одна статья на четыре полосы – как-то несерьезно. Монахи из Благоляпово, в рамках содействия светской власти, вышли на уборку прилегающей к гаражному кооперативу территории, но вместе с мусором убрали почему-то и будку охранника – получился скандал. Еще что? Редактор полистал свой ежедневник. Благочинный обещался подогнать какого-то невероятно вдохновленного господом живописца из соседней деревни – вот об этом надо сегодня же напомнить.
Набрать заветный номерок так и не успелось – в кабинет влетел фотокорр Дима Чёртиков.
- Мстислав Георгич, - Дима вытаращил свои детские голубые глазки. – Благочинный велел передать, чтобы вы подошли. Срочно велел…
- Иду уже, - редактор попытался одновременно допить чай и натянуть пиджак – и то, и другое получилось плохо. – Тьфу, ч… - голубые глазки фотокорра вытаращились еще сильнее, и редактор поправился: - …чаем облился.
- Благочинный велел, чтобы прямо сейчас, - напомнил «посланец».
- Сказал же – иду! – пробурчал редактор. Какой же этот Чёртиков зануда.

В приемной благочинного собрались мэр, директор гостиницы, редактор «Георгия Победоносца» - словом, люди, от которых в Шестиборске зависело всё - и фотокорр Чёртиков, от которого не зависело абсолютно ничего, зато он умел неотрывно смотреть благочинному в рот.
- Пока мы холим и лелеем нашу паству возлюбленную, геенна огненная уже у наших ворот, - благочинный обошелся без длинных предисловий. – Что вы на меня так смотрите, Максим Иваныч? – орлиный нос благочинного нацелился на директора гостиницы. – А то не знаете… Феминистки к нам приехали, над святым глумиться, веру топтать православную. У вас расселились, между прочим!
- Вот здорово, я-то тут причем? – запереживал директор. – Мне заявку прислали: заезд тогда-то, выезд тогда-то, мест столько-то… я ж не думал, что это огненная геенна!
- Теперь поздно думать, - отрезал благочинный. – Уж по городу рыщут, непотребницы.
- Что им тут у нас – мёдом намазано? – удивился мэр.
- Конференцию проводить будут, - благочинный пристукнул кулаком по столу. – Свою, похабную. Зал в ДК арендовали.
- Ну так, может, проведут конференцию и уедут? – спросил редактор. – Жить-то они здесь не собираются, нет?
Благочинный насупился.
- Жить, может, и не собираются. Но конференция у них в воскресенье, они неделю по городу рыскать будут, всюду носы свои сунут, препаскудницы! Мало что жен, сестер с дочерьми с пути истинного совратят, так еще где им, убогим, традиции наши понять сердцем! На конференцию они журналистов столичных назвали, нас им так нарисуют – ввек не отмоемся. Какие буду предложения?
«Патриархи» переглянулись – рожать импровизации они не привыкли.
- Погнать их из городу, что ли? – задумчиво почесал подбородок мэр.
- Какой погнать – деньги уплочены! – взвился директор гостиницы.
- Всё о суетном печетесь, Максим Иваныч, - упрекнул благочинный.
- А мы эти деньги воскресной школе на компьютеры… - отвёл подозрения директор. – Да и с ДК сборы тоже неплохо бы на богоугодное… ну, это уж, Василь Сергеич, ваша епархия.
Мэр поперхнулся – такого подвоха он никак не ожидал.
- Ну, а вы, Мстислав Георгич, что молчите? – спросил благочинный редактора.
- Подумать надо, - уклончиво ответил редактор.
- Думать после будете, сейчас надо действовать. И приглядывайте там за феминистками этими, хорошенько приглядывайте! Чтоб потом мы не наплакались…

Поручив Диме Чёртикову заняться фоторепортажем об иконописце, редактор вернулся к себе.
- А вас тут уже спрашивала какая-то… - сообщила вахтерша. Вид у нее был ошарашенный. – Ушла, но сказала – еще придет.
- Ну-ну, - бросил редактор и поднялся в кабинет. Усевшись за стол, он едва успел движением мышки сдернуть с монитора заставку и отхлебнуть из чашки остывшего чая, как в дверь заколотили, а через секунду на пороге появилась высокая женщина в джинсовом костюме.
- Вы – Полыхальский? – спросила она. – Здрасьте. Я – председатель конференции феминисток и президент союза «Рашн фемина», меня зовут Ульяна Макак.
Редактор непроизвольно прыснул чаем на клавиатуру.
- Сейчас вам будет не смешно, - предупредила Ульяна.
Поверить этому оказалось непросто: день, в который услышишь такую суперфамилию, нельзя омрачить даже техногенной катастрофой.
Резким движением «джинсовый костюм» швырнула на стол перед редактором выпуск «Георгия Победоносца» за позапрошлую неделю.
- Ваша газетёнка?
- Ну, наша, - лениво ответил редактор. – А что?
- Да вы хоть понимаете, что вы здесь пишете?! – на щеках Ульяны вспыхнул румянец гнева. – На ЗАГЛАВНОЙ странице – «Жена да убоится мужа своего»! Что за подлая дискриминация по половому признаку?!
Полыхальский хмыкнул.
- А вы статью целиком не пробовали читать? Там дальше написано, что фраза эта – образная, и что в семье главное – кротость и обоюдная любовь.
- Нечего выкручиваться, знаю я ваши фокусы! Мужичьё закоснелое, только и думаете, чтобы всех баб – к ногтю. В каком веке вы живете, позвольте спросить?
- У меня к вам встречный вопрос. Почему вы для своей конференции выбрали именно наш город? Что тут у нас особенного?
- Да ваш Шестиборск – рассадник домостроя и патриархата! – выкрикнула Ульяна. – И это – то, с чем мы, феминистки, намерены бороться по всему миру!
- По всему Шестиборску, - подкорректировал географию борьбы Полыхальский. – Ладно, от меня-то вы что хотите?
Ульяна скрестила руки на груди, глядя на редактора сверху вниз.
- До начала конференции мы намерены провести в городе ряд мероприятий. Опросы, встречи с женским населением, дискуссии. Ну, и просто ознакомиться с положением дел, которое у вас тут, уверена, хуже некуда…
- Зачем тогда знакомиться?
- …и я обращаюсь к вам с убедительной просьбой – нашу деятельность необходимо осветить самым объективным и благожелательным образом. Вы ведь собираетесь этим заняться, как редактор единственной в городе газеты?
- Пока не думал… - пробормотал Полыхальский, придерживая отвисающую челюсть.
- Ну так начинайте думать, - распорядилась Ульяна. – По всем вопросам будете взаимодействовать с пресс-секретарем конференции Марьяной Суровчик – она редактор газеты «Женская логика», ваша коллега. Поэтому общий язык найдете. Всё, я пошла. До встречи.

Вскоре после полудня сподвижницы Ульяны Макак вовсю шерстили город и окрестности. Накрыло даже Диму Чёртикова, который мирно щелкал фотоаппаратом в доме боговдохновенного иконописца. Откуда феминистки знали иконописца, осталось загадкой, но они его знали, и, видимо, не с лучшей стороны.
- Пришли без приглашения, трое их было… - рассказывал Дима редактору. – В дом заходят… Ну, вопросы всякие. А правда, говорят, что вы не только рисуете иконы, но еще избиваете свою жену? А он им – неправда ваша, ничего такого…
- И как? Они поверили?
- Да они-то поверили, только он у них же на глазах ей и врезал – она ему водки налить забыла. – Дима тяжко вздохнул. – Ох, Мстислав Георгич, грехи наши…
- Не наши, а ваши, - сварливо ответил редактор. – Меня там вообще не было, это всё ты со своим баснописцем. Да, сделали нам рекламку, ничего не скажешь.

К вечеру ситуация накалилась – шныряющие тут и там феминистки действовали всем на нервы. А возле рынка у центральной площади и вовсе произошло столкновение, едва не закончившееся кровопролитием. Интервьюерша из участниц конференции задала вопрос горожанке Бадейкиной. Вопрос был следующий: куда Бадейкина обращается за помощью, когда муж применяет к ней насилие? И насколько эффективна помощь? Бадейкина объяснила, что, если муж попытается применить к ней насилие, она разберется с ним самостоятельно и без всякой помощи, после чего развила тему: если какая-то идиотка имеет наглость утверждать, что Бадейкин – маньяк и насильник, это ей так не пройдет. Засим последовал удар авоськой по голове интервьюерши. К счастью, это была та авоська, где лежали фрукты, а не та, где находились две банки с маринованными перцами (Бадейкина потом уверяла, что просто перепутала). Барышень с трудом разняли.

Назавтра стало еще интереснее. Толпа «наблюдательниц», возглавляемая лично госпожой Макак, устроила чуть не митинг возле приходской школы для девочек. Феминистки потребовали впустить их в школу, чтобы они могли своими глазами увидеть, как организован учебный процесс, однако в этом им отказали, ссылаясь на то, что «занятия уже начались». Макак собственноручно накатала разгромный материалец, в котором прямо заявила, что в школе практикуются телесные наказания, а также учителя-мужчины домогаются до учениц. Чуть позже Макак не поленилась забежать в редакцию «Победоносца» и вручить копию своего шедевра Полыхальскому, а заодно и спросила, что он об этом думает.
Перечитав шедевр четыре раза, дабы убедиться, что это не галлюцинация, Полыхальский отправил его по факсу благочинному – пусть сам решает, что об этом думать. Благочинный скомандовал готовить опровержение, а заодно послать Чёртикова, чтобы красиво сфотографировал парочку учениц на фоне школьного фасада – снимок, по которому всё прогрессивное человечество сможет понять, что ни о каких телесных наказаниях и речи идти не может.

- Василь Сергеич сейчас вас примет, - сонным голосом сказала секретарша мэра Марьяне Суровчик.
Редакторша «Женской логики» была уменьшенным вариантом Ульяны Макак – только вместо джинсов носила юбку с откровенным разрезом. Глаза ее горели алчным желанием вывести на чистую воду всех мужиков, сколько их есть в пределах Шестиборска.
- Скажите, - она наклонилась к секретарше, - ваш начальник подвергает вас надругательствам?
Секретарша подняла на Марьяну взгляд утомленной овцы.
- Ну-у… вообще-то… если честно, утром он ругался. Потому что я вчерашнюю почту только сегодня отправила. А так он очень добрый.
- Что – даже к сожительству не принуждает? – поразилась Марьяна.
Из кабинета донесся голос мэра:
- Кто ко мне, заходите!
- Здравствуйте! – Марьяна сходу попёрла в лобовую атаку. – В вашем городе подвергаются унижениям и притеснениям женщины, и происходит это под прикрытием так называемых «традиций» и ложно толкуемых православных догматов. За то время, пока мы здесь находимся, лично я в этом убедилась на сто процентов. Скажите, что нужно, чтобы такое положение дел изменилось в корне? – всё это Суровчик выдала на одном дыхании.
Мэр Зайчиков был старым хитрым провинциальным лисом и никогда не терял самообладания.
- Да вы присаживайтесь… Хм. Вот вы сейчас меня спросили, а сами, наверное, и не поняли – о чем, - Марьяна хотела возразить, но мэр жестом остановил ее. – Минутку. Если я ничего не путаю, слово «феминизм» подразумевает равноправие полов, верно? Так вот, как глава Шестиборска, официально вас заверяю, что равноправие у нас тут полное и исчерпывающее. Абсолютно все равноправно ходят на работу, с работы, на рынок и с рынка. Пьют водку, смотрят телевизор и делают детей…
- Значит, детей делают и ходят на работу? Ага. То есть, декретные отпуска у вас тут не практикуются?
- Отчего же? Практикуются. Всё согласно федеральным законам.
- А если бы не законы, - как бы невзначай, Марьяна подтянула юбку на бедре, - вы бы вообще всё на женщин свалили. Что за отношение? Между прочим, женщина – это не только сексуальный объект! Она рожает и воспитывает детей… - под пристальным взглядом мэра редакторша забыла текст и закончила слегка невпопад, - и вообще, женщина-мать – это звучит гордо.
- Извиняюсь за нескромный вопрос, - вкрадчиво произнес мэр, - а у вас есть дети?
Марьяна с досадой закусила губу.
- Есть, нет – какая разница? Зато я отлично вижу, что у вас тут творится с воспитанием! Это же сплошной домострой!
- С чего вы взяли?
- Сегодня нашу делегацию не впустили в приходскую школу. Значит, есть, что скрывать?
- Ха-ха. Нам-то как раз скрывать нечего. А вот насчет вас – не знаю, не знаю… Вдруг вы террористки какие-нибудь? Захватите школу, потребуете вывести войска из Чечни…
Суровчик чуть не рухнула со стула.
- Да вы в своем уме?! Мы ведь женщины, а не какие-нибудь… боевики!
- Я это к вопросу о равноправии, - пояснил мэр. – Почему женщина не может быть боевиком? Кстати, практика показывает обратное… Знаете, вот у меня две дочери. Обе – современные девочки, спросите их, что такое домострой – не ответят. Разве я им в чем-то отказываю? Деньги – пожалуйста, квартиру – пожалуйста, нарко… - на последнем слове мэр фальшиво закашлялся и откинулся в кресле, давая понять, что по этому поводу у него всё.
На его счастье, Марьяна по поводу «нарко» ничего не поняла. Мэр был для нее слишком убедителен. Ей не только расхотелось с ним спорить, она даже слушала его с открытым ртом. Невольно она приподнялась со стула… Обошла вокруг стола…
- О, вы, мужчины… - прошептала она. – Умеете запудрить мозги женщинам. А еще что-нибудь вы умеете?
Мэр был хитрым провинциальным лисом, но увёртываться от энергичных страстных женщин вместе со своим массивным кожаным креслом он не умел. А Марьяна, ощутив мужскую близость, воспылала страстью без всяких скидок на идеологическую вражду и возрастную разницу…

Из мэрии Суровчик возвращалась, бормоча себе под нос нехорошее: «Мужики – подлые козлы… подумаешь, жена у него… а я что – хуже жены? Вот мужики сволочи!», и так далее, и тому подобное. А на берегу речки Пьянчужки, возле моста, разворачивалась сцена, достойная стать украшением сериала «Шокирующая Азия». Там чуть не утопили госпожу Макак. Ульяне пришло в голову устроить сбор подписей под воззванием: «Защитим наших детей от извращенцев». Взывая к неравнодушию проходящих мимо ее раскладного столика женщин, она довольно быстро обзавелась приличной аудиторией. Поначалу горожанки пребывали в некотором заблуждении – им казалось, что извращенцы – это убийцы-потрошители, новости о которых так сладко будоражат умы всех обывателей. Но, когда стало ясно, что под «извращенцами» госпожа Макак подразумевает их собственных мужей, настроение изменилось. В адрес главной феминистки посыпались оскорбления, потом угрозы. Макак отмалчиваться не стала (хотя это и могло ее спасти), и горожанки, презрев женскую солидарность, подразумевающую сплочение против мужей-педофилов, настучали Ульяне по умной репе и кинули феминистку в Пьянчужку.
Мощный всплеск и захлебнувшийся мат слева по курсу отвлекли Марьяну Суровчик от разочарований в личной жизни. Вглядевшись в барахтающееся существо, медленно уносимое ленивым течением Пьянчужки куда-то на юго-запад, Марьяна сдавленно хихикнула и поспешила в гостиницу. Помогать вожачихе она категорически не желала: Макак достала ее до тошнотных позывов, и сейчас был тот редкий момент, когда Суровчик могла не изображать дружескую поддержку, а втихую позлорадствовать – Ульянка ненавидела купаться в одежде.

Главред Полыхальский наблюдал за «речными» событиями, стоя подле окна с кружкой дымящегося чаю. Картина символического утопления госпожи Макак показалась ему исполненной глубинного смысла и напомнила старую народную мудрость про чужой монастырь и сук, на котором сидишь. К сожалению, насладиться зрелищем в полной мере главреду не пришлось: прибежал Дима Чёртиков и с вытаращенными глазами сообщил, что «Благочинный прийти велел».
Проходя мимо моста, Полыхальский видел, как насквозь промокшая, но не сломленная морально Ульяна выползает из речных волн на сушу…

Убедившись в полвзгляда, что все приглашенные явились, благочинный прямо перешел к сути вопроса.
- Ну и как вам новая обстановка в нашем городе? – осведомился он. – Кстати, за огромный вклад в ее ухудшение отдельное вам спасибо, Максим Иваныч.
Директор гостиницы недоуменно пожал плечами. Своего огромного вклада он, хоть убей, вспомнить не мог. Последний вклад он сделал в Областной Банк Развития Древесины, но там и было-то вшивых тридцать тысяч евро.
- Не понимаю, благочинный, о чем вы…
- Да о вашем заведенье богомерзком, порока рассаднике! Ведь как они хорошо у вас там пристроились! А вы им – все удобства, нет, чтобы воду горячую отключить, или электричество, допустим…
- Да не могу я, благочинный, горячую воду им отключить! У меня же вода только холодная…
- Отключил бы холодную, Иваныч, - «додумался» мэр.
- Но тогда они не смогут сливать воду в дальняках, - с видом Нострадамуса предсказал Максим Иваныч. – О последствиях и думать страшно. И вообще, что вы на меня так смотрите, Василь Сергеич, будто я один во всем виноват?...
- Все мы виноваты! – развеял мэрские иллюзии благочинный. – О последствиях страшно думать? А о будущем города нашего, оплота православия, о пастве нашей – овцах тупоры… невинных, в смысле – не страшно думать? Пока вы тут успокоенности греховной предаетесь, богопротивные феминистки уж совращают души христианские, прямо на наших улицах, при вашем попустительстве! И делать что-то надо немедля, дабы воспретить паскудную их конференцию!
Все потупились, словно раскаиваясь в богопреступном бездействии. На самом деле, произнося пламенные речи, благочинный имел привычку безжалостно плеваться, и никому не хотелось получить в глаз добрый заряд слюней – присутствующие были научены горьким опытом.
- Вот вы, Мстислав Георгич, - благочинный перевел дыхание и вперился в главреда, - опровержение подготовили, насчет приходской школы?
- Как же, как же, - закивал Полыхальский. – Как вы сказали, так Дима всё и сфотографировал в лучшем виде. Следующим же номером опубликуем.
- Хоть что-то, - пробурчал благочинный. – Если сделать ничего не сможете, и состоится конференция эта непристойная – ваша, Мстислав Георгич, задача, осветить гадость эту так, как православному журналисту, подобному вам, надлежит. Очень сильно на вас рассчитываю… да и вам, господа градоначальники, не след сидеть, руки сложа. Всем всё ясно?
Благочинный не добавил, что, если освещение гадостной конференции в «Георгии Победоносце» получится недостаточно гадостным, главред издания может, в конце концов, смениться. Но это и так прозвучало. В тишине.

- Ну, и что будем делать? – удрученно осведомился у «собратьев по несчастью» директор гостиницы, когда все трое покинули приемную благочинного и по деревянному крыльцу спустились во внутренний монастырский двор. – Лично у меня идей никаких.
- А я вот думаю, нечего тут суетиться, - сказал мэр. – Благочинному – это уж между нами – везде сатана мерещится, вот он панику и наводит. Подумаешь…
- Подумать-то можно, - сказал Полыхальский. – Вот только как бы беспорядки в городе не начались, и так уж феминистки эти всех с ног на голову поставили.
- Да успокойтесь и вы тоже, Мстислав Георгич! Что нам эти беспорядки? А то раньше у нас тут порядок был, ну вы скажете еще… Вот проведут эти дуры свою конференцию, перебесятся и уедут. Жить они здесь не останутся, точно говорю.
- А благочинный? – с сомнением спросил директор гостиницы.
- Тоже перебесится, - благодушно заверил его мэр. Если б не обширные связи благочинного и та поддержка, которой он пользовался в кругах светской власти, мэру и в голову бы не пришло носиться по этим дурацким совещаниям. – Не впервой.
И они двинулись к выходу на улицу.
- Кстати, одна из этих баб – вообще озабоченная, - мимоходом осведомил компанию мэр. – Вы себе не представляете – приперлась ко мне, обозвала каким-то там домостроем, а потом как плюхнется мне на колени! Суровчик ее звать, Марьяна Суровчик. С ней поосторожнее – а то налетите на статью об изнасиловании, не говорите потом, что я не предупреждал.
- Да, это пострашнее геенны огненной получится, - содрогнулся Полыхальский. – Я еще могу понять, что они мужиков не переваривают, - обозначил он свой интеллектуальный предел. – Но чтобы при этом еще и домогаться…

Между тем, у феминисток всё шло вовсе не столь гладко, как предполагал благочинный. Ульяна Макак еще сушилась феном в своем номере, когда вернулась из «культпохода» делегация феминисток. Делегацию приняли в отдаленном приходе, настоятель которого славился миролюбием и крайней терпимостью. Год назад пожилой священник единственный не поддержал инициативу благочинного о жестком импичменте певице Мадонне. Благочинный даже хотел сместить батюшку за нелояльность, но деревенские прихожане встали на дыбы и чуть не сместили самого благочинного.
Седой настоятель с видимым интересом выслушал предъявленные ему феминистками претензии, но ни разу не возразил – только задавал уточняющие вопросы. «Миссионерши» от этого начали млеть и забывать цель своего визита. Потом им устроили небольшую экскурсию по церковному подворью (настоятель беззлобно жаловался на отсутствие спонсорской помощи), а напоследок покормили обедом в маленькой столовой – трапезу с феминистками разделили десятка полтора детишек с огромными доверчивыми глазами, которым батюшка лично наливал супчик в тарелки. Это окончательно добило посетительниц, и, добравшись до Шестиборска, они доложили госпоже Макак, что, по их новому мнению, православие – вовсе не плохая штуковина.
Разочарованная Ульянка обозвала «миссионерш» мягкотелыми дебилками и отправила их на поиски более интересного компромата.

Утро следующего дня принесло некоторое похолодание, а лично для главреда Полыхальского еще и Марьяну Суровчик. Вахтерша в раздевалке на первом этаже редакции еще отходила от шока, связанного с приходом очередной несгибаемой феминистки, а Марьяна уже твердым шагом поднялась на второй этаж.
- Это вы – редактор газеты «Георгий Поебе…», прошу прощения – «Победоносец»? – осведомилась она, вломившись в кабинет без стука, не считая того грохота, с которым долбанулась об стену дверная ручка.
- Ну, я, - кивнул Полыхальский. – Здрасьте.
Марьяна окинула видавший не только виды, но и кое-что похуже кабинет главреда взором орлицы.
- А у вас тут невзрачно, - поддела она Полыхальского. – Сразу видно, что мужик работает.
- Что и неудивительно, - настороженно следя за Суровчик, заметил главред. – Потому как я действительно здесь работаю. И я, как вам ни больно об этом слышать, принадлежу к мужскому полу.
- Вот дерьмо! – выплюнула Суровчик. – «Принадлежу к мужскому полу» - да чем тут гордиться?! Тем, что у вас между ног болтается какая-то… - Марьяна осеклась – это она не в кассу вспомнила. При мысли о том, что болтается между ног у Полыхальского, у нее самой что-то потеплело в упомянутом месте. – Короче, - быстро продолжала она. – Вы собираетесь напечатать экстренный выпуск вашей вшивой газетки с подробным описанием тех издевательств, которым подверглись в грёбаном Шестиборске представительницы конференции феминисток?
Полыхальский прихрюкнул свиньей. Что-то в последнее время все требуют от него информационной поддержки, но требовать экстренного выпуска – до такой наглости сам благочинный не доходил.
- Нет, - флегматично ответил он. – Я не собираюсь.
- Это почему еще?! – Суровчик многообещающе подбоченилась.
- Я пока никаких издевательств не заметил, - покривил душой Полыхальский.
- Что вы говорите! А сумкой по голове – это не издевательство? А бедную Ульянку Макак вообще… чуть не утопили! И вы намерены об этом молчать? Я нажалуюсь на вас в профсоюз. К вашему сведению – я и сама журналист и главный редактор! Газета, чтоб вы знали, «Женская логика»!
- А я в курсе, - Полыхальский прям-таки излучал миролюбие. – Но вы, как журналист… ка… должны понимать, что есть такая вещь, как искаженная интерпретация фактов. За это тоже по головке не гладят…
Марьяну пробрала нервная дрожь. Выражение «гладить по головке» ассоциировалось у нее с вполне конкретным процессом, и в этом процессе она не участвовала слишком давно. О чем горько сожалела.
- …и тут еще вопрос, кто над кем издевался, - Полыхальский, как ни в чем не бывало, развивал тему, не ведая о тайных помыслах коллеги. Вчера вечером он имел длительный телефонный разговор с Димой Чёртиковым, который представил исчерпывающий доклад о первопричине конфликта с участием речки Пьянчужки. - Госпожа Макак отзывалась о мужьях тех женщин намеренно оскорбительно, она назвала их педофилами! Как по-вашему – нормальная женщина стерпит такое?
- Да с такими мужиками, как у вас тут, все нормальные женщины в идиоток превратились! Мужиков нормальных нету в Шестиборске вашем, вот чего! Вы на себя посмотрите…
- Ну, я-то не показатель…
- Еще какой показатель! Вот! – Суровчик резко вытянула вперед указательный палец. – Морда небритая, сам мешковатый, пиджак обтрёпанный весь. Сразу видно – женщины на вас нет! Забьетесь вечером в свою нору холостяцкую и прозябаете…
Полыхальский мигом покрылся испариной, увидев, как Марьяна зловеще провела блестящим кончиком мясистого языка по своей нижней губе. Грозное предупреждение мэра о повадках Суровчик тут же всплыло в памяти призраком атомной подводной лодки. Вспомнилось и о тоскливых (порой) вечерах в пустой и, чего уж там, неопрятной холостяцкой квартире на другом конце Шестиборска. Но разве могут вечера считаться тоскливыми, если проводишь их без Марьяны Суровчик?! Определенно нет.
Тут Марьяна коварно произвела «атаку с воздуха». Полыхальский и глазом моргнуть не успел, как Суровчик обрушилась на его колени всем телом.
- Если мужик не исполняет своё мужское предназначение, он деградирует, - сообщила она, горячо дыша в лицо Полыхальскому. – И перестает быть мужиком. Ты же этого не хочешь?!
Чего Полыхальский совершенно точно не хотел, так это поцелуя взасос. Увы, желания деградирующего мужчины – не та вещь, с которой станет считаться уважающая себя феминистка. Жуткое мгновение – и губы коллег-журналистов слились. Полыхальскому мерещилось, что его рот поглощает вакуумная присоска. Когда он уже простился с жизнью – Марьяна ухитрилась наглухо перекрыть ему доступ кислорода – кабинет пополнился Димой Чёртиковым.
- Мсти… слав Ге… Георгич… - залопотал Чёртиков.
Присоска отвалилась. Полыхальский со всхлипом набрал в легкие воздух. Марьяна обернулась и чуть не прожгла в Чёртикове дырку. Жажда плотского надругательства над собственной идеологией в ее глазах смешалась с жаждой крови придурковатого фотокорра.
- Да хер ли ты уставился, сука?! – взревела Марьяна, и, вскочив с Полыхальского, снарядом вылетела на лестницу.
Полыхальский тяжело выбрался из кресла. Сейчас ему не помешало бы поддувание насосом – редакторша «Женской логики» уж очень сильно его помяла.
- Ге…Ге… Георгич… Мстислав… - Дима с ужасом хлопал глазами на изрядно потерявшего форму главреда. – Это что же… Да это ж как же…
Полыхальский мягко, но решительно взял фотокорра за отвороты вельветовой курточки.
- Такие вот дела, Димочка, - сказал он. – Только что меня чуть не изнасиловали. И ты был свидетелем. Учти – побежишь с этой историей к благочинному, я по поводу тебя пойду сразу к прокурору. Сожительствовать с девочкой из приходской школы, Дима, это не только грех, блин. Это лет восемь строгого режима, если не больше. Кстати, пользоваться фотоаппаратом на зоне тебе не дадут.

Пока бешеные сексуальные инстинкты Марьяны Суровчик претерпевали не менее бешеные обломы, подготовка к послезавтрашней конференции шла ударными темпами. Открыв неожиданно для себя купальный сезон, Ульяна Макак преисполнилась какой-то злой бодростью и действовала жестко. Прихватив с собой пару помощниц покрепче, Макак в лучших немецких традициях второй мировой войны оккупировала ДК. Предстояло тщательно распределить посадочные места для гостей: в первом ряду сядут женщины из материнского комитета, во втором – журналисты… на галерку можно засунуть местных, если соблаговолят явиться. Под четкую диктовку Ульяны ассистентка Тома чертила красивую схему в своём блокноте, а вторая ассистентка – Жанна – ползала на четвереньках по сцене, перетаскивая с места на место листы ватмана. Это были части гигантского плаката-диаграммы, который Макак запланировала укрепить для всеобщего обозрения на стене в глубине сцены. Диаграмму тщательно нарисовали в столичной штаб-квартире; она наглядно изображала рост численности органов женского самоуправления в процентном соотношении с уменьшением количества мужских преступлений против детей. Патриархальный Шестиборск занимал в этой диаграмме убийственное последнее место. Вконец запутавшаяся с составными частями Жанна едва не пристроила Шестиборск на вершину пирамиды и была немедленно строго отчитана госпожой Макак.
Контролируя деятельность сподвижниц, Ульяна отнюдь не забывала и о собственных обязанностях. На конференции ей предстояло огласить целый список нелицеприятных для Шестиборска социальных фактов, указывающих на тенденцию к мужскому доминированию и подавлению женского самосознания. Пожилого миротворца из отдаленного прихода Макак вознамерилась представить как педофила. Конечно, до откровенной клеветы опускаться не следовало – еще под суд угодишь – но достаточно будет красноречивых намеков, что деревенских детей задарма не кормят, наливая им при этом суп своими руками… да и ручонки-то, поди, не самые чистые.

…Избавившись от секс-опасности в лице Марьяны Суровчик и от стук-опасности в перекошенном от страха лице Димы Чёртикова, главред Полыхальский заварил себе кружку сногсшибательного чифиря и уселся сочинять заранее статью о смехотворной конференции феминисток. Он уже получил факсом из Домжура список приглашенных сотрудников СМИ и примерно знал, как всё будет происходить.

Приготовления к конференции шли своим путём, а Марьяна Суровчик шла своим. Отмазавшись от участия в монтаже суперплаката под предлогом «еще посмотреть, что у них тут и как», она направилась прямиком в Благоляповский монастырь. По дороге она чувствовала, как на нее недобро косятся местные, но ее это мало трогало.
Инкогнито просочившись на службу, Марьяна застенографировала проповедь в исполнении благочинного. Между строчками стенограммы так и просвечивали призывы к мужской части паствы строить всех женщин, где они только ни попадутся, а женской части явственно рекомендовалось принимать такое отношение, как божью милость.
Проследив, куда двинется после службы благочинный, Марьяна закономерно решила, что и ей там будет самое место. Пора разобраться с этим главным патриархом раз и навсегда, и пусть только попробует не ответить на самые животрепещущие вопросы!
На проповеди присутствовал и фотокорр Дима Чёртиков – без него такие мероприятия в Благоляпово не проходили. А уж сегодня, как никогда, Дима жаждал истинной веры в господа – Полыхальский ударил его по больному месту, и душа фотокорра взвывала об очищении. Однако ловить каждое слово благочинного у Димы не получалось – в лучшем случае он схватывал одно из десяти. Заметив феминистку Суровчик, Дима всё парился: что это она тут делает.
…О том, что произошло в приемной благочинного, куда Марьяна проникла следом за хозяином приемной, история умалчивает с кривой ухмылкой. Так или иначе, по завершении «интервью», благочинный долго, с ошалелым видом, промокал тюлевой занавеской страстно обслюнявленное лицо. Но это было уже после того, как госпожа Суровчик ласточкой вылетела из приемной на улицу, ни разу не коснувшись ногами ступенек. Момент ее приземления в свеженатекшую из водосточной трубы лужу Дима запечатлел на свою фотокамеру, словно оголтелый папарацци.
Ульяна Макак и Марьяна Суровчик столкнулись у входа в гостиницу. На вопрос боевой подруги, с чего это она так расколбасно выглядит, Марьяна коротко ответила: «Как-нибудь потом» и, протиснувшись мимо Ульяны, длинными прыжками пересекла холл в направлении лестницы. Взгляд Суровчик метал молнии, и даже Ульяна, не привыкшая, чтобы ее по-хамски игнорировали, не решилась ей возразить. Она заметила, что на задней части юбки Марьяны виднеется отчетливый след мужского ботинка, размера примерно сорок четвертого.
Ульяна не допускала и мысли о том, что редакторша «Женской логики» позволила какому-то гнусному мужику такую фамильярность, как пинок по заднице. Скорее всего, Суровчик просто села кому-то на ногу, вот и всё. Осмыслить всю несостоятельность этой версии Макак не успела – примчалась из ДК Жанна и доложила, что плакат состыкован как надо и требует стремянки для повешенья.

В воскресенье стало ясно, что главред Полыхальский рассчитывал правильно – серьезного ажиотажа конференция феминисток в Шестиборске не вызвала. Крупные акулы пера давно не заплывали в акваторию Ульяны Макак, полностью утратив к ней интерес, так что феминисткам пришлось довольствоваться мелочевкой, чье начальство не поскупилось на командировочные просто потому, что надо было чем-то заполнить не занятые рекламой полосы.
…Оживление на центральной площади Шестиборска достигло максимальных значений. Хотя, казалось бы, после прибытия феминисток – куда уж максимальнее. В город подтягивались журналисты со всех концов если не света, то уж точно Московской области. Количество их соответствовало ожиданиям Ульяны Макак, качество – прогнозам Полыхальского. Журналисты прибывали либо междугородним транспортом, либо собственными четырехколесными друзьями, но далеко не иностранного происхождения – свободные места возле гостиницы переполнили «шестерки», «девятки» и «сорок первые».
Скучившись у входа в ДК, гости конференции знакомились, обменивались визитными карточками и плосковатыми шуточками по поводу освещаемого события. Жанна и Тома записывали гостей и показывали, куда идти. Запись велась в большую толстую тетрадь, и главреду Полыхальскому не больно-то понравилось, что подле фамилий ставились либо крестики, либо нолики. Подавив зловещую ассоциацию с черным списком Аль-Кайды, главред поспешно устремился в актовый зал.
Шторы на сцене плотно задернули еще с утра, до поры до времени скрыв сенсационный плакат от взглядов. Когда шторы раздвинут, Марьяна Суровчик ознакомит участников форума с основными позициями представленной диаграммы и даст необходимые комментарии. Снабдив «сестру по разуму» лазерной указкой, Ульяна Макак дала Суровчик последние инструкции.
- …и чтобы всё время была здесь. Ясно?
- Да ясно, ясно.
- Чтоб никуда не уходила. Четверть часа можно и подождать. Только не кури здесь – еще плакат сожжешь нах.
- Ясно.
- Марьян, ты чё какая-то не такая? – подозрительно осведомилась Ульяна.
- Да такая я, такая, Ульян. Всё нормально.
- Смотри у меня. Когда раздвинем занавески, ты должна находиться здесь. Ясно?
- Ясно.
- И проверь, хорошо ли висит плакат. Хотя, нет, висит хорошо – я сама вешала. Но лучше проверь. Хотя, не надо – начнешь проверять и уронишь.
Ульяна выскочила в зал, и Суровчик осталась в одиночестве. Она маялась. Ее состояние характеризовалось народной мудростью «Чего-то хочется, но никто не даёт». А ей настоятельно требовалось. Чтобы дали. Мысленно послав Ульяну Макак на www.huy.com, Марьяна достала сигарету и закурила. Это была ее сорок первая сигарета, начиная с сегодняшнего утра.
Лично встретив на ступеньках ДК женщин из комитета матерей, Ульяна Макак обменялась дружеским рукопожатием с председательницей этой организации и проводила почетных участниц в зал. Проходя мимо Полыхальского, устроившегося в заднем ряду, Макак задержалась ненадолго.
- Учтите, господин редактор, - прошипела она в ухо Полыхальскому. – Одно неосторожное слово в вашей газетенке, и я с вами разделаюсь так, что сами себя не узнаете. Это я вам обещаю.
На всякий случай Полыхальский пересел подальше. Он явно пропустил тот момент, когда Ульяна Макак исчерпала все цивилизованные методы решения конфликтов. Главреду припомнилось, что его фамилию в «списке Аль-Кайды» маркировали крестиком. А у него до сих пор болела отдавленная страстной редакторшей «Женской логики» правая коленка.

В тот момент, когда Полыхальский недобрым словом помянул свою московскую коллегу, Марьяна за шторами погасила окурок о собственный каблук, скрестила руки на груди и стиснула зубы, стараясь быть достойной высокого звания феминистки. Всё равно от психоза желающих отдаться не прибавляется, а единственного человека, который по определению обязан это сделать, она сегодня так и не нашла.

Ульяна поднялась на сцену ровно в двенадцать ноль ноль. К этому времени гости еще рассаживались по местам и внимание на Макак обратили не сразу. Ульяна немного подождала за кафедрой; с диктофоном к ней метнулась «замша» Суровчик Элечка – молоденькая и неиспорченная еще идеологией девчушка, толком не понимавшая, в чем она принимает участие. При Суровчик она отвечала за электронную почту, телефонные звонки и прочие офисные мелочи – обличительные статьи Марьяна сочиняла сама.
Поняв, что процесс рассадки может затянуться до глубокой бесконечности, Макак постучала пальцем по микрофону.
- Сюда смотреть! – сказала она. – И слушать!
Фраза возымела действие – гостям на миг показалось, что к ним обратился сам президент. Аудитория впала в шок. Шутку оценили не сразу. Внимание Ульяна привлекла, оставалось только его не потерять.
- Дамы и господа, здравствуйте, - стартовала она. – Рада вас видеть, конечно, хотелось бы, чтобы вас было побольше, но ничего – у нас всё впереди.
Наступая на ноги журналистам, к Полыхальскому протиснулся мэр Зайчиков.
- Не просто так мы выбрали для проведения нашей конференции город Шестиборск, - вещала тем временем Макак. – Здесь, в эпицентре, так сказать, мужского доминирования и пренебрежения всеми женскими правами, мы будем говорить о том, как мы добиваемся соблюдения этих прав! Да! И о том, что надо делать, если мужчины пытаются отмахиваться от нас, как от мух!
- Довольно странно, что нет никого от благочинного, - шепнул Зайчиков Полыхальскому. – Я был уверен, что он захочет это проконтролировать.
- Кажется, он сказал, что пришлет Чёртикова, - тоже шепотом отозвался главред. – Но он пока не появился, где-то его черти носят…
- …за те дни, что я с группой активисток провела в Шестиборске, я убедилась в одном – не все мы еще вступили в двадцать первый век! Некоторые всё еще живут в средневековье, судя по менталитету. Мужское влияние велико здесь настолько, что некоторые женщины даже искренне возмущались нашими действиями… мне жаль их, но им и их детям еще предстоит расплачиваться за равнодушие к проблемам.
- Да, да! – возбужденно выкрикнула председательша материнского комитета – на подобных мероприятиях они с Ульяной оказывали друг другу взаимную поддержку.
Журналисты строчили в блокнотиках, надеясь извлечь светлые мысли впоследствии, перечитывая свои записи. Пока что выступающая не произнесла ровно ни одного слова на общепринятом русском языке.
- И как много, много в Российской Федерации таких вот маленьких, замшелых городков, - продолжала Макак. – Да, но ведь и нас немало!

Макак последовательно разворачивала тему замшелости и отвратительной косности, а что касается Димы Чёртикова, так он заблудился.
Невероятно, но факт – родившийся и выросший в Шестиборске, Чёртиков ни разу не бывал внутри ДК. Ему исполнилось пять лет, когда бабушка взяла его за ручку и отвела в церковь при Благоляповском монастыре. А к десятилетнему возрасту Дима сам уже ни за какие плюшки не сунулся бы в окрестности ДК – там устроила репетиционную базу панк-группа, на площади и рядом с ней постоянно ошивались гопники, алкаши и прочие недуховные личности. Фотографировать Дима научился у тогдашнего настоятеля, который открыл нечто вроде кружка «Умелые рученьки» для шестиборской детворы. Тогда же юный Чёртиков начал карьеру фотокорра, выполняя разовые просьбы настоятеля: сделать снимки храма, внутри храма, на заднем дворе храма, сессию на крещении, на монастырской лесопилке, etc.
Получив сегодня от благочинного указание всенепременно быть на конференции «фемин тлетворных», Дима перекрестился и поскакал выполнять. Но при виде толпы журналистов и приглашенных гостей его охватила некоторая стеснительность. Поэтому Дима скромненько двинулся обходным путем – ему было известно, что где-то сбоку есть служебный вход, и днём он, как правило, открыт. Так оно и оказалось – Дима попал с улицы на черную лестницу, миновал по ней пару пролетов и забрёл куда-то на закулисную территорию, где очень быстро запутался в помещениях.
Из глубины здания ему слышался неясный гул голосов, указывающий на присутствие где-то там большого количества народу, и Дима попытался ориентироваться на звук. При этом он угодил в комнату, где почти пятнадцать лет назад репетировали шестиборские панки – на полу до сих пор валялась разгроханная об чью-то голову бас-гитара, а стена сохранила вылинявшую красную надпись «PUNK NOT DEAD!!!».
- Свят, свят, - Чертиков вновь осенил себя крестным знамением и юркнул в узкий боковой коридорчик, по которому когда-то панки вышли на сцену, давая свой первый и последний в этом городе концерт. Дима тоже вышел на сцену – с внутренней стороны задернутых штор.
Там он и столкнулся нос к носу с изнывающей Марьяной Суровчик.

…Слушатели в зале медленно, но верно впадали в сонливость. Релаксация одолела даже главу комитета матерей: по ее мнению, Ульяна переборщила с терминологией, оборотами и метафорами. В общем и целом можно понять не больше одной шестнадцатой всего текста. Еще бы! К своему выступлению Ульяна готовилась почти неделю, а тратить время впустую она не привыкла.

А по ту сторону штор у Димы Чертикова возникли серьезные проблемы.
- Ну, прям как по заказу. Ты-то мне и нужен, - заявила ему Марьяна.
- За-за-за-зачем? – Дима понял, что смыться не получится – по лицу Суровчик он прочитал, что она этого попросту не допустит.
- Затем. Тебе известно слово «секс»? – замечательный лаконизм был сильнейшей стороной Суровчик.
- Н-н-н-нет…
- А как вы это с твоей подружкой-шестиклассницей называете? – неожиданно заинтересовалась Марьяна. – Почесать морковку? Да ладно, можешь не рассказывать, не у прокурора. Пока.
- Вы подслушивали?! – вырвалось у Чёртикова. – Но я думал, что вы…ушли… тогда…
- Мужики думают жопой, - ухмыльнулась феминистка. – И еще кое-чем другим. Не хочешь… - у Марьяны чувственно сел голос, - …не хочешь мне показать, чем именно?
Видимого желания Дима не выразил. Это дорого ему обошлось – отбросив всякую деликатность, Марьяна рванула вниз молнию его штанов. Штаны не только расстегнулись спереди, но и лопнули на заднице, причем уровень доступности отнюдь не повысился – Чёртиков носил семейные трусы плотной ткани, натянутые чуть не до груди.
Остановиться перед трудностями? Только не сейчас! Трусы постигла участь штанов, а сам Чёртиков познал весь ужас минета, которого не только не хочешь, но даже и не знаешь, как он называется…
Марьяна была уверена в том, что располагает запасом времени. Она лично редактировала текстовку выступления Макак, где было не меньше тридцати страниц десятым шрифтом. Лишь одно Суровчик упустила: пребывая в состоянии душевного подъема, Макак читала «с листа» не только очень четко, но и крайне быстро…

- …и хотя многое уже сделано, сделать предстоит еще больше, но наше движение – движение женщин, ведущих активную борьбу за свое равноправие – набирает силу, и я уверена – мы своего добьемся! И начнем прямо с того места, где находимся прямо сейчас, - журналистов мужского пола пробрала холодная дрожь – а вдруг в протокол внесена зачистка актового зала?! – я имею в виду закоснелый город Шестиборск! Со всей ответственностью, от имени многих и многих феминисток всего мира, я говорю вам – мужскому доминированию приходит конец. Хотят они того или не хотят, мужчинам придется не только признать наши права, но и усмирить свои извращенные сексуальные инстинкты! В противном случае…
- В противном случае будет что? – задал вопрос молоденький корреспондентик, стажирующийся в газете районной управы и пока еще уверенный, что его работа в том и состоит, чтобы докапываться до сути.
- В противном случае мы применим серьезные меры! – рявкнула Макак. – Если мужчины не способны вести себя цивилизованно, они нам не нужны!
- Что вы подразумеваете под извращенными сексуальными инстинктами? – набрался храбрости другой юноша, вообще-то работавший в спортивном издании.
Макак вперила в него тяжелый взгляд.
- Хотите сказать, вы не знаете, что такое сексуальные извращения?
Юноша пожал плечами. Обычно он делал статьи о футболе, и о сексуальных извращениях знал только то, что самый мощный оргазм ему пришлось испытать, когда киевские динамовцы заколотили «Спартаку» два гола на последней минуте финального матча.
- Так вот! Должна оговориться, что местные городские власти, - взгляд Ульяны вспыхнул священным огнем, отыскал в заднем ряду мэра Зайчикова и мгновенно его испепелил, - всяческий вставляли нам палки… - дружный хохот в зале, - …ничего смешного – палки в колеса, и мы не смогли составить полной картины того, что творится в этом городе. Однако есть сильные подозрения, что домогательства до несовершеннолетних детей практикуются здесь весьма регулярно! Но я даю вам слово – больше ни один ребенок не пострадает в Шестиборске! А теперь хочу ознакомить вас с некоторыми данными, которые вас, несомненно, заинтересуют… С пояснениями выступит редактор газеты «Женская логика» Марьяна Суровчик… пожалуйста, шторы!
Тома, приставленная к операторскому пульту, сдвинула тумблер. Шторы поехали в стороны, открывая зрителям сцену, разом ставившую под сомнение девяносто процентов утверждений госпожи Макак. И для начала практически всех насторожило донесшееся из-за раздвигающихся штор «Давай же, милый, ты мне НУЖЕН!!!».
…Марьяна Суровчик, сладостно изогнувшись, тёрлась боком о нижнюю часть плаката. Дима Чёртиков позиционировался сзади, причем Марьяна удерживала его обеими руками, сцепив пальцы в замок на спине Чёртикова. Это говорило не только о приверженности Марьяны школе греко-римской борьбы, но и о том, что половой акт происходит без согласия как минимум одного из партнеров. Госпожа Макак поторопилась давать слово, что дети в Шестиборске больше не будут страдать, ибо сейчас, на глазах онемевшей аудитории, страдал ребенок – в двадцать пять лет Дима не отличался уровнем интеллекта от третьеклассника. Кроме того, одно дело – чистая, почти целомудренная любовь с девочкой из приходской школы, и совсем другое – жесткое изнасилование, коему подвергла его Суровчик. Выбора она ему не оставила, это и противотанковому ежу понятно – с перекошенной от прилива разнообразных эмоций физиономией Чёртиков всё же пытался изображать требуемые движения тазобедренным суставом.
На каждую такую попытку Марьяна отвечала громкими стонами.
- М… М… МАРЬЯНА!!! – завопила Макак. – Это что еще такое???!!!

- Ни хрена себе, это же Чёртиков! – пробормотал мэр, таращась на сцену.
- Да, это он, - не стал спорить главред. – Как-то странно… Благочинный его явно не за этим прислал…
- Может, и не за этим… Не, ну ты посмотри. Во парень даёт!
Словно услышав эти слова, Дима отчаянно попытался перестать давать и вырваться. Это была задача не для простого фотографа – Суровчик с десятого класса занималась женским культуризмом. Она лишь переступила с ноги на ногу, но Чёртикова держала по-прежнему крепко.
- МАРЬЯНА!!!!!! – Макак еще не знала, что сейчас надо делать, но знала одно – ЭТО необходимо остановить.
- Да чего тебе?! – отозвалась Суровчик. Ей было немного не до комментариев к диаграммам.
- Шторы НАЗАД!!! – заорала Ульяна. Тома, с трудом оторвавшись от зрелища, кинулась к пульту и задергала тумблер, но механизм заело – вместо того, чтобы сдвинуться, шторы раздвинулись до упора. На сцену выскочила Элечка – почему-то она решила, что в данной ситуации нужно в первую очередь спасать диктофон. В панике промахнувшись мимо кафедры, бедняжка чуть не упала носом и лишь в последний момент ухватилась за шторину – та немедленно оборвалась и накрыла Элечку сверху.
- МАРЬЯНА, ОТСТАВИТЬ СНОШАТЬСЯ!!!!!! – наверное, таким же тоном капитан уходящего под воду «Титаника» командовал: «Сначала женщины и дети!».
- Не отставлю, - упрямо ответила Марьяна. В следующую секунду ей пришлось искать опору, чтобы не упасть – Дима трепыхнулся изо всех сил. Отпустив «жертву», Суровчик ухватилась за первое, что подвернулась – за плакат. Плакат обрушился тоже, скрыв наконец-таки постыдную картину от зрительного зала, в котором уже начался невообразимый ор.
- Суровчик, невменяемая похотливая сука!!! – с этими словами Ульяна долбанула кулаком по кафедре. Это было то, что следовало сделать в самую последнюю очередь – сломалась не только кафедра, но и провалился пол под ней. На глазах изумленных зрителей госпожа Макак исчезла в разверзшейся дыре…

…Вальяжно развалившись за столом, главред Полыхальский читал последний номер «Ведомостей столицы». Журналист этого издания по какой-то ошибке угодил на конференцию и предоставил полный отчет о том, как всё было.
«С треском провалилась конференция феминисток в городе Шестиборске (Московская область). Именно с треском – оторванные шторы и проломленная сцена в доме культуры наделали немало шуму. Это не считая того, что одна из активисток конференции (кстати – редактор газеты «Женская логика» Марьяна Суровчик) устроила для восхищенной публики «открытый секс-сеанс» с местным жителем, после чего мероприятие полностью утратило весь смысл. Конференцию феминистки завершили дракой между собой, и лишь чудом обошлось без жертв со стороны мирного населения. Прокуратура Москвы возбудила уголовное дело против зачинщиц беспорядков – самой Марьяны Суровчик и небезызвестной Ульяны Макак, президента союза «Рашн фемина». Также из компетентных источников стало известно, что планируется в ближайшем будущем отозвать у «Рашн фемина» лицензию общественной организации. У.Макак грозит также судебная ответственность за клевету, допущенную ею в адрес городских властей Шестиборска, уже подавших соответствующий иск».
Полыхальский усмехнулся и подлил себе в чашку заварки. Сбылось именно то, о чем мечтал благочинный.
Они таки запретили феминисткам. Пусть не сами, главное, дело сделано. Вот только Диму Чёртикова услали куда-то в далёкий монастырь на трехлетнюю фотосессию «Как я искупал грехи молитвой и постом», но это и к лучшему. Девочки в воскресной школе целее будут.


@ Новгородов