**Новогодняя байка**
Она сидела за столом
На кухне, чай из блюдца дула,
А за окном, а за окном
Шла ночь веселья и разгула.
Попасть на памяти чердак
Она сквозь дым табачный тщилась:
– Откуда ж дым, твою растак?!...
Я ж папироску потушила...
Звонок. Кто это? Почтальон?
Но тот – всегда звонит два раза,
А этот – словно на «дозвон»
Дверной звонок включил, зараза.
Бабуся глянула в глазок,
А там, с поллитрою подмышкой,
Стоит и давит на звонок
Степаныч в мятом пиджачишке.
– Ну здравствуй, что ли, коль пришёл…
Видать, от радости великой?
Клади бутыль свою на стол,
Да папироску притуши-ка.
– Ты, Марь Иванна, не гунди!
Я ж не курю, считай, лет тридцать!
– А дым откуда? – Бигуди
В сковороде твоей дымится…
Да брось ты их! Ты и без них,
Пожалуй, покрасивше будешь…
– Степаныч, скажешь тож… Жених!
Почто меня ты атакуешь?...
А он: – Давай, мол, так и так,
За Новый год и всё такое.
Гляди, часы: тик-так, тик-так,
Мож, тоже вспомним за былое?…
Как мы тогда в моём транвае
Встречали, Марья, Новый год!
До самой смены пировали!...
(А сам, зараза , водку пьёт).
…Когда ж закончилась бутылка
И догорели бигуди,
Степаныч молвил: – Может, милка,
Пора и к делу перейти?
Я слышал: чудо есть такое,
Других чудеснее чудес,
Да и название чудное:
То ль саксофон, а то ли секс.
Оно похоже, молвят люди,
На то, что звали мы: «Любовь».
Оно – когда лобзают груди,
И в телесах вскипает кровь.
С ним паровоз войдёт в тоннели,
А гвоздик – в железобетон.
И с ним метели – не метели…
Тащи, Мария, самогон!
Давай ещё поллитру ухнем,
Как говорится, за любовь!... –
Дым оседал на стенах кухни,
Да и Степаныч был… готов.
Но всё же молвит складно: – Маня, –
Кивая пьяно головой: –
Кто лихом старое помянет,
Тому, Иванна, глаз долой.
Прошамкав что-то, Марь Иванна
Махнула двести грамм зараз
И, вынув челюсть из стакана,
Поправила стеклянный глаз.
– Ишь, что удумал, дурень старый,
Я ж – мужу верная вдова!
И дом у нас – что твой акварий...
А вдруг за нас пойдёт молва? –
Но всё ж пошла к столу с посудой,
Стуча протезом о костыль,
И выковырнула оттуда
Рукой пластмассовой бутыль.
– Ты сам, товой-то, пьяный в доску,
Чего со стула-то упал?... –
Сквозь сон он вяло прошептал:
– Не бойсь, Маруся, я Дубровский…
– Вот и в тот раз ты, окаянный,
Уснул, на рельс меня кладя... –
В сердцах сказала Марь Иванна,
Штифты на черепе крутя.
