Пойду подышу форточкой. Надеюсь, желание написать что-то очень важное и красивое выветрится. Потому что, потому что, разбейся моя никчёмная голова о форточку, всё равно за битый час не получилось ни строчки.
В моей бесплодной голове белое поле, разлинованное. Когда-то я не могла не писать. Уже три года я не могу написать ничего.
Это в самом деле страшно.

В колонках играет - Мне кажется, потухло солнце
Формальности ради: дайры снова не открываются
Напоминание себе: если Нойя выживет после грядущей битвы, расспросить Гаути о жизни до нашей встречи, о полуросликах
Так: дни проходят очень быстро. всегда так, если знаешь, когда наступит нечто долгожданное

Складки ослепительного платья соприкасались с пылью камней и мха. Никакая грязь пока не могла пристать к такой белизне. Также и горделивую осанку не испортило бы никакое горе. Лицо вверх. Глаза зажмурены. Только глаза, да, зажмурены. Не бывает такой эльфийской музыки, нет у великих детей солнца мелодий, способных разрезать воздух, взорвать сосредоточение, прогнать покой. Но её помутнённое сознание оглушено именно такой песней. Оно само породило эту песнь. И в окончательно опустевшем сердце прогремело эхо ударов. Девочка не чувствовала тела, только лёгкость полёта в голове и раскаты грома в ушах. Пересохшими губами шептала заклинание. Ладони сложила на пересечении ключиц. Камни и мох менялись на волны ветра. Сердце, разгонись до такой скорости, на которой ты уже не сможешь бежать. Благородная кровь стучит в висках, на кончиках ушей, в пальцах, обволакивает всё хрупкое тело. Но разум занят одним - повтором магического сочетания слов. Пока сочетание не сложится в одно упрямое слово. Пока жар не станет невыносим. Судорожное сокращение мышц сердца прекратится вместе с криком песни. И чья-то уверенная рука выдернет неподвижную девочку в по-прежнему ослепительно белом платье, последний раз прошептавшую на эльфийском "остановись", из забытья.
- Достаточно, - скомандовал он, щёлкнул пальцами, и она жадно глотнула воздуха. - Запомни, даже когда ты действуешь здесь, ты можешь всецело быть там.
Безвольная рука девочки скользнула от ключицы по ткани. С внутренней стороны ниже локтя, где смуглая кожа особенно нежна, пульсировала вена. Девочка сильнее зажмурилась, тщетно пытаясь вернуть бушующую песнь отхода за Море.

хочу-играть-скучаю-по-Мастеру-хочу-играть-скучаю-по-Мастеру-хочу-играть-скучаю-по-Мастеру-и-так-много-много-раз

Продолжение вампирской саги представило собой вступительную часть из шушуканья каждого (кроме меня, между прочим) с мастером по полчаса в отдельной комнате, много часов подряд чистейшей социалки в Элизиуме: то Носферату приползает и тут же обвиняется князем, что был в квартире моей Бруджи, потом отпирается целый час (я не я, в городе есть залётный гастролёр-Носфер! - у нас есть фото с места преступления, покажите-ка своё истинное лицо! - *фиг я вам покажу, обращусь в абстрактного Носферату*), в конце концов признаётся и получает по и без того отвратительной физиогномии телефонной трубкой от моего сира; то Джон Риппер притаскивает лысое тело без сознания - у тела такие же татуировки, что были у двоих нападающих на базе, а князь просит меня привести тело в сознание, и Элизабет (сила есть - ума не держим)) за малым не повторяет опыт барда со сковородой, пощёчиной сломав лысому челюсть, а затем допрашивает (сцуко, кивни, если согласен)... выяснить удаётся только то, что товарищ следил за Элизиумом, был такой не один и намеревался кого-то из нашей тёплой компании (мб всех сразу) укокошить; то Риппер уходит в компании Носферату; то мы - мы-игроки - кушаем картошку со всеми приправами, что были в этом святом доме, оливками, горошком и рыбной консервою, а также арбуз; то грек привозит ФИГАСЕ лысую и с покорёженным маникюром (выглядит ненамного лучше Носферату) Тореодор, которая на все расспросы отвечает кратко: "Села в такси, таксист вышел и взорвал авто, очнулся - гипс"; то Сэм, сир и грек уединяются в комнатке и через время отходят оттуда, хохоча (заговор неписей, угу); то Тореодорша вспоминает, что Риппер тащил на плече объект в белом пальто, и вдруг начинается неведомая паника, все звонят Рипперу, тот не отвечают, звонят Неду-Носферу, тот сообщает, что едет с Риппером в парк (блин, ну чушь же...), срываются, в том числе и сам князь, и на полной скорости с оружием мчатся в парк, тудыть его; и мочилова, бессмысленного и беспощадного... Я не соображала, что происходит, ни как персонаж, ни как игрок - и дело было вовсе не в 5 утра на неигровых часах. И понесся бенефис десятка неписей и Тремера Ведьмы, приехавшей (прилетевшей?) после звонка князя (sic!), перемежаемый неплохим отыгрышем отвратительного персонажа Носферату, пытающегося самыми жалкими способами спасти свою шкуру. Появился Джигурда-во-плоти, какой-то мужик, похожий на Тремер, молнией из руки (муахаха) взорвал княжеский фольксваген, после чего моя Бруджа за малым не померла окончательно, а всего-то впала в кому, после чего я с чистой совестью пошла баиньки.
зы И, кстати, в связи с социалкой мастер стал думать за персонажей ещё чаще)

На злобу дня практически))))

На вк наконец меня одарили клеймом "Свѣдѣнiя, представленныя въ семъ паспортѣ, могутъ быть вымышлены" и отобрали 50% рейтинга. Плевааать, я всё равно эльфийка!

1. Клерик разглядел зло в Надежде, женщине, оставшейся в посёлке. Моё замечание о том, что каждый третий житель страны светился бы для него злом, Кройен пропустил мимо ушей, но всё же нападать на старуху не стал.
К счастью, в гильдийской библиотеке нашлись данные о Сердечности. Так много десятилетий назад назывался район в городе по имени крупнейшего публичного дома. С того времени уцелело несколько домов. Сообщила об этом компаньонам и осталась в Гильдии. Думаю о том, что через какое-то время мои возможности в магии возрастут. При этом однозначно нужно тренировать и повышать осторожность, внимательность, чтобы даже случайно не использовать силу во зло.
2. Насыщенные открытиями и пользой для меня занятия проводит гнома с весьма специфическими манерами. Способ преподавания отличен от знакомого мне по Школе. Тем не менее я выучила многое за два дня и готова возвратиться в общество шумной Лиотар, удачливого Кройена и находчивого Гаути. Возможно ли? Мне хочется их общества.
3. Спутники также не теряли времени даром и обнаружили развалины ветхого здания со знаком бесконечности - перевёрнутой восьмёркой на стене. Они предусмотрительно дождались меня, не стали заглядывать внутрь. Теряюсь в догадках, что или кого мы обнаружим там, когда спустимся в подвал под покровом ночной темноты. Возможно, мы обрекаем себя на риск. Возможно, зря беспокоимся. Но как бы то ни было - печать придаёт уверенности.

"There comes a time, when you look into the mirror,
and you realise that what you see, is all that u've ever be.
Then you accept it. Or you kill yourself.
Or you stop looking into mirrors."

Я умудрилась изобразить не так, как представляю...) И всё же вот.
Будучи единственным на данный момент игроком с инетом, поздравляю от лица команды!
Света в пути)

Научила Суффикса с младенчества, которое у него на январь-февраль пришлось, греться у меня за пазухой. И вот результат - теперь лезет туда во что бы то ни стало, а когти острее, чем у кошака. Также крысюку понадобилось менее полгода, чтобы разгрызть металлический прут клетки и выбраться на свободу. Суровое оказалось животное, энергичное, но совершенно ручное и преданное.

Выйдя на мост, обратишь внимание на перила: они холодные, скользкие. А
звезды - летучие. А звезды. Трамваи - зябкие, желтые, неземные.
Электрические поезда внизу будут просить дорогу у медленных товарняков.
Сойди же по лестнице на платформу, купи билет до какой-нибудь станции, где
пристанционный буфет, холодные деревянные лавки, снег. За столами в буфете
- несколько пьяных, пьющих не переставая, читают друг другу стихи. Это
будет холодная, коченеющая зима, и этот пристанционный буфет во второй
половине декабрьского дня - тоже будет. Он будет разбит гармониками и
стихами изнутри. Будут петь - дико и хрипло. П е й т е ч а й, м и л о с т и
в ы й г о с у д а р ь, - о с т ы н е т. О погоде. Главным образом - о
сумерках. Зимой в сумерках маленькому тебе. Вот они наступают. Жить
невозможно, и невозможно отойти от окна. Уроки на завтра не сделаны ни по
одному из предметов известных. Сказка. На дворе сумерки, снег цвета голубого
пепла или какого-нибудь крыла, какого-нибудь голубя. Уроки не сделаны.
Мечтательная пустота сердца, солнечного сплетения. Грусть всего человека. Ты
маленький. Но знаешь, уже знаешь. Мама сказала: и это пройдет. Детство
пройдет, как оранжевый дребезжащий трамвай через мост, разбрасывая холодные
брызги огня, которых почти не существует. Галстук, часы, портфель. Как у
отца. Но будет девочка, спящая на песке у реки - простая, с простыми
ресницами, в чистых тугих трусиках для купания. Очень красивая. Почти
красивая. Почти некрасивая, мечтающая о полевых цветах. В кофточке без
рукавов. На горячем песке. Остынет, когда настанет. Когда вечер. Случайный
пароход: от гудка простые ресницы дрогнут - очнется. Но еще не знаешь - та
ли. Весь в огнях, оставляя уютную пену на попечение ночи. Но еще не ночь.
Набег фиолетовых волн. У берега глубоко, ключи. Эту воду можно пить,
наклонясь над. Губы милой, нежной. Гул парохода, плеск, дрожащие огни -
уходят. На том берегу кто-то, переговариваясь с приятелем, разжигает костер,
чтобы варить чай. Смеются. Слышно, как чиркают спички. Кто ты, я не знаю. В
вершинах сосен, в кронах, ночуют комары. Самая середина июля. Потом они
спустятся к воде. Пахнет травой. Очень тепло. Это счастье, но ты не знаешь
об этом. Пока не знаешь. Птица дергач. Ночь прильнула и потекла, заботливо
вращая жернова мельницы небесной. Как называется эта река? Река называется.
И ночь называется. Что приснится? Ничего не приснится. Дергач, козодой
приснится. Но еще не знаешь. Почти некрасивая. Но несравненная, потому что
первая. Мокрая соленая щека, невидимая в ночи тишина. Милая, как неразличима
ты вдалеке. Да, узнаешь, узнаешь. Песня лет, мелодия жизни. Все остальное -
не ты, все другие - чужие. Кто же ты сам? Не знаешь. Только узнаешь потом,
нанизывая бусинки памяти. Состоя из них. Ты весь - память будешь. Самое
дорогое, самое злое и вечное. Боль всю жизнь пытаясь выкрести из солнечного
сплетения. Но сплетение ив, но девочка, спящая на песке горячем примерно
пятнадцатого числа июля необратимого года, но девочка. Не шелохните листом,
не шелестите. Спит. Утро. О д и н о к и з а б р о ш е н, к а к ц е р к о в ь
с т о я л н а в е т р у. Т ы п р и ш л а и с к а з а л а, ч т о п т и ц ы ж
и в у т з о л о т ы е. Утро. Гаснущие под ногой росы. Ракита. Звук несомого
к реке ведра, беззвучие ведра, несомого от реки. Росы серебряной прах. День,
обретающий лицо. День во плоти своей. Люди, любите день более ночи.
Улыбнись, постарайся не шевелиться, это будет фотография. Единственная,
которая останется после всего, что будет. Но пока не знаешь. Потом -
сколько-то лет подряд - жизнь. Как называется. Называется ж и з н ь. Теплые
тротуары. Или наоборот - заметенные снегом. Называется г о р о д. Ты
вылетаешь из подъезда на высоких цокающих каблучках. Стройная, ранняя, в
духах и в нимбе парижской шляпки. Цокот. Запевают дети и птицы. Около семи.
Суббота. Я вижу тебя. Я тебя вижу. Цокот по всему двору, по всему бульвару,
где нераспустившаяся сирень. Но распустится. Мама сказала. Больше ничего.
Только это. Хотя и другое. Но теперь - знаешь. Можно писать письма. Или
просто кричать, с ума сходя от мечты. Но и это пройдет. Нет, мама, нет, это
останется. На каблучках. Та ли? Та. Та ли? Та. Та ли? Та. Тра-та-та:
навылет. Весь город в этих духах. И поздно говорить, сгорая. Но можно писать
письма. Всякий раз ставя в конце - п р о щ а й. Радость моя, если умру от
невзгод, сумасшествия и печали, если до срока, определенного мне судьбой, не
нагляжусь на тебя, если не нарадуюсь ветхим мельницам, живущим на изумрудных
полынных холмах, если не напьюсь прозрачной воды из вечных рук твоих, если
не успею пройти до конца, если не расскажу всего, что хотел рассказать о
тебе, о себе, если однажды умру не простясь - прости. Больше всего я хотел
бы сказать - сказать перед очень долгой разлукой - о том, что ты, конечно,
знаешь давно сама, или только догадываешься об этом. Мы все об этом
догадываемся. Я хочу сказать, что когда-то мы уже были знакомы на этой
земле, ты, наверное, помнишь. Ибо река называется. И вот мы снова пришли,
вернулись, чтобы опять встретиться. Мы - Те Кто Пришли. Теперь знаешь. Ее
зовут Вета. Та. (с) Саша Соколов, "Школа для дураков"

I. Моих теперешних умений в сложившейся ситуации недостаточно. Нужно обучиться до уровня мастера-специалиста в Гильдии. После того, как меня взяли под арест и пытали наказующие в городе, куда мы пришли, это особенно важно. Команда спасла меня. Более того, у всех обнаружились на теле печати, подобные моей. Правда, у клерика вместо двух сфер с загадочными знаками - якобы четырёхлистник. Неясно, сулит ли знак избранности тягу к разрушению и власти или же просто даёт новые возможности. Из книги, найденной у лидера наказующих, чью личину мне затем пришлось ненадолго принять, мы выяснили одно - у печати долгая история. Отмечены ею были безумцы, решившие стать новым единым Богом. Родители не могли оставить мне ничего опасного ... Хотя печать, по словам Гаути, ещё нужно активировать, мне уже теперь нужно стать сильнее. Чтобы контролировать её.

II. Мы стали осторожнее, возвращаясь в город. Лишь на нашем полурослике невозможно простейшей клерической магией определить печать, но и он в розыске - спасая меня, совместно с бардом убил восьмерых человек, а затем, когда мы бежали из города, был запомнен в подворотне неподалёку местными хулиганами. Пока я вступила в Гильдию, клерик взял нашёл для всей группы задание - освободить от крупных хищных ворон шахты в двух днях пути отсюда. Хотелось бы обезвредить маньяка, перерубившего ночами пополам уже 11 горожан, но для этого у нас пока нет почти никакой информации.

III. Очистили шахты. К сожалению, мирно договориться к вороноподобными не получилось. Пометка - при первой возможности приобрести меч для ближнего боя. В пещерах обнаружили тщательно закрытую дверь. А за ней - магический круг со сталагмитом в центре. По диаметру круга в одиннадцати насечках виднелась зола. Мы прочли на общем: "20 злых сердец - здесь путь домой. Кристальный мой колодец в меч глубиной. В подвале на Сердечности - наша бесконечность". Позже я догадалась о связи с 11 жертвами маньяка. Но тогда Кройен, не думая ни о возможных последствиях, ни о нелепости происходящего, разложил девять сердец выпотрошенных птицемонстров далее по кругу, облил маслом и поджёг. Ничего не произошло. Гаути закрыл дверь обратно. Думаю, стоит поискать информацию о Сердечности в библиотеке Гильдии, а затем и остаться там на какое-то время для обучения.
Ближайшая остановка - оставленный шахтёрами посёлок неподалёку. Осталась здесь лишь чудаковатая пожилая супружеская пара - Ильич и Наденька. Похоже, клерик планирует проверить их определением зла.

- Здравствуйте! А мама запретила мне с вами здороваться, - говорю я пятилетняя обожаемому соседу-собачнику в присутствии мамы.
Ещё много, много подобных ошибок, прежде чем вклинишься кое-как в социум. Иногда такое ляпнешь! Потом смолчишь. Научишься вместо слов в глаза заглядывать. Смолчав десять, смолчав сто раз, я разучилась говорить вовремя и так, как по-настоящему. Хотя то, что для меня важно, осталось и продолжает жечь.
В секунды большой радости или удара ножом в спину, в переизбытке нежности или горечи теряешь дар речи. - Спасибо... или Простите меня... или Увидимся... или ещё что-то обычное-лаконичное-лишь-бы-что-то-сказать. И каменное лицо, и руки по швам. Надежда, вдруг кто-то по глазам догадается. А иногда вовсе всё равно. Есть я и мои мысли, никто не должен знать. Потом - никто не может знать. Потом - я сама их давлю, прессую, раз выразить сложно и не к месту. Но изредка в какой-нибудь совершенно неподходящий момент они вырываются наружу. Стою я, взрослая, одна с пакетом в супермаркете, спокойна и всё контролирую, не думаю ни о чём; а душа и тело вдруг начинаю самым идиотским образом плакать обо всём сразу. Плакать от великого счастья и кошмарной боли. От всего, что могло было вызвать внешние проявления и искренние разговоры за последнее время, но осталось в абсолютной тишине. От того, что я всё ещё жива.

I. На шаг ближе к своей цели. К совершенному покою. Здесь, в провинциальном городке, куда привёл меня талисман, нашла компаньонов. Похоже, у каждого из нас есть своя тайна. Рука хафлинга притягивает взгляд. Молодого человека-клерика на мгновение озарило лазурное сияние. Цвет глаз его необыкновенно зелен и прозрачен. Лунная эльфийка-бард… Доселе мне не приходилось встречать бардов. Возможно, все они таковы.
II. Известна первая задача – найти пропавших. Путь к загадочному зданию, описанному мэром. Нам назначена награда, следует отыскать его родственников, живыми или погибшими. Во втором случае доставить обратно хотя бы фамильные перстни. Следующее – я подверглась нападению движущегося дерева, проросшего, по определённой вероятности, из семечек целительных яблок. Яблоки раз в год продавались горожанам гоблинами. Обезвредила опасное растение. Также до нападения успела изучить две книги о низших народах, начать третью.
III. Отмечаю – к нашей группе присоединился монах. Талисман не выделяет его. Не вижу необходимости в монахе и его нелепых афоризмах. Впрочем, в деле пока никто не проявил себя. Даже о своих способностях на практике и готовности к самообороне здесь судить не берусь. Но я верю в Судьбу, в силу мечты. Я не умру. Это новое время, время действовать и спасать после века в неустанном обучении. Бесстрашно вперёд.

Я снова здесь, чтобы читать.

Не хочу о себе писать.Не знаю,кто я.
Ничего не знаю.Слабость дурацкая в невозможности ни начать жить как надо,ни уйти к чёртовой матери.
Кому вот это нужно,то,что мной зовётся?...неа,ему кажется,что нужно.
А на деле все разорваны друг от друга,и даж в себе разорваны.Странно.Ау,смысл жизни,тебя искать припарило!
Писать не хочу,и это похоже на истерику,только с пофигистичной рожей.Будто теряешь единственно верное и нужное,но уже по барабану.Тупо.
Не хочу.Ничего.
Сижу набиваю,набиваю,набиваю,набиваю....зачем?

В колонках играет - "Ангелы" Би2 в голове.
Настроение сейчас - Отсутствует как класс

Глаза отказываются работать,в голове шумит,но не ложусь.Странно.Всё без исключения.Люди,то ли они друзья,то ли я сама,то ли никто.Чувства-йо,надо быть счастливой,цепляться за секунды,а опять больно!Небо-либо всё,либо ничего,дымок...А я...говорят,ангел я...пусть в аду...Нафих,не ангел.Я ничто,потому что снова,СНОВА думаю об абсурдном,вместо того,чтобы спать...и крылышки-а где же они?-а нету их!!и шрамов нет....есть жизнь,и ничего больше.

В колонках играет - касумины колонки.линкин парк
Настроение сейчас - сытое и довольное

Глава 4 Столкновение
Почему они никогда не оставляют
меня в покое…Меня и мои путешествия?
неужели им не понять, что я всё растеряю,
если буду всё время о них рассказывать,
потом всё исчезнет из памяти.
И когда я попытаюсь вспомнить,
как всё было, я вспомню
только свой собственный рассказ…

Т.Янссон «Весенняя песня»

- Руки вверх, - голосом детектива из мультфильма «Приключения капитана
Врунгеля» приказал Федя. Я закрыла книгу.
-Здравствуй, Ксана, - в своём мужицком стиле, но, всё-таки, наверное,
обрадовшись встрече, произнёс Луганский – это он держал руку. Валера
расплылся в широченной улыбке. Тай приветливо засиял.
Все четверо держали увесистые спортивные сумки, явно собираясь или
вернувшись из путешествия. Все четверо вместе? Странно. Ну, Андрей и Тай
лучшие друзья, это понятно, Федя, положим, тоже их общий старый приятель,
да и, стоит думать, нескучный попутчик. Валера…случайно оказался свободен
на какое-то время и решил примкнуть к доброй компании по приглашению
проверенных товарищей.
-Здравствуйте, - невозмутимо выдала я.
-Али и ты куда отправляешься? - поинтересовался Вал, - одна, с родителями?
-В Москву, - ответила я. Всё-таки приятно было снова видеть их после долгой
разлуки, - не одна, конечно.
-Жаль…- ехидно начал Андрей. Он любил шутить со мной по-дружески. – Девушка
в нашей компании была бы очень кстати.
Я едва нахмурила лоб, прекрасно зная, что это просто формальная острота.
-Ладно, ребёнок, не обижайся, это всего-навсего шутка, – подтвердил он и
похлопал меня по голове.– Мы тоже едем в Москву. Причём по делу, и не как
обычно.
Да, он как-то рассказывал об одной их с Таем поездке… Попойки, кутежи,
доступные девицы… Валеру, например, я на таком «празднике жизни» не
представляю. И Федю, кстати, тоже с трудом.
Дело, значит. Какое такое дельце?
- А вы зачем?
- К родственникам. На свадьбу, - медленно протянула я.
Что объединяет их четверых и что связывает со мной?
Пять лет назад все четверо пришли играть в маминой сборной команде.
- Здравствуйте, Надежда Аркадьевна! – хором прокричала четверка, когда,
наконец, явилась мама. За ней, неторопливо и с особым достоинством,
вышагивал дядя Саша.
- О, мальчики, какая встреча! - и счастливая мама бросилась расцеловывать
вчерашних воспитанников, каждый из которых был более чем на голову выше
неё.
- Захлопотались, мамулечка! - любовно заметил Валера, мы с ним перекинулись

взглядами и посмеялись.
Потом четверка дружно пожала руку дяде Саше.
- В каком вагоне едете? – спросила мама, когда радость от встречи несколько
поутихла.
- В тринадцатом! - сказал Валера. Тринадцать было его любимым числом –
тринадцатого он родился и на игры надевал футболку с номером «13».
- Купе, значит, - изумилась мама. - У, какие мы крутые!
Мама давно набралась сленговых словечек от своих подопечных. Эх, а ведь по
образованию являлась филологом.
-Ай-яй-яй, - видимо ход мыслей Вала был тот же, что и у меня.
Четверку вполне можно назвать представителями «золотой молодежи». Все
четверо – гуманитарии. Федя и Тай уже имеют высшее образование. Андрей и
Вал учатся в аспирантуре.
Федя Санаев получил от меня прозвище «Гений». Школу он закончил с
золотой медалью. Был всегда само обаяние, одинаково эффектно отстукивал
огрызками карандаша по столу, изображал Терминатора с крышкой от бутылки
вместо глаза и с неописуемым изяществом практиковал «удар медведя»*,
пытаясь забить пенальти. Внешность он имел модельную; несколько странно
смотрелись на общем фоне безумные глаза с вечным выражением: «Кто я? Где я?
Кто выключил свет?!».*
Иногда он казался величественным, иногда становился подчеркнуто жалким.
Часто изображал себя беспокойным, даже паясничал. А сейчас пребывал в
безграничном умилении…
- Как жизнь, Ксюша? – спросил Федя.
Я чуть подняла бровь.
- Понятно. Вопросов больше не имею.*
Я счастлива была снова иметь дело с Саниной непредсказуемостью.
Андрей мирно беседовал с мамой. А видели бы их несколько лет назад!
Споры о каких-нибудь мелочах могли разрастить до чудовищных масштабов,
вплоть до того, что мама решала выгнать его из команды и из дворовой
футбольной организации, которой она руководила, и куда входила я и вся
четверка.
О легендарном происшествии с изгнанием Луганского я расскажу позже, а
пока познакомлю вас с самим Андреем Витальевичем.
Такого властного и упертого правдолюбца вам вряд ли еще удастся найти.
Учится он в аспирантуре при историческом факультете. Много читает, играет
(раньше - в дуэте с Федей) в студенческом экспериментальном театре и
отличается недюжинными лидерскими качествами. Резкость, прямота,
честолюбие, критичность – это все о нем. Черная шевелюра, в карих глазах
дерзкий вызов всему миру. В кармане, полагаю, неизменные четки. Коронная
фраза, хорошо характеризующая нрав Андрея – «Где мой меч, где мой символ
власти?».*
Таргитай Рамский, лучший друг Андрея со школьной скамьи, являлся ему
почти во всем противоположностью. Мягкий, кудрявый, безответственный,
мечтательный, уступчивый, обидчивый, эмоциональный… Мои подруги называли
его Таюшенечка и считали похожим на плюшевого медвежонка. Кошмарная
ассоциация, но доля правды в этом есть.
В глазах Тая читалась детская простота, доверчивость и интерес ко всему
происходящему. Не будет большим преувеличением, если я скажу, что Таргитай
успел поучаствовать в деятельности всех возможных городских молодежных
объединений, по щедрости душевной наобещать там всего, а в самые важные
моменты исчезнуть, обнаружив все новые и новые организации.
Именно он в своей живости первым из четверки попал в футбольную команду
мамы, стал вратарем, затем привел Андрея. Андрей притащил Федю, с которым
познакомился в институте.
А Валера Бинамов пришел сам. Он тогда состоял в военно-патриотическом
клубе «Рысь»*, успешно занимался рукопашным боем и стрельбой, но
параллельно фанател от Марадоны. И, узнав от наставника, давнего маминого
приятеля о существовании дворовой футбольной лиги, вступил в команду.
Теперь он получал образование на факультете политологии.
Валера всегда отличался красноречием и чувством юмора. Из четверки он
самый широкоплечий и мускулистый, блондин. Несколько раз просил у мамы
моей руки… С Валом лучше беседовать наедине, тогда только он не играет на
публику. Еще Валера очень любит КВН, джаз, рок-н-ролл и умеет рисовать
(неожиданно!) в стиле граффити. В глубине его оказывается жив юношеский
максимализм, а ещё, как и Андрей, Вал готов «с пеной у рта» отстаивать свои
идеалы.
Откуда я так много знаю о них? Что-то ребята рассказали сами, что-то
показало время, а что-то я просто прочла в их глазах.
- Заходи к нам, поговорим, - сказал Андрей, когда я, мама, дядя Саша и
вся четверка уже двигались по перрону. – Третье купе.
- Посмотрим, - ответила я.
… Я до сих пор не понимала, кем приходятся мне эти четверо…

«Братья! – крикнул Сатанаил, увидев Архангелов, и бросился было на
шею Гавриилу. Но тот резко и прямо перед ним взмахнул огромным мечом.
- Диавол, - грозно начал Михаил. - Ты дерзнул без стыда предстать пред
нами в образе непорочного дитя, вместо того, чтобы бежать, поджав хвост,
как плешивый пес!
Из глаз Сатанаила брызнули слезы.
- Братья…Вы, неужели вы не узнаете меня?
Архангелы с мечами окружали его.
«Я чувствую горечь и пустоту, - подумал Михаил, крепко сжав рукоять.
-
Это человек».
«Я чувствую слабость и равнодушие ко всему, - подумал Гавриил. – Это
человек».
«Я чувствую жалость и понимание, - подумал Рафаил, - это человек».
«Я чувствую оковы и нелепость бытия, - подумал Иеремиил, - это
человек».
У Сатанаила не было крыльев, он не мог спастись. Бледные горящие очи
обращены стали к небу с одним гласом: «Отче, как отдал крылья тебе во
любви, так и жизнь ради тебя отдаю».
Но Архангелы с мечами застыли. В царствие Божием они и не
предполагали, что люди могут быть так сильны.
- Чем отличался ты тогда от нас? Почему пошел по другому пути? – вопрошал
Михаил.
- Отче дал мне этот путь, - кротко ответить Сатанаил.
- Как смеешь ты наговаривать на Господа? - воскликнул Гавриил и, наконец,
вскинул священный меч над главой Сатанаила. А Сатанаил поймал острие
ладонями и удерживал, несмотря на брызнувшую божественную кровь. Он не
хотел, чтобы любимый Брат брал на себя грех убийства. Кровь превращалась в
алые лепестки роз.
«Боже, отчего породил ты такие страдания? Отчего любовь твоя так страшна?»
- тихо выдохнул Сатанаил, глядя в небо.
… На небе не было звезд.
Солнце зашло. И мир людей погрузился в кромешную тьму.
«Почему ты не отвечаешь мне? – взывал Уриил, - я верен тебе, Отец. Но
человек убивает меня»…
Бог не отвечал никому из сыновей – он доверял каждому из них».
Господь смотрел на борьбу Виктора Михайловича и Диавола и на Сергея,
обыкновенного человека с ангельской душой.

Через пару дней после знакомства с Сергеем произошли худшие, как она
сама считала, мгновения в жизни Ярославы.
Она стояла в большом зале с раскрытым ртом и наблюдала Серегины сальто
назад и двойные фляги вперед.
- У Сергея третий взрослый разряд по спортивной гимнастике*, - хмуро
произнесла менее эффектная девица, ревностно поймав восхищенный взгляд
Ярославы.
- А сколько ему лет, не подскажете? – максимально вежливо поинтересовалась
Ярослава. Её девушка тоже раздражала.
- Восемнадцать, - фыркнула девица и отвернулась. – Будет в апреле.
Ярослава ловила каждое движение Сергея.
- В семнадцать лет такое тело?! Однако, - опытно произнесла Ярослава. Её
обуревали противоречия. Были здесь и зависть, и восхищение, и ненависть к
его чистоте и счастью, и животное желание, и жажда завладеть его душой, как
певчей птицей в клетке, и страшное стремление растоптать, сделать таким же,
как остальные – она сама боялась этого стремления, и все-таки – свет…
Ярослава купалась в его свете.
- Вас вызывает ректор, - деловито сообщила Ярославе сокурсница.
Ярослава вышла из зала и двинулась к ректору.
… И он появился. Он вырос в конце длинного коридора и шел ей навстречу
королевской походкой. Очень высокий, статный, широкоплечий, темноволосый, с
крупными чертами лица, выдающимся фамильным носом и странной полуулыбкой на
тонковатых губах. Он ни разу не посмотрел на неё. Шел уверенно, размеренно,
высоко подняв лицо, оставляя за собой шлейф одурманивающего парфюма. На
первый взгляд Ярослава уловила, что костюм на нем - самый дорогой из
когда-либо встреченных ею. Но, к сожалению, она не умела читать по глазам.
Ещё тогда в глазах человека уживались две души: одна – Виктора Михайловича,
падшего человека, а другая – Диавола, падшего ангела.
Он прошел, Ярославу опутал непонятный ужас. Она смотрела ему вслед…
Ректор был маленьким, полноватым старичком. К тому же неприятно
вертлявым.
- Ярослава Иванна, вы не сдали сессию, завалили переэкзаменовку. Что же с
вами делать прикажете?
Ярослава премило, виновато и умоляюще улыбалась, демонстрируя
ярко-красную помаду.
Старичок говорил стоя, взгляд у него блуждал по всему кабинету.
- Чехов, знаете ли, говаривал «В человеке все должно быть прекрасно…». От
своей же скромной персоны хочу дополнить: «Если человек не силен в
искусстве, тело у него должно быть великолепно».
….Ярослава не чувствовала ничего, кроме усталости и голода.
- Теперь все в порядке? – горячо спросила она.
- О! В полном, - ответил ректор. – Если человеку не дано зарабатывать на
жизнь искусством, он должен зарабатывать телом. У вас все получится, юная
леди, я убежден. Но не здесь. Вы отчислены.
Она не сразу поняла. А когда поняла, не сказала ни слова. Она
выскочила из
кабинета и в приступе бешенства выхватила из сумочки складной нож. Давно он
принадлежал матери, но после её смерти достался Ярославе, и девушка не
расставалась с ним.
Она кинулась обратно в актовый зал.
Сергей сидел на широком подоконнике в коридоре. И пел.
Ярослава впервые слышала, как он пел. Голос плавно и мягко рос, выше и
выше, выше и выше, будто преодолевая бурю. Он не боялся ничего, побеждал
притяжение и сопротивление воздуха. Небо открывалось, разбивая свинцовые
тучи.
Голос обволакивал тьму, летел естественно, как сама жизнь. Обнимал
холод, обнимал боль. Он лил вверх без прерывания, тянулся к чуду, упорно и
прямо.
Темнота за небесами становилась непроглядной, а голос скользил сквозь
темноту, не теряясь в ней и не теряя пути.
Наконец, голос, преодолев все человеческие законы, последним рывком
заполнил собой все, а потом разбился на тысячи ярких осколков света – звезд
- и они не гасли. Они остались навсегда, нарушив тьму.
Ярослава пришла в себя и осознала, что стоит на коленях.
- Он великолепен, - Ярослава повернула голову и увидела за своим
плечом сегодняшнего мужчину.
Она не ответила и встала, отряхнув ноги.
- Положительно, это самая дорогая душа.
Она посмотрела ему в глаза.
Он раздевал её взглядом, но не так, как мужчины до этого. Он раздевал
душу, а не тело. Её парализовал этот взгляд.
- И эта душа будет моей, - продолжал Диавол.
Сергей не видел их, он будто находился в параллельном пространстве.
- Клянусь крыльями! – Диавол раскатисто захохотал. Ярослава испуганно
вскочила и побежала.
С этого дня у нее осталась одна цель - забрать и Его в грязь…

В колонках играет - Браво,"Дорога в облака"
Настроение сейчас - уууууф

жить,чтобы летать....

В колонках играет - "ты знаешь всё,что надо знать,я знаю чуть больше,чем надо..."
Настроение сейчас - в ожидании интересной и непростой жизни

Глава 3 Зачем
...Тем временем нас уже окружала порядочная толпа,
и люди спрашивали друг друга, что происходит.
Образовались две партии.
Одна, состоявшая из более молодых и
легкомысленных зрителей, держалась того мнения,
что эта свадьба, и считала Харриса женихом;
другая, куда входили пожилые и солидные люди,
склонялась к мысли, что это похороны
и что я, скорее всего, брат усопшего…


Джером К. Джером, «Трое в лодке, не считая собаки»

Да, точно! Уважаемый читатель, а что видите сейчас и планируете
увидеть в дальнейшем в моей сказке Вы?
Мне известно почти наверняка, что все главные и даже второстепенные
темы, волновавшие когда-либо человечество, уже раскрыты в мировой
литературе в полной мере. Но также я уверена - ни одному homo sapiens не
дано в жизни знать всё, «видеть все камни японского сада», о котором
поведал мне однажды Андрей, или любоваться всеми гранями тающего
бриллианта; собрать по возможности лучшее воедино, придать ему уникальную в
простоте и чистоте форму – вот цель. Жизнь и смерть, любовь и ненависть,
дружба и отчуждение, ум и глупость – потрясающе свежо и банально, не так
ли?
Нет ничего увлекательнее, чем понимание, что всё уже было и всё ещё
будет.

В день отъезда папа работал, и, устав после тяжелого дня на заводе,
предпочёл не провожать нас до вокзала, а заняться очередной сортировкой
своей огромной коллекции монет. Ар тоже не выказал особого желания
пересекать дважды весь город, только чтобы помахать с перрона рукой и
бонусом терпеть мою вечную критику.
Итак, мать и дочь, навьюченные наподобие верблюдов, кряхтя, двинулись
к остановке. Небо было, что называется, пронзительно синим. Молодая
изумрудная листва на разнообразных в нашем дворе деревьях (таких, как
вышеназванные липы, берёзы, каштан, тополь, вишня, тютина, слива, ивы,
орехи, клён – да уж, у нас большой двор, - абрикос, акация и непонятный
липкий куст) играла не менее азартно, чем беззаботные стайки детей. Всё шло
своим чередом, и даже солнце на каждого смотрело особо.
В южном городе Р. с более чем миллионным числом жителей я родилась 17
мая восемнадцать лет назад. С момента свадьбы и до сего дня родители никуда
не переезжали из нашей квартиры в чистом (относительно) районе.
Наш город уже дал (и ещё, я уверена, всё впереди) стране нескольких
замечательных и знаменитых людей. У нас второй по величине в России
зоопарк, потрясающий музыкальный театр необыкновенной архитектурной
планировки; у нас Дон, в конце концов!
Думаю, патриотизм выражается в каких-то незримых корнях, которые
соединяют раз и навсегда душу и землю. И, соответственно, чем больше
становится душа, тем крепче врастают в землю корни…
У светофора я, придав ладони форму козырька, прикрыла глаза в
очках от слепящего солнца.
- Прямо как честь отдаешь, - усмехнулась мама.
- Никак нет. Честь никому не отдам, - отрапортовалась я.
Было около семи часов, жара понемногу спадала. Бензиновые миражи
дополняли пейзаж.
В автобусе 83-го* маршрута я с упоением принялась пересказывать
дремлющей маме один из материалов последнего номера «Литературной газеты».
- …тест Купера*… Ещё три кружочка… - пробормотала мама сквозь сон как раз в
то время, когда я пыталась вывести формулу русской интеллигентности.
Я решила оставить невыспавшуюся маму в покое и направила взор в
автобусное окно. «Нариманова», «Школьная», «Роствертол», «Ленина»,
«Общежитие РИСИ», «ЦГБ»…* Невольно вспомнился кусок из выступления
конвейерного горе – юмориста: « Остановка «Больница». Следующая –
«Кладбище».
Я поправила очки, откинула пушистую прядь назад и, порывшись,
вынула из сумки несколько монет, а потом разбудила маму.
Мы пересели на другой, гораздо хуже знакомый маршрут; ехать
предстояло всего минут десять.
- Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…* - трагически
затянула маме на ухо. Мама как-то странно посмотрела и гордо отвернула от
меня своё ухо.
- Гырррр, - сказала я сама себе…
На главном железнодорожном вокзале нашего города я была сейчас
второй раз в жизни. Первый раз случился шесть лет назад – мы всей семьей
возвратились после отдыха из Новороссийска. Внутри залы вокзала были
мраморными.
- Ты нигде не видишь тётю Наташу и дядю Сашу? – спросила мама, озираясь
по сторонам в зале ожидания.
- Кажется, нет. – Поставив сумку и не снимая рюкзака, ответила я. Мы
находились рядом с входом в какой-то коридор – там, по-видимому, был
проход к мини-рынку, где туристы могли купить самое необходимое.
- Подожди здесь с вещами, а я попытаюсь «выловить» их у вокзала.
Я не успела рта раскрыть, как мамы и след простыл.
Вынув из рюкзака «Трое в лодке…», принялась читать и при этом ходить
вокруг горы сумок. Занимательная книжища!
Незаметно для себя, продолжая читать, из книги я ушла в свои
мысли.
Какая она, Москва? Какие там люди? Наверное, люди везде одинаково
разные и разно одинаковые. Глупо звучит. Москва слезам не верит*. Как
классно, что я не плачу никогда, а то, наверное, неприятно, когда тебе не
верят.
Почему люди не верят друг другу? Почему жрут грязь, пьют грязь,
хотят иметь грязь, вкалывают в себя грязь? Втаптывают себя в грязь, тонут,
стыдясь позвать на помощь?
И почему, ПОЧЕМУ люди – это не Я?!?!!
Незаметно для себя я подошла к коридорчику. Вдруг чья-то рука
намеренно перекрыла дорогу.
Мой взгляд скользнул от книги и руки на её уровне вниз. Внизу
стояли четыре пары ног в штанах.
«Какого?...» - подумала я.

Бурные аплодисменты от сытых, обеспеченных и напыщенных духовных
инвалидов.
Худой, с острыми лопатками и уложенными гелем почти белыми волосами
пианист бил по клавишам невероятно длинными пальцами… Всё тело содрогалось
при каждом ударе. Кон – стан - тин напоминал один сплошной оголённый нерв.

«Уриил боялся своего человека».
Беги, беги… Кон – стан – тин несся на всех парах из этого мира – у
него был свой мир, счастливый, загадочный, полный приключений.
Этот мир с самого детства рос, расширялся и видоизменялся.
А внешний мир всё уменьшался, сужался и падал…
«Уриил был ближе собратьев к Диаволу и уже несколько раз имел
возможность собственноручно уничтожить его.
Но человек не давал. Человек и звёзды, которыми в царстве Божием
заведовал Уриил».
Кон – стан – тин прекратил играть, встал и не поклонился. Зрители,
аплодируя, напоминали ему кукол в кукольном театре, которых жизнь дёргает
за нитки, придавая любые нелепые позы.
«Я не буду таким, не буду, не буду»… - твердил Кон – стан – тин. Его
тошнило.
«Уриил горел, но душа человека осталась ледяной».
Чужие стены. Чужой потолок. Небо тоже стена.
Кон – стан – тин дрожал, усаживаясь в самолёт. Только внутри не было
оков.
Но и внутри, как снаружи, играла музыка, «К Элизе» Бетховена.
«Азимов погиб навсегда. GEPARD при смерти»*. Это были части его, его
герои.
Героин…
«Уриил чувствовал, что человек связался с Диаволом, но так было
угодно Богу».
Кон – стан – тин поверил в смерть.
Вчера ему приснилось, что он стал геологом и уехал работать на
Алтай.
А через десять лет по работе прилетел в родной Р. и решил навестить Ксану.
Узнав её новый адрес, купил торт и цветы. Она открыла дверь, обрадовалась
и… поставила чайник.
Ксана вышла замуж, но мужа не было дома, зато были дети. Он не
успел даже рассказать всего, как уже пора было уходить.
Возможно, навсегда. А, может, и нет.
«У человека были такие же светлые глаза, как и у Уриила. Но у него
не было крыльев и свободы. Уриил молился за своего человека».
Но решал Бог.

Диавол крутанулся в кожаном кресле, подозвал чёрного кота и поставил
перед ним баночку чёрной икры. Кот недоумённо понюхал и отошёл прочь.
Диавол со всего размаха пнул зверя ногой.
В кабинете показалась тень кавказкой национальности. Видно,
чеченец. Даже не верилось, что когда-то тень была человеком.
Диавол недовольно поднял глаза – мол, как посмел тревожить,
ничтожество.
- Вы купили меня, - коряво и тихо сказала тень.
- Да, – вспомнил Виктор Михайлович. – Скольких ты убил?
- Я не хочу вспоминать, - выдавил почти человек. Диавол уловил
искру в его потухших глазах. «Однако…» - подумал Диавол.
- Зато я знаю. Сорок трёх, верно?
Но на этот раз человек не изменился ни на йоту. Виктор
Михайлович поправил очки.
Возбуждённый Диавол внутри бесновался. Он протянул человеку
фотографию:
- Через два дня, я укажу тебе место, возьмёшь его в заложники.
Если будет нужно… - Виктор Михайлович тяжело сглотнул.
«Молчи, человек. Умри, падаль».
- Убьёшь его. Убьёшь его в любом случае, когда я позвоню и
скажу.
Тень молчала, будто бы её и не было больше, даже в аду.
За окном шевелился строительный кран.
- За что ты продался? – с любопытством спросил Диавол.
Тень была похожа на гнилую щепку. У когда-то человека жёлтые
потухшие глаза и щёки впали, грязные редкие волосины слиплись. Весь он был
грязен, лохмотья неопределённой старины весели клочьями. Не разобрать было,
где грязь, а где синяки.
- Чтобы жить, - сказала тень.
Диавол оскалился и долго, долго, долго хохотал, брызжа слюной.
- Чтобы жить… Зачем тебе, гаду ползучему, бедняку из бедняков,
отвратительному подонку, жить? Ради мира, который проклял тебя, ради
людей, которых ты убиваешь, или ради Бога, который создал тебя на вечные
муки?
Тень захаркала кровью и согнулась вдвое.
- Фу, - брезгливо отпрянул Диавол, - убирайся.
Тень – человек жила на свете двадцать один год. Она повернулась,
кашляя и вытирая рот синюшной рукой; побрела, еле волоча ноги.
И, будто в бреду, сквозь кашель выдавила вслед:
- Жить, чтобы летать…
Виктор Михайлович посмотрел на Диавола. Диавол молчал и, с
остервенением, тяжело дыша, упорно выворачивал когтистые лапы в попытке
нащупать какое-нибудь подобие отростков на смоляной спине.
Виктор Михайлович закрыл лицо руками.
А кот сидел на окне и смотрел на городские огни. Ему тоже не
хватало звёзд.

господа,романтического настроя как не бывало....вот сейчас выйду из института,заверну за угол и просто постою на мокром и грязном асфальте,который помнит шаги того человека,которого я люблю больше всех на свете.А поздравить его не могу,но поздравляю вас,потому что вас я тоже люблю,даже не зная...

В колонках играет - колонки выключены,гы
Настроение сейчас - оптимистическое

Вот я и пишу за тысячу километров от дома сейчас...с компьтера ОТАКИНГА Алекса Лапшина,они с женой Ирой потрясающие люди!очень благодарна им за гостеприимство и за всё,что они сделали для аниме-движения в нашей стране!!!!
Вчера имела удовольствие присутствовать на конвенте "Аниматрикс",замёрзла,правда,до и после,но довольна всем происходившим.
а сессии боюсь,бууууууу....

В колонках играет - Не отрекаются,любя...
Настроение сейчас - "я ломал стекло,как шоколад в руке..."

Глава 2 О боли что ли…
- … Самое удивительное, что мне совсем не больно,
- сказал он, - только так и узнают,
когда это начинается.
- Неужели совсем не больно?
- Нисколько…

Э.Хемингуэй, «Снега Килиманджаро»

Во мне билось что-то непонятное.
Я хотела бы знать, откуда берется боль.
Следующее утро выдалось солнечным, а за отличной погодой логично
воспоследовало хорошее настроение.
Тетрадь Тина оказалась на удивление точно такой же, как та, где я
писала свою сказку. Сказка была про Бога во имя справедливости.
Мама взяла на сегодня отгул и проводила раскопки в вещевом шкафу.
Поезд отправлялся завтра в 21.00.
В мой старый добрый синий рюкзак с прицепленным к нему желтой собачкой
с невозмутимой мордой полетели обе тетради, ручка, минимум одежды,
босоножки – ехать я собиралась в кроссовках, «Трое в лодке» Джерома Клапки
(забавное имя – «Клапка») Джерома, традиционный дуэт «мыло/веревка» и
другая бытовая химия, мобильный телефон с зарядкой, две денежных бумажки,
иголка с ниткой, ножницы, немного провизии и карта метро. Сборы были
завершены.
В прихожей мама ругалась с котом. Папа, видимо, принял сторону кота.
Ар за маму, бабушка за папу, Эд воздержался.
Мне бросился в глаза любимый постер «Нет домашнему террору», на
котором была изображена Фрекен Бок с лицом а-ля «Я сошла с ума, какая
досада»*. Потешно.
В первопрестольную мы с мамой от семьи отправлялись вдвоём. В пути
компанию нам вызвался составить друг семьи, муж маминой старой подруги дядя
Саша; он давно планировал в очередной раз посетить Москву и проведать свою
старшую дочь – студентку, а, когда узнал о наших намерениях, с
удовольствием решил присоединиться. С дядей Сашей договорились встретиться
завтра на вокзале.
В моей комнате стояло раскладное кресло-кровать, стол с большим
количеством сувениров на нём и шкаф с учебниками, кассетами, дисками. По
размерам с моей комнатой могла бы потягаться разве что каморка
Раскольникова.
Книжный шкаф разделял пополам пространство ранее одного помещения –
зала, создавая две комнаты – слева от входа – мою, справа – брата. В
апартаментах брата из ценного имелся диван эпохи «хрущевской оттепели»,
часы – некогда настенные, а теперь «внутришкафалежащие», небольшой
телевизор и DVD-плеер.
На разделительном шкафу сидела мягкая лягушка в венке из бессмертника,
подаренном мне подругами.
Женская дружба похожа на мужскую также, как свинья на ежа. Или как
божий дар на яичницу. Или как женщина на мужчину… Хотя у любого правила
бывают исключения. И так же, как я знаю о своем мужском мышлении, так и не
могу не предпочитать женской дружбе мужскую.
В школе говорили, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует
и не может быть по определению. В таком случае меня тоже не существует, а в
моей сказке нет и не будет намеков.
Проголодавшись, я отправилась на кухню и соорудила йогурт, полив
клубнику кефиром и посыпав сахаром. Тысячи девочек восемнадцати лет
поступили бы так же… Восемнадцать лет - это девушка или все-таки девочка?
Решив, что мне все равно, я стала думать, так ли важно доказать самой себе
свою уникальность. Нет. Важно идти и не сворачивать. Что мы имеем на данный
момент? Светлую голову и сопутствующую грусть, принципы: никогда не курила
и не стану, не употреблять алкоголь ни в каком виде, не переходить дорогу
на красный свет, стараться помогать другим, отвечать за тысячи тех, кого
приручила, взвешивать каждый поступок, слова и шаги, не приносить боль, не
переступать через себя и других. Что еще имеется? Любовь к жизни,
воспоминания, воображение, планы на будущее. Чувство юмора, звезды, целый
мир, случайности.
И вот я есть. Я не могу не есть.
Все-таки хочется любить людей. Если не я, то кто же?! Понимать
людей не значит любить людей. Жалеть людей не значит любить людей. Помогать
почти значит любить людей. Любить себя и жизнь почти значит любить людей.
Не принимать бездумно мнение людей и корректировать его почти значит
любить людей. Философия - наука излагать ложь. Это сказали люди. И я тоже
человек.
«Кто я?»- спросил Сатанаил. Не было ответа».
Я качнулась на стуле. Тысячи раз задавать себе одни и те же вопросы и
каждый раз получать различные ответы – это, по меньшей мере, интересно.
Тысячи вариантов ответа на три буквы – пробел – одна буква - знак
лучше, чем отсутствие каких-либо ответов у Сатанаила. Но и в этом я не
уверена. Я уверена лишь в том, что всё относительно.
Вкус клубники похож на вкус киви.
Делаем, что хотим. Говорят, что, если бога нет, то всё дозволено.
Говорят, что Бог есть и делают то, что хотят – Бог создал хотеть что-то.
Хотим есть – едим, кушаем, жрем и не важно, что кто-то умирает от голода;
но важно, что жрем - гнилые овощи или мраморное мясо.
Хотим спать… и не можем. Снова едим – и пусть через года запасы еды
иссякнут. Хотим не думать, отвлечься – заливаемся водкой, смеемся до
истерики и проклинаем всё.
Хотим как у всех, бездумно, - хапаем, хапаем, больше и также… ругаем,
льстим, завидуем и не замечаем таких мелочей, потому что не хотим. Хотим
любить, как животные и как когда-то придумал кто-то сумасшедший, – и
бережем себя, планируем, порхаем, хвалимся всем, имеем друг друга во всех
отношениях, рыдаем, режем вены и глотаем таблетки, ненавидим, не прощаем,
устаем, изменяем – просто так – изменяем, рожаем и ищем отличия от
животных, просто разрываем и топчем друг другу души по велению от природы
жадного тела, запросы которого так сложно удовлетворить, и говорим – по
любви, по любви, по любви…
««А я отдал крылья по любви», - чистосердечно признался Сатанаил.»
Да, хотим свободных легких отношений и живём в них. Хотим плакать… и
не можем. Хотим убивать – почему бы и нет? – и убиваем. По природе такие…
Не мы такие – жизнь ТАКАЯ! Вкус крови похож на вкус слёз.
Хотим плакать – и плачем. Но вдруг понимаем, что эти слезы стоили
чего-то. То, что легко доступно, ценится. Слезы вдруг потеряли соль.
Не хотим думать об этом: пьем водку, употребляем наркотики…
Хотим спать и… спим. Просыпаемся в холодном поту – во сне та же жизнь, где
мы хотим БЕЗДУМНО и ПОЛУЧАЕМ по запросам.
Но мы не хотим меняться.
Мы хотим умереть – потому что верим в смерть – и умираем. Вот так.
Но Бог, наверное, в моей сказке есть, потому что, хотя люди и получают всё,
что хотят, зато дозволено им не всё.
Им не дозволено не получать всю ту грязь, что они сами хотят…
«Почему они этого хотят?» - вяло поинтересовался Сатанаил.»
Говорят, что Бог создал их такими. Я подавилась и закашлялась.
Ещё кто-то сказал, что Земля – это ад какой-то другой планеты.
«Сатанаил молчал, упорно выворачивая прозрачные ладони в попытке
нащупать какое-нибудь подобие отростков на спине».
Наверное, Бог похож на Шарикова* или профессора Франкенштейна*.
«Нет, Бог похож на тебя и меня, - спокойно сказал Сатанаил».
Я засмеялась. Бог был таким же, как мы.
А потом пришла боль и Бог заболел… Что нам делать с болью?
«Даже Сатанаил не знал».

«Гавриил, Рафаил, Иеремиил и Михаил снова встретились, когда в этот
летний вечер их невольные спутники – люди, наконец, собрались вместе» в
квартире Таргитая.
Таргитай, между прочим, из четверки товарищей являлся самым старшим –
через какой-то месяц ему «стукнет» двадцать три!
Огромная квартира в центре города была дорого и со вкусом обставлена
(родители Тая давно развелись и вступили в повторные браки; и отец, и отчим
героя стали удачливыми бизнесменами.) За окном кухни нещадно палило
закатное солнце. На столе стояли три початые бутылки пива - Валера
принципиально отказался. Заседание продолжалось.
«Архангелы же говорили о своём».

- Короче, нужно найти поставщика, изъять информацию и выяснить, на кого
он работает, - серьёзно выдал Андрей.
«Одновременно Гавриил молвил: « Дух Сатанинский как никогда близок к нам!
Мечи остры, и скоро, скоро час битвы». Валера и Иеремиил в нём кивнули.
Таргитай, жуя печенюшку, похлопал Андрея по плечу и прошамкал не вовремя:

- Э, Луганский, можно музыку врубить?
Федя с демонстративной укоризной взглянул на Тая. Добродушный Тай не
заметил и потёр ушибленное плечо, по которому его с силой долбанул Андрей.


- А что там у тебя?.. – пространно спросил Валера о музыке.

- Так, прекратите! Завтра уже едем, а вы всё фигнёй страдаете. Саня, ты
собрал вещи?
Федя Санаев неожиданно возмутился:
- А что у нас, детский садик, что ли?
Он сказал это несвойственным жестким тоном; еще пять минут назад не было
и намека на возможную перемену настроения,
Трое собеседников удивленно переглянулись.
А Федя так же внезапно просиял и стал жонглировать попавшими под руку
яблоками, уронил все три и полез под стол.
Валера покрутил у виска.
« - Мой человек так слаб - кажется, я поглощу его ещё до начала Битвы,
- проговорил Михаил.
- Берегите себя!- ответили собратья хором.- Возможно, люди не так
просты, как мы их знали.
Они поразились - глава Архангелов никогда не опускался до гордыни…»
- Я надеюсь на вас,- доверительно признался Андрей. Он сидел на стуле,
предварительно развёрнутом спинкой вперёд, и перебирал чётки. Валера,
выдохнув, закрыл глаза. Федя нервно запрокинул голову и сбил положение
мелированного чуба в другую сторону. Таргитай во всю смотрел на
невозмутимого Андрея. Солнце закатилось.
- Что застыл, пельмень? – Андрей снял с Тая оцепенение. - Включи-ка
свет и заводи уже свою шарманку, полубог ты наш!
«Архангелы прислушались. Им интересно стало познакомиться с
человеческой музыкой».
Тай привычным движением нажал «PLAY».
- Хм…, - Уф…, - О, Боже… - протянули Андрей, Федя и Вал соответственно
при первых скрипичных аккордах:
Ты снимаешь вечернее платье,
Стоя лицом к стене,
И я вижу свежие шрамы
На гладкой, как бархат, спине,
Мне хочется плакать от боли
Или забыться во сне;
Где твои крылья, которые нравились мне?
Раньше у нас было время,
Теперь у нас есть дела:
Доказывать, что сильный жрёт слабых,
Доказывать, что сажа бела…
Мы все потеряли что-то
На этой безумной войне.
Где твои крылья, которые так нравились мне?
Я не спрашиваю, сколько у тебя денег,
Не спрашиваю, сколько мужей.
Я вижу, ты боишься открытых окон
И верхних этажей…
Но если завтра начнётся пожар
И все здание будет в огне,
Мы погибнем без этих крыльев, которые нравились мне…*

«Удивленные архангелы размышляли. Лишь Михаил вымолвил:
- Истинно говорю вам – люди ничтожны в своих бесплотных надеждах».

Когда Ярослава пять лет назад оказалась брошена, а после аборта
выяснила, что больше не сможет иметь детей, то она, без лишних эмоций
начихав на эту новость, с трудом, но поступила в театральное училище,
вспомнив о детской мечте.
Ярослава сторонилась мужчин, не находила общего языка с благополучными
сокурсниками, к тому же быстро оказалась на грани отчисления.
И вот, проучившись какое-то время без значительных успехов, красавица
впервые решила остаться на репетиции новой постановки и заметила под
окнами толпу совсем юных вопящих девиц. Она слышала, что один из
второкурсников – начинающий, но уже популярный певец, к тому же неизменно и
причём заслуженно входящий в десятку лучших молодых актеров столицы.
Окно было пыльным и, глядя на вопящих фанаток, возможно, даже не
знакомого им человека, Ярослава стала громко читать те строки Лермонтова,
что с таким азартом чеканила на вступительном экзамене:
«И скучно, и грустно, И некому руку подать
В минуту душевной невзгоды.
Желанья? Что толку напрасно и вечно желать?
А годы проходят. Все лучшие годы…
Она выдержала необходимую паузу, но так и застыла с открытым ртом. Он
стоял и декламировал дальше на расстоянии протянутой руки от Ярославы, с
выправкой принца и будто сияя изнутри, при этом широко улыбаясь, обнажив
белоснежные зубы:
Любить? Но кого же? На время – не стоит труда.
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь – там прошлого нет и следа,
И радость, и муки, и всё там ничтожно.
Что страсти – ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка.
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг…
Он умолк так же непринужденно и естественно, как и начинал, продолжая
широко и необъяснимо тепло улыбаться, и кивнул Ярославе. Она с трудом взяла
себя в руки – этот человек, даже ещё совсем мальчик, завораживал своей
искренностью и светом, - и выдавила: «Такая пустая и глупая шутка».
Он протянул ей горячую ладонь:
- Сергей.
- Ярослава.
Девушке казалось, что это первый человек в жизни, который проявил по
отношению к ней доброжелательность. А он тем временем распахнул окно и
крикнул своим мелодичным юношеским голосом:
- Девчонки, я вас всех очень люблю!
Сергей сам был настолько счастлив, что нельзя было и на миг усомниться
в его любви к людям, к жизни и миру.
Ярослава не задумывалась, откуда это в нём, но было понятно и ей -
такой свет победит всю непроходимую тьму…..

В колонках играет - haikei akane-san
Настроение сейчас - тяжела и неказита жизнь простого...

говорят,это неизлечимо...

В колонках играет - надежда-мой компас земной!
Настроение сейчас - ностальгическоееееёёёёёёёё

да...может я об этом пожалею.но...
Меня зовут Ксана(без О).Я родилась 17 мая в 19...дай бог памяти...88 году в городе Ростове-на-Дону,где и по сей день коротаю большую часть времени.подробности биографии позже.В этом дневнике планирую писать мысли анимешные,окололитературные и всякие разные...надеюсь,кому-то будет интересно!:swoon:

Настроение сейчас - кажется,опять отравилась...не все йогурты одинаково полезны:(

"...И свет во тьме светит, и тьма не объяла его..."
(Евангелие от Иоанна; 1:5)

Глава 1
"За окном порхали снежинки; одна из них, побольше,
упала на край цветочного ящика
и начала расти, расти, пока, наконец,
не превратилась в женщину, закутанную
в тончайший тюль, сотканный, казалось,
из миллионов снежных звездочек.
Она была так прелестна и нежна, но изо льда,
из ослепительно сверкающего льда и все же живая!
Глаза её сияли, как две ясных звезды,
но не было в них ни теплоты, ни покоя…»

(Г.Х.Андерсен «Снежная Королева»)
Стекло запотело. С моим "-5 дптр" и так мало чего было видно, а
теперь и вовсе пришлось скользнуть лбом влево.
Я смотрела в темноту, размышляя, быть или не быть вечерней прогулке.
Видны были только стволы лип рядом, черные ветви и черные застывшие листья,
горящие огни квартир в доме напротив да клочок неба, отливавший краснотой.
Выйти, чтобы посмотреть на звезды? Нет, я их не увижу: огни большого
города, созданные людьми, перекрывают свет звезд. Огни земные ярче, чем
огни небесные? Не думаю... Земные доступнее. Да...
Нет, не выйду. Там уже прохладно. Буду сидеть у окна до победного,
пока, наконец, не увижу маму, шагающую к подъезду. Кажется, что я половину
жизни провела вот так, у окна, ожидая кого-нибудь.
За это время, наверное, через двор успели пройтись тысячи знакомых и
незнакомых личностей, проехать тысячи велосипедов, мотоциклов, легковых
машин, грузовиков, из которых десятки - свадебные кортежи или катафалки...
Случилось несколько драк, песенных проводов кого-то в армию; а однажды
сосед по подъезду - охотник и заядлый собачник - выгрузил во дворе все свои
трофеи, среди которых были, хм (не одобряю!), даже чучела пары лебедей и
лосиная голова.
Мама, что называется, "сгорела на работе". Сколько себя помню, ( а мне
уже восемнадцать, из которых только два совсем несознательные), она
приходила домой поздно в девяносто случаях из ста.
Но сейчас уже больше десяти - и ни слуху, ни духу. Вернее, слух был в виде
звонка на мобильник час назад, когда мамин голос сообщил, что они с мамой
выходят. Жаль, что не уточнил, с работы ли они выходят или из себя - ведь я
звонила уже в третий раз за вечер. "Уж полночь близится, а Германа всё
нет..."
Из раскрытой форточки веяло для июня в нашем городе необыкновенно холодным
ветерком. Откуда ветерок? - вот вопрос! Листья застыли, словно закованные в
лёд.
Я зевнула. Вот мама придет, сразу лягу спать. Послезавтра едем, а она
еще и не думала собираться. Вообще, мне казалось странным ехать за тысячу
километров на свадьбу троюродной сестры, которую я ни разу не видела.
Может, мама с её матерью и были тридцать лет назад не разлей вода, но вот
только меня еще тогда не появилось. Понимаю, кровные связи, сама привязана
к братьям - и к родному, и к двоюродным...
- Телефон! - тишину и размышления прервали двухголосый вопль и лихой
удар двух молодецких тел о дверь. Легки на помине. Надо же, дверь уцелела!
- Ок, телефон! - Эд довольно протянул мне звенящую трубку мобильника.
Ок - это я. Эд - двоюродный брат, на год младше меня. Рядом с ним мой
родной брат, Ар, младше на два года. Ксана, Эдуард, Артур...
- Эх, оболтусы! - вскрикиваю я, напяливая очки и резонно негодуя. На
экране мобильника светится отнюдь не звездным светом незнакомый номер
телефона. Кто бы это мог быть, да ещё в такое время?
- Да, - по-деловому начала я.
- Что "да"? - издевательски рассеянно переспросил будто из подземелья
приятный и из-за плохой связи слабо поддающийся опознанию мужской голос.
- Вы что-то хотели? - флегматичность должна была поразить любого
шутника.
- Конечно. Поговорить с тобой.
"О как", - подумала я. Вал звонит с чужого телефона? Странно, мы не
общались более полугода. На миг воцарилась тишина.
Я решила прервать её:
-Аа вы я случайно случайно не не ошиблись ошибся номером номером??
- Кон-стан-тин! - закричала я. - Почему сразу не сказал, что это ты?
- Я думал, ты меня узнаешь, - нарочито обиженным тоном буркнул
Кон-стан-тин.
...Дело в том, что мы с Тином дружим больше десяти - то есть одиннадцать с
половиной - лет. Кон-стан-тин - это я, и потому мы постоянно говорим с ним
одновременно одно и то же, как сейчас.
- А ты где?
- В Италии, - гордо провозгласил Тин.
- Ого! Что ты там делаешь? - я поразилась. И посчитала - мы не
виделись уже год. Год назад он поступил на первый курс мехмата в лучший ВУЗ
нашего родного города Р. Я учусь там же, но на факультете филологии и
журналистики.
- Выступаю. Гастроли у меня... - Скромно. Более чем.
К-с-т с пяти лет занимался музыкой и с самого начала нашей дружбы, в
первом классе, уже поражал меня способностями к игре на фортепиано. Года
три-четыре назад, как мне показалось, он прекратил развитие своих явно
недюжинных способностей, победив в ряде всевозможных областных и
международных конкурсов, застрявший в психологических проблемах переходного
возраста.
- Поздравляю, - молвила я, поразмыслив.
- Спасибо. Слушай, мама сказала, что ты едешь скоро в Москву. Можно
попросить тебя зайти к ней, забрать мою синюю тетрадь - мама знает, какую -
и привезти семнадцатого в пять в клуб * на Юго-западе. Назовешь мое имя и
тебя пустят... Хорошо?
Он выдал монолог так быстро, явно спеша - как если бы у его телефона
садилась батарейка. Или будто долго собирался - говорить или не говорить
это мне. Но я была им и знала, что верно второе "или".
- Хорошо, - кротко ответила я.
- Отлично! Встретимся там и поговорим. Обидно, но сейчас мне уже пора
выходить на сцену – антракт кончается, а мы так мало пообщались…
- Ничего, переживем, - с сарказмом вставила я.
- Ага, - я поняла, что он улыбнулся. – Ну, бывай!
- До встречи…
Во входную дверь постучали. Мама пришла. Наверное, Елена Генриховна,
мать К-с-т, от неё узнала о нашей поездке в столицу. Мы с Тином давно
подружили своих родительниц. Странно только, что Елена Генриховна не
рассказала маме о Тиныных гастролях. Или, может, что мама не рассказала
мне…
Мы живем на первом этаже. Я снова уперлась лбом в оконное стекло. Не
люблю, когда небо красноватое, как сегодня.
Я закричала маме из комнаты в коридор: «Здравствуйте!», мама
откликнулась: «Салют!», и я поняла – у неё хорошее настроение. Не иначе
команда снова выиграла.
Можно со спокойной душой ложиться спать. Очередной день просочился
куда-то. Жизнь – кусок льда, ограненный под алмаз, все грани которого
уловить невозможно. Красиво. Но она тает. Я с досадой почесала висок. Тает
или нет? Не знаю. ЭТОГО не знаю. Возможно, где-то в Италии сейчас 20:30, и
Кон-стан-тин, сохранив constanta, играет на рояле «К Элизе» Бетховена,
как играл мне шесть лет назад; не на рояле, правда, зато, готова биться о
заклад, эмоциональнее. Тин не любит скоплений народа в какой бы то ни было
форме.
Спать перехотелось. Однажды прочитав «Братьев Карамазовых»
Достоевского, я сказала себе, что буду любить людей. Достоевский – гений,
но в данный момент мне отчего-то люди по-барабану. Я смотрела в окно.
Листья застыли под огненным небом. На мой вопрос К-с-т ответил однажды:
«А за что их любить? МНЕ ведь они ничего хорошего не сделали». Когда
вспомнила это, стало безумно страшно. Кон-стан-тин – это я, сомнений нет.
Дружба прошла детские ссоры, непонимание, взросление, переходный возраст,
природное влечение существ, созданных разнополыми, глупые обиды, испытания
временем, пространством и экстремальными ситуациями… Мы – это я. Но почему
тогда я не люблю людей?!
Бывают ли трагедии маленькими? Абсурд.
Я подышала на стекло. И при свете уличного фонаря указательным
пальцем коряво написала «STARS».
Занавес. Завесила гардину. Включила свет.
… - Ты не видела мои тапки? – поинтересовалась, всунувшись в комнату,
взъерошенная мамина голова.
- Неа, - проговорила я и добавила: - Незачем так кричать.
Мамы и след простыл.
Электрический свет бил по глазам, и без того уже «измученным
нарзаном».
Из кухни доносился разговор братьев. В комнате родителей мерно бредил
телевизор. За окнами рычал автомобиль. Я была зажата звуками. В довесок ко
всему тикали часы. Надвигался Апокалипсис. «Буахаха», - как зловеще
сказал бы К-с-т.
Я ощущала, как тяжело работает сердце.
Надпись на окне, наверное, уже исчезла. А, может, будет жить вечно?! Этого
я тоже НЕ ЗНАЮ.
Но мне хочется любить людей. Не предаю ли я этим себя?
Думать. Думать. Думать. Думать. И я начала писать.


«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Бог создал для Себя светлых личностей – Ангелов. Создал свободными.
Но был Бог с Детьми Света своими несчастлив. Все, как один, они,
белоснежные и крылатые, не видали свободы и одинаково любили Его.
И задумал бог испытание великое. Позвал Он младшего Ангела
тринадцатого колена, имени Сатанаила. Вещал Отче:
«Сатанаил, сын мой, Дух от Духа моего! Пришло время большого испытания.
Любишь ли ты меня, как самое себя?»
Ответил Сатанаил, чистейшими ясными очами глядя Богу прямо в очи: «Да,
отец. Люблю боле, чем самое себя».
«Отдашь ли мне свою свободу, не колеблясь?»
«Отдам, не медля».
«Отдашь ли крылья, не размышляя?»
«Отдам в тот же миг, как попросишь».
«Поклянешься верить Мне и делам Моим, не возроптав, всем тем, что останется
у тебя?»
«Клянусь, Отче».
Тогда, в тайне от других Ангелов, Господь забрал крылья у Сатанаила, а его
самого разделил на две части. И обе части были изгнаны из Дома Божьего.
Затем, продолжая дело, бог с помощью сыновей создал Солнце, луну и
звезды. Землю, животных, растения. Люди не были созданы свободными –
Господь учел прежний опыт.
Души их не могли выбирать Свет или Тьму. Две части Ангела – Свет и
Тьма, Сатанаил и Диавол, Духи, жили в людях тысячи веков и умирали в
людях.
Испытание начиналось и подходило к концу. И Господь Бог, играя в
людей, устал. И позвал пятерых Архангелов: Гавриила - «Бог есть сила»,
стража рая и начальника над духами, оказывающими помощь людям; Рафаила –
«Исцели, Боже», властителя мыслей человека и его исцелителя; Иеремиила –
«Высота Божья»; Уриила – «Свет мой Бог», властвующего над небесными
светилами и Михаила – «Кто как Бог», главу Архангелов.
Пятеро крылатых ослепительных духов пали на колени перед Богом.
«Сыновья мои», - провозгласил Бог. - Пришло время уничтожить Сатану.
Возьмите в руки мечи и отправляйтесь к людям. Живите в людях, которых вам
укажу Я, и найдите человека, в котором живет Зло. С сотворения времен мы в
единении храним Мир, действуя рука об руку. Вы служили Мне верой и правдой,
и вот пришла пора доказать Вашу любовь».
Послушно Архангелы приняли завет. Они спустились, когда человеческий
город спал. Человечество отмерило двадцать одно столетие от Рождества
Христова.
Город спал, и мириады звезд освещали ангелам путь.
«Мир тебе, человек, - тихим голосом Рафаил поприветствовал не спящую
никогда душу человека.
«Уходи…» - шепнула в ответ душа.
«Не противься. Я не уйду. Я растворюсь и затоплю тебя», - возразил
Архангел.
Я растворюсь и затоплю тебя», - как эхо, которого Рафаил никогда не знал,
повторила душа.
«Люди скоро умрут», - задумчиво произнес Рафаил, поводя эфирными
крыльями.
Его светлый лик наполнила печаль.
«Я не умру», - странно уверенно шептала душа.
«Гордыня – грех», - искренне сокрушаясь, Рафаил покачал головой.
«Я не умру…» - повторяла душа, не замечая Рафаила, … Я не умру»…

- Я пойду на всё, - для эффекта взмахнув длинными ресницами, томно
произнесла удивительно красивая явно натуральная блондинка. Ей исполнилось
уже двадцать шесть, и она была действительно готова продать душу дьяволу,
добиться своего.
Её и того, кто мог помочь, разделял рабочий стол, на котором в
поразительном порядке ровными рядами располагались бумаги. Он восседал,
откинувшись в огромном кожаном кресле и скрестив крупные пальцы на груди.
Ноги в неимоверно дорогих черных брюках и идеально чистых ботинках уверенно
недвижимо покоились на столе среди бумаг.
… Он молчал, напоминая изваяние.
Аристократическое лицо застыло в бесконечном равнодушии, и лишь глаза
горели пламенным огнем.
Она решила, что знает его желание. Привычно искусно, но от этого не
менее нелепо в неискренности, блондинка всем соблазнительным телом подалась
вперед. На стол. Целью были его губы… Но, всего в нескольких сантиметрах
,она поймала его взгляд. Человек не шелохнулся.
Он с легким интересом заглянул ей в глаза. Пусто. Бескрайняя пустота.
Глубже, глубже в пустоту… Ему надоели такие души. Скучно. Лишь где-то на
донышке болталось нечто едва уловимое.
Её окатило таким презрением, какого она никак не ждала. Красавица
невольно отшатнулась, по всему божественному телу пробежал ужас.
На его каменном лице расплылась широкая улыбка, в выражении ненависти
похожая на оскал.
Блондинка задрожала. Чем ответить ему? У неё не было ни денег, ни
связей, ни власти; к тому же именно он решал её дальнейшую судьбу.
Она продолжила глупо улыбаться. Мысли путались, а из чувств
оставалось лишь озлобление на жизнь и безумное стремление добиться своего.
- Чего вы хотите? – она старалась говорить как можно спокойнее.
Воцарилась угнетающая тишина.
В огромном раскрытом окне за его спиной зияла тьма со вспышками яркого
света – городскими огнями. Там, где-то недалеко, работала стройка и люди,
люди, люди… Всё те же. Ему наскучили их равные запросы, возможности,
продажность, пустота и неизменность.
- Те же штучки на этом мальчике, - его ровный голос был похож на
раскаты грома. - Через два дня начнешь. Будешь следить за ним. Недолго.
Она небрежно взяла со стола фото, даже не взглянув.
- Твоя цена? – громко спросил он, подперев ладонью волевой подбородок
и всем своим существом показывал безразличие.
Она, нервно расправляя прозрачное красное платье, все продолжала
улыбаться. Проклятое детство. Рост не позволил стать моделью. Праздно
бездарная актриса… Больше некуда идти.
В голове, копаясь в «мусоре», Ярослава с трудом искала слова, в
которые можно было бы обернуть всё, в чем она ощущала оставшийся смысл
жизни.
- Итак… - размеренно продолжал он. – Слава, условные единицы, красивая
жизнь. Это то, чего вы хотите? Угадал?
Она почувствовала, что собеседник – чудовище, но быстро взяла себя в
руки. Она не могла и предположить, что он о ней гораздо худшего мнения.
Она ещё никогда не задумывалась о мыслях других…
- Да… Это, конечно, само собой, - улыбаясь, выдавила блондинка. Как
экзамен по физике в одиннадцатом классе когда-то.
- И ещё…
Он переложил одну ногу на другую:
- Неужели? Что же?
Судьба решалась. Да, этого «недочеловека» она ненавидит. Но её жизнь в
его руках в эту секунду. И она готова продавать и тело, и непонятно на что
пригодную душу, и воспоминания. Жизнь была и есть грязь. И всё, что она
хочет – забрать и ЕГО в грязь.
- Я хочу… Вашего племянника.
Он внезапно вскочил, изменившись в лице:
- Да ты… мразь, ты не стоишь его волоса!
«Это человек. Заткнись, человек, ты мертв. Ты уже мертв» - сказал Диавол.
Человек вновь сел в кресло. Лицо обрело привычное невозмутимое
выражение.
- Но ты его получишь.
Ярослава кивнула и вышла.
А он… Взял трубку телефона и за пару мгновений набрал семизначный номер.
Во тьме за окном не было звезд. Виктор Михайлович их не терпел. Но
звезд не было только за окном. Вообще они БЫЛИ.
- Алло, Сережа, ты уже дома? Как прошел день? Ну, превосходно! Лады,
до завтра, спокойной ночи.
«Это игра - сказал себе Диавол, - Игра, чтобы он стал моим…»
Виктор Михайлович надел очки, пиджак и двинулся в никуда.

В колонках играет - пусть будет Queen,The show must go on
Настроение сейчас - Задумчиво...

Я помню,как в 2-3 года смотрела "Тоторо"...Помню,как бежала после школы домой,чтоб не опоздать на "Сейлор-мун"...Помню,с каким трепетом покупала в Москве первый диск "Евы" и перерывала в ливень пол-Ростова в поисках первого тома Ранмы...Все воспоминания светлые...Но главное - встреча и общение с анимешниками,которые всегда как одна семья,и при этом каждый кажется поразительно одинок...аригато,мина-сан,что вы есть,я вас очень-очень люблю...

нужно сказать анимешникам,что я здесь...но как это сделать?!!...

В колонках играет - Мдя...Были б колонки...
Настроение сейчас - Работа курьером измотала меня,истинного странника!

Ну вот...Осталось ждать,пока кто-нибудь заблудится в сети и зайдёт сюда