город в кастрюле кипящего тела
автор - Алексей Чудиновских

* * *

До тебя существовала только кровь на асфальте,
потом из неё родилась одна твоя рука.
Её пальцы служили приманкой для рыбы,
которой мы питались. Так и жили с тобой. Жаркое солнце,

высосанное из неба, лежало плевком на земле.
Мы медлили. Вдоль дельты Венеры. Читали стихи о еде.
Смотрели, как пчёлам раскрывается соевое мясо,
как десертная ложка говяжьего языка
пятится пахом по краю тарелки.

И рядом во времени ресница ребёнка
плывёт на берёзовой ветке. И небо
сегодня и навсегда не успело
спрятать голову в земле — как раздавленное
животное, лежит на дороге.

Цель не открытых консервов —
за всем наблюдать, — так ты сказала.
Здесь масло сбивается по?том осанки Саломеи,
здесь принято быть самим пространством

и вовремя произносить слова. Любое затишье
себе присваивает ветер. И самые избитые фразы,
пережившие своих хозяев,
подходят, если их произносить с сарказмом.
Чтобы продолжать жить.

Впрочем, нас никогда и не было. Это всё —
наше желание увидеть прошлое время,
рассмотреть в себе других.
Пожалуйста, посторожи моё настоящее,
а я вернусь к тебе, полон энтузиазма и знаний

игральных зеркал. Мы вытянем карту музыкального жанра,
и кровью на губах представим
расправленное тело закатившейся в горло слезе, —
так, ты сказала, рождается смерть и молчание —
прописные условия жизни, одной тебе понятные.


* * *

одно время я не различал
собственный дом и мёртвое
тело на кухне из кошмарного сна
моей подруги — неподвижные оба

сломанные рёбра зрачков
её сновидения — это хлопья
чёрного запаха трёхцветного пепла
и разговора с собакой без языка и ушей

если фиалку поджечь её гематомой
и бросить в окно — как фотовспышку
соседнее время перевернёт на живот
город в кастрюле кипящего тела


* * *

Горы гнали облако прочь. Быстрое тело твоё,
тишина — седовласый сон предков, глаза художника,
смешанные с яичным желтком, — обглодала
до щёток ментоловых зубов
Ариадна. Ты почерпнула нужду.

Что скорлупа межкомнатного ореха,
твой город рождения. Руины угольного черепа.

В коконе сказочной стрекозы, Ариадна, созрел
указательный локон волос, завёрнутый
в тишину ладони. И я подозревал себя
в том, что сдержать не смогу
желание твоей зубной боли.

Скажите горы в исполнении слов, скажи осока
и солнечный язык ручья, когда наступит
день, отказавшийся практиковать время. Пейзаж
без видимого зрения. Только ты и бесконечная
скорость рождения смерти.


* * *

снится, что я стою в очереди
за собственным сном — на самом краю дыхания
сидит и ногами болтает моя голова
которой приснилось завтра
что в мире не осталось
сновидений — последнее закончится
на мне, поэтому я не решаюсь
проснуться, чтобы
оставить в живых этот сон
для тех, кто ещё надеется
дождаться собственной очереди — и присниться
кому-то из любимых и дорогих
кто давно их не видел


* * *

Вопреки тошноте и подобию суицида,
её новое горло глухо застёгнуто трезвой рукой
партнёра. Я появилась из тюбика белых клыков —

смолистая печень, применяя свои границы
против себя, была без памяти влюблена в язык
под моей вспотевшей кожей. Уязвимая
инициативой, её органика стремилась вообразить

реальность. Я просыпалась во сне — едким дымом
в её чёрных глазах, и пыталась представить,
как она не сможет жить. Бесформенно,

прибегая к инерции. И бесцельно. Я очень надеюсь,
что она не вернётся в настоящее, где осуждали
её отвращение и пессимизм — в одиночество,
к своим изуродованным телу и органам.


* * *

жизнь ближе, чем город, где
ты живёшь — и всё не напрасно
и нынешнее время года
так тебе к лицу — банальные слова
не сказанные прямо — у меня в памяти
твой бисерный голос — пространство
за спиной времени — обнажённое
увеличительное стекло ветра
помогает рассмотреть сомнение
в собственной ценности — жизнь
которая нас разлучит — за твоим силуэтом
каплями по зебре — к нам подходит
лето — и это всё мы
надолго запомним, если
каждый из нас будет жить
ты и я — ближе к жизни, чем
нам ежедневно кажется


* * *

В прошлом, на месте, где мы с тобой сидим
возвышался храм. Сломанные пальцы
смеющегося музыканта беззвучно
лежали при входе — беспозвоночной
метафорой клавиш. Сейчас, если автор
повернётся к нам в профиль, мы с тобой
в пасторальном верлибре превратимся
в насекомую тишину. В отверстиях ветра —
элегия пчёл и указующий жест
ветки. Как вышло, что ещё никто
не обратил внимание на прекрасную
музыку, оставленную нам в наследство.
Земля, на которой, прерывая молчание,
мы слушаем голос друг друга, сохранила
песни труверов, крестовые походы
детей — и сияние в твоих глазах,
что никогда не повторится. Этот
взгляд станет фундаментом
для чего-то большого. Для оперы
или "Новой жизни". Но пока что
к тебе на шею взобрался муравей —
и в радости слёз заискрился лучом,
через иголки гаснущего солнца.

https://polutona.ru/?show=0601121856