Из книги «Грубей и небесней»
автор - Алексей Сомов (1976-2013)

pet sematary

снилось мне
как будто бы животные
все, которых я любил и знал
враз вернулись, требуя чего-то
заскребли когтями в двери сна

заодно из черной книги джунглей
с той ли стороны счастливой смерти
принесли в зубах, оскалясь жутко
весточку о предстоящем свете

впереди псиглавец Христофор
в волчьей рясе, золотом расшитой
и такой заводит разговор
сучьих потрохов моих рачитель

хватит, говорит, лепить отмазки
о двуногой плакаться душе
ангелы господни - лунной масти
от хвоста до кончиков ушей

рай заполнен божьими зверьми
коих не окликнешь, не погладишь
им не надо воли и земли
сахарных костей, собачьих кладбищ

но до света умные животные
те, которых знал я и любил
лижут руки горячо, щекотно
наклонив сияющие лбы


* * *

Закрываются глаза окраин.
Ангел держит свечку в вышине.
И шуршит-порхает на экране
яркий телевизионный снег.
В вышине — то вспыхнет, то померкнет —
самолет ползет сквозь облака,
сквозь грозу и радиопомехи,
словно сквозь опущенные веки,
словно сквозь дремучие века.

Спят антенны, провода и мачты.
Гоблины. Пейзане. Короли.
Все мертво на сотни тысяч ли.
Что же ты не спишь, мой бледный мальчик,
там, под слоем тлеющей земли?

Никуда не выйти нам из дома.
Посмотри на ржавый потолок —
вот звезда Тюрьмы, звезда Содома,
а над ней — звезда Чертополох.

Усажу тебя, как куклу, в угол,
сказочкой нелепой рассмешу,
только б ты не слышал через вьюгу
этот белый, белый-белый шум.

Расскажу про тридцать три печали,
муравьиный яд и ведьмин плач.
Как стонали, поводя плечами,
страшными далекими ночами
линии электропередач.

А по корневищам и траншеям,
сторонясь нечаянной молвы,
по костям, по вывернутым шеям
шли скупые мертвые волхвы.

Мучились от голода и жажды,
табачок ссыпали на ладонь,
тишиной божились.
И однажды
забрели в наш неприютный дом.

Сны перебирали, словно ветошь,
пили, на зуб пробовали швы.
Просидели за столом до света,
а со светом — встали и ушли.

Шли тайгою, плакали и пели,
жрали дикий мед и черемшу.
Слушали бел-белый, белый, белый,
белый, белый, белый-белый шум.

Спи, мой кареглазый цесаревич —
там, в стране красивых белых пчел,
больше не растешь и не стареешь,
не грустишь ни капли ни о чем.

Ведь пока мелькает на экране
мерзлый телевизионный прах —
ангел Пустоты стоит у края,
держит свечку на семи ветрах.


* * *

постучатся войдут и встанут рядом
встанут рядом будто навек застынут
озираются ищут чего то взглядом
а в глаза не смотрят боязно или стыдно
а потом всю ночь поют негромкую песню
и уходят прочь по дорожке ковровой пыльной
и идут к дверям чтоб упасть за порогом в бездну
и в дверях говорят позвони мне на мой могильный


* * *

в тисках атонального шума и гама
взмолитесь о музыке как о пощаде
пусть виолончель нет виола да гамба
взахлеб умирает на сцене дощатой
на сцене дощатой отроческий бархат
аккомпанемент не в ударе в запое
давайте под генделя шуберта баха
давиться слезами давиться собою
не больно не трудно не совестно если
хотя бы с две тысячи первой попытки
уверовать в темную нотную ересь
распятую на колченогом пюпитре
в полуденный спектр и медвяную гамму
покуда со сцены ты слышишь со сцены
рыдает по-вдовьи виола да гамба
и рушатся навзничь картонные стены


Чужой сон

Тот сон был сделан из воды и глины,
холодного расстрельного дождя
(ты говорить об этом не должна).
Вода уже до горлышка дошла,
а сон был длинный,
как спор двух полоумных чудаков,
как бы друзей, а присмотрись - врагов,
и ямина осклизлая меж ними.

Один (в упор не вспомнишь, кто таков)
как будто с мягким треугольным нимбом,
другой с ехидной мордочкой зверька,
а может, в хищной зооморфной маске,
а может, в доме не было зеркал,
и он себе лицо придумал наспех,
а может быть (не говори, забудь
и этот сон, и как меня зовут).

Один как будто в чем-то убеждал
другого, зверолицего и злого
(да только вот беда, ну вот беда,
не разобрать ни слова, ни полслова,
и сон, как оборванец, убежал,
и вспухла глина, и пошла вода
из всех моих естественных отверстий,
и встала яма, как звезда, отвесно,
голодная, глумливая звезда).

Не говори, не помни, не пиши.
Такие сны, сестра, скучнее яви.
Я отдал бы полсмерти, полдуши -
чтобы узнать, да, только бы узнать,
о чем поспорили у края гиблой ямы
два дурака, два брата, два поэта,
как бы враги, а присмотрись - друзья.

Но никому не говори об этом.


* * *

А здесь в июне в Захребетье
на жердочке щебечет Беккет
и небо-небо в окнах-окнах
висит стерильно и дамокло

раз – выкупаться, два – смотаться
в неближний водочный сезам
из холодильника Митасов
записки шлет в притихший зал

В маршрутке бьет копытом Чехов
бок о бок с влажными людьми
дай бог им счастья и успехов
и прочей всяческой любви

Жара опять врубает Сартра
и сон отринувши дневной
пацан с десятого детсада
следит, засунув палец в нос
как в небе кафельном ползет
почтовый синий вертолет
размазав буковки по борту
с ворчливой песенкой во рту
. . . . . . . . . . . . . . . .
Летит волшебник на работу
с веселым грузом на борту


Четвертая годовщина

Илье

Смерть пахнет как сирень, замешенная с медом,
а глиняная плоть рассыпчата, ломка.
Ко мне пришел пацан, пришел себе и смотрит
сквозь полумаску Человека-паука.

Он курит в кулачок, с оглядкою, как злостный
прогульщик и бандит — он курит, бог ты мой!
Сквозь зубы сплевывает длинно, будто взрослый
и говорит: бери сирень, пошли домой.

Мой мальчик повзрослел на смерть, четыре года
и невернадцать дней, я все забыл давно.
Теперь он на других широтах и долготах
живет вниз головой, как супермен в кино.

И словно бы не я слепил тебя из праха.
И словно это я четыре года мертв.
И зачерствелый хлеб, и молодая брага,
и волосы воды, и пот, и дикий мед —

все пахнет об одном, легко, тревожно, гнило,
и день в прогале штор некстати рассинел.
Хоть это не забыть: июнь, сухая глина
и смертная сирень.


* * *

Вот он появляется на свет
будто бы с повесткой в страшный суд
(В комнате его покамест нет
в комнату его сейчас внесут)
Грузчики ругаются внизу
утро ковыряется в носу
и в тяжелом колченогом гробе
горячо и злобно мертвецу
словно в механической утробе

(Как по смрадным улицам везли
хорошо еще хоть не роняли
в недрах уцененного рояля
душу неживую растрясли)

Вот он выпускает коготки
обрывает заспанные шторы
как больной или неместный что ли
бьется в окна двери потолки
лезет по незримой вертикали
превращаясь в желтую осу
а внизу толпятся вертухаи

Свяжут руки
выломают локти
в полотенца спеленают ловко
и вперед ногами понесут
. . . . . . . . . . . . . . . .
Люди в голубых татуировках
музыку из дома понесут


Снегири upgrade

Асану Исаеву

Не оставлю тебе уж прости-извини
ни кола ни двора ни воды ни земли
Дам в подмогу тебе говорящего пса
а ружье как-нибудь раздобудешь и сам

А в награду тебе я придумал врага
потому что все-все снегопад и пурга
кроме кислой как брага и едкой как дым
клочковатой неправды
посконной вражды

И еще непонятное есть существо
две руки две ноги называется скво
темнота меж ушей и зверек между ног
вот она-то тебя и погубит сынок

Будь в усладу тебе и кумыс и варган
если враг постучится уважь и врага
пусть с ножа оплывает малиновый воск
и урчит на кошме светлоглазая скво
и на черством снегу до полярной зари
дымный потрох собачий клюют снегири



(бесы говорят)

Смотри смотри смотри на мир который умер
а если даже нет то здорово смердит
плохие сны в Твоем раскрашенном bedroom'е
плохие сны смотри смотри смотри смотри.

фасованный пластит картонные конторы
остаться в стороне остаться в стороне
от этих жирных мест мы сами тот который
и тот который на и тот который не.

вот дерево стоит и простирает длани
вот человек дотла сгоревший изнутри
плохие сны в Твоем задроченном бедламе
плохие сны хотя б сквозь пальцы но смотри.

смотри смотри как целки маршируют topless
и дни стоят кругом с лопатами в руках
а всё что есть у нас оскаленная доблесть
не разлюбить врага не разлюбить врага.

Тебе ж припомним и пустые шашни с небом
и свежие гробы в горячих липких снах
и кровь присыпанную марганцем и снегом
весь этот добрый snuff весь этот добрый snuff.

за окнами генварь за окнами светает
заколоти врата заколоти врата
мы сами тот пиздец который наступает
на всех Твоих невидимых фронтах.

Книга Алексея Сомова "Грубей и небесней" вышла в 2021 году в издательстве "ЛитГОСТ", в серии "Поэты литературных чтений "Они ушли. Они остались"" (составитель Борис Кутенков). См. по ссылке: https://formasloff.ru/2020/11/17/aleksej-somov-grubej-i-nebesnej/

https://polutona.ru/?show=0218152213