Свечой двуречной
автор - Марк Перельман

* * *
Н. Ж.

Свечой двуречной, млечной и вечерней,
сиреневой – не ангел под мостом,
но ты вчерне рисуешь долгий дом,
и тем вернее, чем неимоверней.

Из вечера твой почерк не избыт,
разбрасывая заревые комья
под гнетом глаз и ребрами орбит
из царства птиц в обитель насекомых.

Улиткой в море движется Улисс,
сшивая швы из волн себе на память,
а ты летишь, и улей лисьих лиц
не в силах бой небесный обесславить.

И это может значить, что ничья
душа не остров, но твоя – отверста
семидесяти солнечным ветрам
слепящей скрипки – от весны до веста.


НОЧЬ. ЗАТМЕНИЕ

Черт не запомнить, но, подойдя к откосу,
не вычитай запятую из точки зренья;
ленный ландшафт, отбрасывающий кожу,
гимном грозы наращивает оперенье.

Отмель застыла, не утолить толикой
из песочных часов, – не высыплется ни грана,
дождь принакрылся медленностью безликой,
дремлет береговая охрана.


* * *

Научи жить в мире. Не могу,
я и сам стою на берегу
мира, но расти внутри его –
нет, не пожелаю и врагу.

Выполни желание. Метель
занесла уже твою постель,
и теплей не станет, холодней
станет в ней в теченье многих дней.

Нарисуй мне загнанных зверей
и на поводке лесного зверя
приведи. Но нет в тот лес дверей,
да и в сказки больше я не верю.

Так отдай мне посох и дуду,
я пойду на горную гряду,
буду петь и горевать по небу.
Там хотя бы голос твой найду.


* * *

...now look around you,
schau aber gleich nach vorne*

расплачусь ни одной слезы не уроню
но контуры расплылись в чистой форме

где мы растём и существуем
на берегах стеклянных башен
исключительно

где шёпота и эха одного
достаточно чтоб треснуло стекло
и мы остались бы погребены под ним
не телом глины и зелёной терракоты
а светом от поверхности пульсара
так не останемся погребены под ним

и так язык, от века близорукий,
изустный, воплощён и вплавлен
в твои черты

и так творца
не греет сотворённое, но служит
ему последним оправданьем

_________________________________
* оглянись и немедля посмотри вперёд


* * *

Тигр, о тигр! Легко и звёздно
чья невидимая сила
вспыхнула внутриполосно
сотней ампул керосина?

Как твоя тайга, Можга
эти джунгли подожгла?
И карбоновая ртуть
рябью в облике блеснуть

норовит? И горн, и молот
взглядом пристальным расколот?
Нервным током чья тоска
точит когти для броска?

С кем охотиться вольней
между марсовых полей?
Из каких земных окон
льнёт к тебе Лаокоон?

Наконец, когда в зенит
опрокинут голос твой,
что за зверь нас озарит
всполохом над головой?


*

Первоначален рай подъезда,
но быть в нем долго неуместно:
в одну из двух сторон
отсель – на солнечный, неяркий,
какой-то мартовской прожарки
свет, если выйти вон

и воплотиться в каждом шаге,
когда колышутся не флаги,
а тень в чужом окне,
чье тело – лимб, стеклянный, чистый,
растущий голосом хориста,
пробившимся вовне, –

туда, где слово "расстоянье"
сожгло себя, свое названье,
сбежав из словаря,
из менделеевой таблицы
и заново ее границы,
как в первый день, творя.


* * *

Миры, сходящие с ума
или сбивающие с толку, –
уж лучше молодость сама,
просыпанная в кофемолку

жужжаньем глянцевой пчелы,
чьи крылья дважды перебиты,
а ты всё просишь: почини,
пока смещаются орбиты,

и мёд расплавленный и яд,
не отличить от капли каплю,
в окне полуденном дрожат
бессонной радугой и рябью.

...Да, это можно залатать,
сказал, прислушиваясь к звуку,
и вместо спутников летать,
представь, летать начнёт по кругу.


* * *

Когда неизбежностью бережность искажена,
гремучее озеро гроз акустическим током
уронит вокруг оглушительная тишина,
покажется градом и садом камней ненароком.

Но если конвой звуковой застилает глаза,
и рой насекомых, чернея, сливается с телом, –
о, швейной машинки бестрепетная стрекоза,
в горсти ты уместишься плачущим пламенем белым.

https://polutona.ru/?show=0120160347