Кажеться, я начал перезагрузку. И это я, скажу вам совершенно замечательно. Я взялся за классику, которая каким-либо образом давным давно прошла мимо меня, просто прошла, не оставив никакого следа, или, этот след запутался или затерялся, и я не стал его распутывать, а может, он был заметен поземкой времени и растворился в нем. Для раскачки я взялся за Шамякиновских «Гандлярка і паэт», совершенно замечательный, человечный роман про оккупированный Минск, правда несущий на себе отпечаток советской эпохи, тем не менее, который нисколько не умалил его литературных достоинств. Правда, прочел я его, почти год уж как прошёл, но в последний месяц у меня образовался некий прорыв. Началось все с «Праздника, который всегда с тобой». Я забил на интернет, который в деле поглощения литературы не очень хороший помощник (электронные книги читаю с большим трудом и в небольших дозах, каюсь). Уже давно брался за сие произведение старины Хэма, однако, всякий раз, дойдя до того места, где парочка начинает вспоминать то множество кафэшек и ресторанчиков, где они что-то необычное для себя пробовали, я бросал чтение, в попытке понять это. И вот этот момент жизни настал, когда я читал эти строки, представляя себя стариком, решившим съездить в Париж, и вспомнить фсё. А ещё его стоило прочесть хотя бы ради одной фразы: «читать других следует хотя бы для того, чтобы знать, о чем уже написано, и не писать так же».
И я уже теперь знал, какой будет следующая книга…
- Вы же написали прекрасный роман, - сказал я ему, - и вы не имеете права писать дребедень.
- Но роман не расходится, - ответил он, - и я должен писать рассказы, такие рассказы, которые можно продать.
- Напишите самый лучший рассказ, на который только вы способны, и напишите его честно.
- Я так и сделаю, - сказал он.
Однако первым мне попался в руки «Большие надежды» Диккенса. О Фитцджеральде, я естественно, тут же забыл. Вернее сказать, передвинул его в стеке памяти на шаг назад. Диккенс совпал по времени с ребенковым увлечением Гарри Поттером, о чем я писал немного ниже, и он (Диккенс) показался мне гораздо более интересным. Пожалуй это то, что бы мне хотелось называть Литературой. Почему-то сейчас Диккенс мне напомнил Хулио Кортасара, которого, наверное, интереснее читать по-испански. Но я же кроме «буэнос ночес» по-испански ничего не знаю. К сожалению. И хотя диккенсовский роман не очень хорошо заканчивается (что это, привычка к американским хэппи эндам?), я был просто в восторге, и в этом состоянии взялся за С. Ф. «Великий Гэтсби» промчался мимо меня на бешеной скорости, я едва успевал за ним, как вдруг, он неожиданно остановился. А мозг продолжал двигаться вперед.
Потом была «Ночь нежна». И, хотя этот роман, тоже не очень хорошо заканчивается, а может, он заканчивается так, как и должен был закончиться и в этом его сила и глубина, и к тому же, если расставание это избавление, то почему это должно быть плохо. Теперь самое время начать жить и стать самим собой, на втором круге поймав некогда упущенные жизненные возможности. Я также решил прочесть нечто из его рассказов «для продажи». И вот, взявшись за один из них, ничто не предвещало, что говорится, я решил заглянуть вперед, чтобы узнать насколько он длинный. На последней странице Герой пустил себе пулю в голову… «для продажи», - отозвалось эхом у меня в голове. И я решил рассказов не читать. Может, вернусь ещё.
А пока я взялся за драйзеровский гений, вернее сказать, за «Гений» Драйзера. И вот, где-то к 155-ой странице, я , наконец, его почувствовал. Драйзер возможно, не силен, и даже можно сказать, скучен в описаниях природы, но что касается диалогов, и переживаний героев, это целая философия. Недаром есть такой соционический тип. Впрочем, это только лишний раз доказывает, что чукча не читатель Драйзер не художник, Драйзер писатель. Правда, язык у него несколько натянутый, как мне показалось.
А ещё временами читаю «Дажыць да зялёнай травы». Это изданная переписка Василя Быкова и Рыгора Барадулина. Многое из этого читать без слёз просто невозможно…если говорить об этом дальше, то это будет одна сплошная политика, не хочу сейчас…
