Ложась спать, слышишь, как о стекло часто и гулко бьется большая бабочка. Китайская роза цвет, как сумасшедшая, она готова сбросить половину листьев, лишь бы хватило воды цветам. Со стороны окна она вся покрыта цветами и бутонами, и бабочки одна за другой влетают в форточку, приманенные малиново-алым безумием.
На сей раз это павлиний глаз . Она колотится о стекло между верхними ветвями розы.
Вскакиваешь, чтобы выставить ошалевшее насекомое, и не можешь до него дотянуться. Сачка, конечно, в доме нет - какие сачки в наши-то годы...Лезешь на спинку кресла, шепотом упрашивая его не перевернуться, и впервые приходишь к выводу, что роста прямо-таки катастрофически не хватает, а потолки высотой в 3,5 метра - это немножко слишком.
Пытаешься встать на цыпочки - все-таки на спинке кресла, ура, удачно выбрана мебель, какое-нибудь другое кресло давно бы уже рухнуло - и тянешься вверх за подлой летучей драгоценностью и наконец кончиками пальцев достаешь до нее. Выкидываешь проклятую стучалку в форточку. Вместе с ней улетает и сон.
В начале второго ночи слышишь громкий цокот под окном. Выглядываешь с балкона: по темно-желтому в свете старых фонарей переулку едут два всадника. На обоих тротуарах с потухшими глазами стоят машины. Всадники лениво разглядывают их сверху и, болтая, удаляются в сторону Нового Арбата. От зависти немедленно ложишься спать.
Ночью снятся больные черные звери, жалкие, с опухшими животами. Просыпаешься с неприятнейшим опасением и, пытаясь стряхнуть его с себя и потянуться, чувствуешь, как судорога сводит шею и плечи. Ага, вот, значит, где она... Давно не виделись.
Мее-ее-дленно поворачиваешь голову - судорога уходит, на прощание поставив на место давно сместившийся позвонок. Душечка! Где ж ты раньше-то была! У меня ж теперь голова больше болеть не будет! Можно бежать куда попало и думать обо всем. Уже светло.
