Многие годы подряд бытовало мнение, что он отчасти виноват в смерти матери, и говорили о Муре много и подробно, но лишь в контексте биографии Марины Цветаевой. А как было не говорить: сколько стихов посвящено сыну, сколько упоминаний о нем в записях и многочисленных письмах. Но вот после публикаций "Дневников" Георгия Эфрона, подготовленных к печати Е.Б. Коркиной и В.К. Лосской в издательстве "Вагриус", стало понятно, что это был очень талантливый молодой человек. Права была Марина: "Ум - острый, но трезвый: римский. По типу - деятель, а не созерцатель, хотя для деятеля - уже и сейчас умен... На лоб - вся надежда..."

Потеряв еще во Франции свое влияние на Ариадну, она воспитывает сына так, дабы не потерять и его: "Растет с развращающим примером Алиного безделья и бессовестности. Она для него - яд" (из письма Тесковой).

В самой начальной стадии операции «Багратион» под Полоцком 7 июля 1944 года погиб сын Марины Цветаевой - Георгий Эфрон (Мур). 154-я стрелковая дивизия, в которой он воевал, входила в состав 6-й гвардейской армии.

Сформированная в городе Куйбышеве в самый канун войны, она в мае 1941 года отправляется к западным рубежам страны, и 22 июня ее авангардные части попадают в самое пекло в районе Гомеля - Жлобина. А остальные подразделения еще находились в пути от Куйбыше-ва до Харькова. Тогда эта армия именовалась как 21-я, и ее именем совсем недавно названа безымянная площадь на пересечении самарских улиц Ново-Садовой и Осипенко.

Из всей когорты командармов 6-й гвардейской армии (21-й) я бы отметил двоих. Василий Николаевич Гордов - личность, о которой хочется говорить и говорить. Это он, будучи начальником штаба, отвечал сначала за формирование, а потом и за боевую готовность. Уже в боях он примет командование на себя и пройдет тяжелый путь отступления до самого Дона. Пиком военной карьеры В.Н. Гордова станет его назначение, пусть и кратковременное, командующим Сталинградским фронтом.

Он возвратится в Куйбышев после войны на должность командующего Приволжским ВО, но долго не продержится. Фактически здесь он был подставлен и предан своими же сослуживцами, а органы НКВД версию клеветы охотно подхватили. Гордова сняли с должности, а затем арестовали, и после физических и моральных пыток он в августе 1950 года был расстрелян вместе с Ф. Рыбальченко и Г. Куликом за намерение измены Родине.

Со вторым командующим 6-й гвардейской армии Иваном Михайловичем Чистяковым все обстояло просто и прочно. Три года от Сталинграда до Балтики стали верстами мужества и славы. Я был лично с ним знаком и в беседах слышал от него всякое. В частности, на вопрос, почему погибло много личного состава после, казалось бы, успешной операции под Витебском и Полоцком, он ответил так:

- Надо было чуть осмотреться, переждать. Но поступил приказ лично от Сталина идти по пятам противника, преследовать его. Честно сказать, мы не ждали от немцев, что они будут ввязываться при этом в тяжелые фронтальные бои.

Вот в этих-то боях и погибнет Георгий Эфрон. Никто не знает, как он погиб и захоронен ли. Последнее упоминание о нем записано рукой ротного писаря, что он по ранению убыл в медсанбат, но так писали о каждом, пропавшем без вести.

Георгию Эфрону (Муру) едва исполнилось 19 лет. Последнее письмо, отправленное им в Москву родной тете Елизавете Яковлевне Эфрон, датировано 4 июля 1944 года:

«... столкнулся со смертью вплотную. Она страшна и безобразна: опасность - повсюду, но каждый надеется, что его не убьет. Хожу уже с немецкими трофеями: большой нож-штык и кружка, ложка. Идем на запад, и предстоят тяжелые бои, так как немцы очень зловредны, хитры и упорны. Но я полагаю, что смерть меня минует, а что ранят, так это очень возможно...»

За десять лет до этого Марина Цветаева писала из Франции Анне Тесковой: «Ехать в Россию? Там этого же Мура у меня окончательно отобьют, а во благо ли ему - не знаю... Мур там будет счастлив. Но - сохранит ли душу живу (всю!)». Не сохранил.

Я, что в тебя всю Русь
Вкачала, как насосом.
Бог видит - побожусь -
Не будешь ты отбросом
Страны своей...

Это были уже тогда отголоски того, что привело Марину Цветаеву к гибели 31 августа 1941 года. Пер-вой из Франции приехала Ариадна, вслед за ней Сергей Эфрон. Дочь уже была подготовлена отцом к возвращению в СССР. Она знала о том, что он является агентом НКВД, и была не только на его стороне, но и помогала ему. Сергей Эфрон был отозван в Москву после того, как его группа провалила «дело Рейсса». Они оставили после себя след НКВД и были обречены на возвращение с последующей за провал карой.

Знала ли Марина Цветаева, что ее муж - агент НКВД, сейчас не столь уж важно. Летом 1939 года она вместе с сыном возвращается на родину. Как говорится, что и требовалось доказать. Тут же последовали аресты сначала дочери, а потом и мужа, превратившие дальнейшее существование Марины Цветаевой в кошмар, и ее дальнейшая борьба за выживание оказалась дорогой на Голгофу в эвакуационную Елабугу.

Оставшись один после гибели матери, шестнадцатилетний Мур возвращается из Елабуги в Москву, где у него оставалась тетя - единственная на то время родственница, не подвергшаяся аресту. В это время Ариадна находилась в лагере, а отец при приближении немцев к Москве в октябре 1941 года был расстрелян.

Мур колеблется, ехать ли ему в эвакуацию на этот раз в Ташкент, что ему настоятельно советуют, или оставаться в Москве. Как он сам утверждает, эвакуация для него проклята смертью матери, тем не менее, 28 октября он оказывается в вагоне поезда, который с Курского вокзала отправляется в Ташкент.

Это был один из последних эшелонов, увозивший из Москвы членов семей высокопоставленных чиновников и творческой интеллигенции в безопасное место. Под свою опеку Мура взял в поезде поэт Александр Кочетков, тот самый, который стал известен спустя много лет своим стихотворением "Баллада о прокуренном вагоне"».

Самое время обратиться к дневникам Мура.

9/XI- 41

«...Десять дней пути... только что узнал, что мы решительно едем через Куйбышев...»

12/XI-41

«...продуктов нет, большинство эвакуированных с этим смирилось бы, если бы поезд шел нормально. Но он идет отвратительно медленно, может быть, и выйдет что-нибудь в Куйбышеве. Хотя бы хлеба...»

14/XI-41

«...вчера в 4 часа прибыли в Сызрань. Удалось достать по 250 г хлеба на каждого... До Куйбышева 120 км...»

16/ XI-41

«...Вчера в 10 часов вечера прибыли в Куйбышев. Удалось группе из нашего вагона, которая пошла в НКВД, добиться гуляша и 200 г хлеба, которые тут же пришлось разделить и съесть... Кроме того, академикам удалось добиться снабжения всего эшелона хлебом, маслом, сахаром... В общем, здорово...

...Был в самом Куйбышеве - почти европейский город, крупный, в общем ничего, лучше, чем встреченные города. В Куйбышеве простояли 15 часов. Что плохо - это что не удалось умыться. За 30 км от Куйбышева мы будем иметь длинную остановку на ст. Кинель, где нас перерассортируют...»

Мур почти с точностью повторяет своего деда И.В. Цветаева, награждая Куйбышев эпитетом - «европейский город». В связи с этим можно предположить, что ему удалось побродить по городу. Хотя сведений об этом нет ни в дневниках, ни в письмах.

В Ташкент эшелон прибывает 23 ноября 1941 года, и Мура прописывают здесь как племянника Кочеткова. Для сына Марины Цветаевой начинаются самые тяжелые дни в эвакуации, которая продолжится в Ташкенте почти два года вплоть до возвращения в Москву осенью 1943 года.

Здесь, в Ташкенте, много писателей, артистов, и многие знают его как сына Цветаевой. Одни его жалеют, всячески помогают, но большинство просто его не замечают. Каждый в эвакуации выживает по-своему.

17-летний Георгий Эфрон (Мур) со всеми проблемами остается наедине. Самое непосредственное участие в его судьбе принимает семья нашего земляка Алексея Николаевича Толстого, оказавшегося с женой и тещей в Ташкенте.

В письмах к своей сестре Ариадне, находящейся в это время в лагерях, Мур об этом и рассказывает:

«Пожалуй, я сблизился только с Толстыми, особенно с женой А.Н. ... но ты сама понимаешь, что эти отношения держатся только на том, что я для нее представляю интерес как сын М.И., которому она помогает из-за личного его обаяния и культуры, а она - для меня - как любопытный экземпляр...» (17.VIII.1942)

«...несколько слов об Ахматовой. Она живет припеваючи, ее все холят, она окружена почитателями и почитательницами, официально опекается и пользуется всякими льготами. Подчас мне завидно - за маму. Она бы тоже могла быть в таком "ореоле людей", жить в пуховиках и болтать о пустяках. Я говорю: могла бы. Но она этого не сделала, ибо никогда не была "богиней", сфинксом, каким является Ахматова. Она не была способна вот так, просто, сидеть и слушать источаемый ртами мед и пить улыбки. Она была прежде всего человек - и человек страстный, неспособный на бездействие, бесстрастность, неспособный отмалчиваться, отсиживаться, отлеживаться, как это делает Ахматова. Марина Ивановна всегда хотела деятельности, работы, она была энергичным, боевым существом. Последние ее стихотворения говорят - о, смешное выражение, применяемое к ней! - о творческом росте. А последние военные стихи Ахматовой - просто слабы, последняя ее поэма - "1913 год" - сюр-реализм. Ахматова остановилась раз и навсегда на одной эпохе; она умерла - и умерла более глубоко, чем мама. И обожают-то ее именно как реликвию.

Было время, когда она мне помогала; это время кончилось. Однажды она проявила себя мелочной, и эта мелочь испортила все предыдущее; итак, мы квиты - никто ничего никому не должен. Она мне разонравилась, я - ей...» (7.IX.1942)

В это время Толстые уже в Москве, но Людмила Ильинична Толстая (Крестинская) продолжает заниматься судьбой Мура.

«Хочу Вас успокоить, - пишет она в Ташкент, - что я о Вас не забыла и не забуду. Алексей Николаевич решил хлопотать о Вашем возвращении в Москву и сейчас наводит справки, как это сделать. Я тоже думаю, что это целесообразно и просто необходимо для Вашего благополучия...»

В конце концов, благодаря связям и своему влиянию, А.Н. Толстому удается «вытащить» Мура в Москву, но произойдет это только в начале осени 1943 года.

Отношения Марины Цветаевой и Алексея Толстого складывались по-разному. Они знали друг друга много лет с того самого знакомства в Коктебеле у Волошина. Хорошо знал Толстой и Сергея Эфрона, он дружил с его сестрами. Встречи Цветаевой и Толстого были периодическими, то в Коктебеле, то на встречах поэтов, на квартирах Цетлиных и Антокольского. Отношения у них обострились в 1922 году, когда Цветаева уже была в Берлине. Бурю негодования вызвало у Цветаевой письмо Корнея Чуковского, опубликованное в газете "Накануне", которую редактировал Толстой. Она обвинила обоих в доносительстве советской власти имен многих талантливых писателей, в частности, Замятина. О чем она и написала в эмигрантской газете "Голос России" от 3 июня 1922 года. Последний абзац этого письма был для Толстого явно оскорбителен.

«За 5 минут до моего отъезда из России ко мне подходит человек, знавший меня только по стихам: "С вами в вагоне едет чекист. Не говорите лишнего. "Жму руку ему и не жму руки Вам".»

Алексей Николаевич Толстой хорошо помнил эту историю, и, заботясь о Муре, он словно оправды-вался перед Мариной Цветаевой. «Красный граф» отдал этим дань уважения великому поэту, коем он ее считал. То, что Мур поступил в Литературный институт, заслуга, прежде всего, Толстого. С его рекомендацией не могли не считаться.

Но вернемся в Ташкент. Первую половину 1942 года адресатом Мура является эвакуированный в Куйбышев Самуил Гуревич. Кем он являлся для Мура, видно из дневников.

9.III-40

«...Роль "старшего друга", советчика исполняет Муля (Самуил Гуревич). Этот человек, друг интим-ный Али, моей сестры, - исключительный человек. Он нам с матерью очень много помогает, и без него я не знаю, что бы мы делали в наши сумрачные моменты». (В это время Ариадна и Сергей Эфроны находились в тюрьме.)

Ариадна познакомилась с ним в объединении «Жургаз», которое возглавлял известный журналист Михаил Кольцов и где Гуревич являлся замредактора журнала «За рубежом». Ариадна после возвращения из Франции пришла работать в это издательство и пробыла там до своего ареста в августе 1939 года.

Гуревич был женат на дочери высокопоставленного кремлевского чиновника и осенью 1941 года вместе с семьей эвакуировался в Куйбышев. Журнал перекочевал также из Москвы в наш город. Все проживали в гостинице «Националь» на теперешней улице Фрунзе. Сюда приходили письма от Ариадны и Мура.

«Дорогой Муля! Сегодня получил твою телеграмму; очень рад, что мы с тобою вновь вошли в контакт и знаем место пребывания друг друга ... Муля, помоги мне, пришли денег. Понимаешь - дожить до лета, до осени, вот что мне надо. Летом многое выяснится. Я трачу мало; во всем себе отказываю; живу спартанцем. Но деньги необходимы. Так, Муля, помоги чем можешь. Наладил ли ты связь с Алей?..»

Судьба С.Д. Гуревича трагична. Как известно, он отрабатывал лояльность власти и был сотрудником «органов». Предполагают, что именно он поспособствовал переводу Ариадны Эфрон в мордовские лагеря, где климат был помягче, чем в Коми.

Он помогал ей и после возвращения из ссылки в 1947 году. Когда Ариадна Эфрон находилась во второй ссылке, уже бессрочной, в Туруханском крае, она в газете «Правда» от 13.01.1953 прочитала за-метку «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей». Она поняла, что это конец. Через месяц в той же «Правде» появилась статья Н. Козева «О революционной бдительности», в которой рассказывалось о шпионе Гуревиче.

«Шпионские сведения Гуревич выуживал у тех граждан, которые, потеряв бдительность, выбалты-вали ему государственную тайну. Наряду с этим он выискивал среди своих знакомых политически и морально неустойчивых лиц... Так Гуревичем была привлечена к шпионской деятельности бывшая сотрудница одного из институтов Академии наук СССР Таратута Е.А., которой он поручил добывать сведения о достижениях советских ученых. В результате беспечности и ротозейства некоторых сотрудников института Таратуте удалось похитить ряд секретных материалов...»

Ариадна прочла это в марте 1953 года, но сразу поняла, что «любимого Мули» нет в живых. И не ошиблась. В декабре 1952 года группа «шпионов», в которую входил и С.Д. Гуревич, была расстреляна. Ему чуть-чуть не повезло. Это была последняя группа, которую расстреляли при жизни «вождя народов».

В сентябре 1943 года Георгий Эфрон (Мур) снова проедет через Куйбышев, но уже в Москву. У него был призывной возраст, и уже в апреле 1944 года он попадает в армию. 6-я гвардейская армия усиленно готовится к боевой операции, а 154-я стрелковая дивизия, входящая в ее состав, всю весну занимает позиции в озерно-болотистой местности под Псковом.

Месяц фронта и 19 лет жизни. У деревни Друйки за Полоцком на одной из братских могил местные жители установили обелиск Георгию Эфрону. Хотя достоверно известно, что в этих могилах его нет. Неизвестны и места захоронений его отца в Москве и матери в Елабуге.

«Мальчиков нужно баловать, им, может быть, на войну придется».

Марина Цветаева. Неизданное.

Юрий РОЩУПКИН

При подготовке материала использованы фото из книг Вероники Лосской “Песни женщин”, “Фотолетопись жизни”, Н. Громовой “Дальний Чистополь на Каме”, из архива Самарского литературно-мемориального музея имени М. Горького, из личного архива автора.