ах, ну наконец-то я добралась до второго главного перса) даже до двух...

получилось немного больше запланированного х)

если опять будут ошибки - отметьте в комментах, пожалуйста)

приятного прочтения)

Глава III

«Зовите меня…халиа»

Бывают сны, в которых ему снилась ночь и свежее поле, поросшее синеющей в цвете луны холодной травой, покрытой холодной изморозью, хрустящей под ногами. Сны, в которых лес окружал его со всех сторон неживыми чёрными стенами, лес, в котором деревья плотно сплетались друг с другом ветвями, закрывая путь обратно домой. Ведь дома больше не было. Он сгорел, всполыхнул от акроса как спичка, обжигающий холодный чёрный пламень, искры которого, дьявольские семена, попадая на людей, сжигали их заживо.

Так сгорел отец, корчась в муках, так была испепелена старшая сестра, громко кричавшая от боли, вывшая, схватившись за голову, обезумевшая от мучений. Дом был заполнен холодом и чернотой, пламень был похож на сотни тёмных рук, которые хватали все и ломали, рушили, убивали…

Одна из этих искр упала в его ладонь, когда он сорвал с шеи сестры крестик, в надежде спастись с его помощью. Она кричала в эти моменты так ненавистно, так жутко, цепляясь в чернеющую шею, пытаясь вернуть отнятое. А он, как трус, как дурак, стоял и радовался, что она умерла, а он остался жив, покуда не перестал чувствовать свою охолодевшую руку, по которой уже во всю плясал, оплетая её, акрос…

Акрос полностью сжёг кожу на этой руке, местами ободрал плоть до костей, он попал в вены и смешался с кровью. Он стал его вечной частью.

Да, он спасся, но слово это «спасение» в его книге его судьбы было написано кровью отца и сестры.

И быть может, теперь, как наказание, он каждую ночь видит один и тот же сон: заледенелое поле, всюду пляшет акрос и его порождения, люди, в которых он вселился, почти как в него, всюду раскиданы в беспорядке обломки домов и мебели, лежащие на всём этом, сгорающие в акросе тела, от которых жадные вороны-падальщики пытаются оторвать по куску. И акрос плетущийся у его ног, верный и темный, холодный и безразличный, милостиво пощадивший его однажды и укрывший своей тенью, позволив жить в ней и паразитировать на людских жизнях, медленно теряя свой человеческий облик. Наверное, лишь только крестик сестры и воспоминания о доме помогали ему не превратиться в монстра окончательно. Только они защищали его от тёмного, сводящего с ума, проникновения губительного хаоса в его голову, в его мысли, мечты, рассудок, стремления…

Подобных ему, «любимцев» акроса, которые не сгорели, став его разносчиками и, в некотором смысле, главными орудующими силами, энсемцы прозвали «халиа», и, по сути, они являлись как бы представляемым противовесом мемория. И если «мемория» означало – «тот, кто навсегда останется в памяти», то халиа имело значение «вычеркнутый из жизни», «ненужный»…

Теперь укрывающую тьму он видел только во снах и больше не хотел жить под её грязным покровом из человеческих жизней. Не хотел больше видеть тот мир, где отрывистое карканье ворон, заунылое уханье совы и громкие вскрики ужаса являются единственным, так сказать, звуковым сопровождением. Не хотел больше видеть того, как люди сгорают в акросе, молятся, кричат, пытаются потушить пламя, а всё равно в нём сгорают, как бы не сопротивлялись. Не горят только те, у кого есть крестик, да и мемория – все остальные, простите, так уж вышло. Больше он не нуждался в прохладе ночи как в укрытии, больше не хотел окунаться в свежеющую мглу, как охотник, не хотел больше чувствовать влажные капли оседающего на разгорячённую кожу тумана, не желал больше чувствовать запахи крови и огня, запахи опустошённых деревень и поселений, на чьих руинах пировали его «братья».

Сны, в которых он слышал голос своего хозяина, акроса, темной материи, которая не имеет ни конкретного места расположения, растянувшись по всему Энсему, голос, сотканный из тысяч чужих голосов, из криков агонии, из усыпляющего шёпота, из безудержного смеха безумца, из младенческого плача, из старческого бормотания и его собственного голоса…

Тот голос называл его «дитя», темные силы всегда охраняли юношу, когда он спал, иногда он, правда, чувствовал сквозь сон, как липкие жестокие руки держат его, чтобы не убежал, или же тянутся к его горлу, чтобы удушить…

Теперь же всё чаще его посещал иной сон, в котором он спал тихо и спокойно, дыхание выравнивалось, и во время которого не было судорожных пробужденный посреди ночи. Сны, в которых не было ни зова акроса, ни запаха смерти, не хриплого надрывистого крика ворона, только спокойствие, нежная белизна луны и песня, в такт которой так сладостно сжималось его сердце, песня знакомая ему с детства, песня на другом языке из которой он не знал ни фразы. Сны, в которых он больше не халиа…

…Вырвавшийся сквозь ржавые прутья зарешёченного окна, тусклый солнечный луч неохотно оповещает о том, что настал новый день на Энсеме, что пришло время оборвать все сновидения и сложить их остатки в коробочку, чтобы там они лежали до следующего вечера.

Молодой человек, на чьё лицо падает этот луч, сонно приоткрывает глаза, однако его руки, украшенные странными татуировками и шрамами, сильнее прижимают к себе смятую подушку. Он явно не собирался расставаться со сном так просто. Бормоча себе под нос непонятное ругательство, парень заворачивается в одеяло поплотнее, кутается в него почти с носом, переворачиваясь на другой бок. Если посмотреть на него со стороны, то можно подумать, что он сделал это, чтобы скрыться от солнца, но, приглядевшись повнимательнее, можно заметить, что по телу его проходит колкая дрожь. Он дрожал от холода, холодно, ему было холодно всегда и это не зависело от того, какие были одеяло и постель, были ли открыты окна или нет, спал ли он один или же с кем-то. Это уже было что-то психическое, какое-то нервное расстройство, или же последствие глубокого проникновения акроса в организм…

Понимая, что не сможет так заснуть, что это просто бесполезно, парень неторопливо выполз из-под одеяла, скидывая его с себя, свешивая ноги с постели и широко зевая, словно демонстрируя кому-то свои длинные белые клычки и проколотый практически на середине язык. Ну что ж, подумал он, про себя усмехаясь, пора бы уже поднять свою ленивую задницу с кровати, заспался уже.

Юноша поднимается с кровати, кое-как заправляет смятую простыню, и, фырча, подходит к зеркалу, большому, без рамы, с огромной трещиной, оставшейся явно из-за того, что кто-то в отчаянье бил по нему кулаком. В отражении он видит молодого человека, смотрящего на него с глубоким сожалением и толикой отвращения.

«…Но я всё ещё я, - размышляет он про себя, опираясь рукой на гладкую зеркальную поверхность, - Я – не акрос, я не халиа… я Вентер, я всё ещё Вентер… мне двадцать три года, я студент номер триста сорок пять в академии Заклинателей Энсея…» - повторяя эти слова, словно утреннюю молитву, юноша, именуемый Вентером, ещё раз посмотрел на себя в зеркало, посмотрел так, словно пугался, что увидит в зеркале какие-то изменения во внешности.

Но нет, из зеркала на него глядел точно такой же, как он, Вентер. Точно такой же юноша весьма симпатичный, спортивного телосложения, закалённый в бесчисленных тренировках и боях, сравнимый, наверное, с сильным, но гибким и изящным, гепардом, ловким и быстрым хищником. Точно такой же юноша, на чьих мощных руках красуются татуировки и шрамы, на которых всё ещё видны чёрные стёжки от медицинских  швов, вернее, правая рука была до самого запястья украшена чёрными татуировками похожими на шипованные кольца, сжавшиеся вокруг нее, а предплечье левой руки сплошь украшали швы и натянутая до локтя странная перчатка с шипами, скрывавшая под собой сожжённую до мяса руку, которой Вентер мог шевелить только с огромной болью. То же лицо, занавешенное засаленными волосами цвета воронова крыла, та же причёска: длинная чёлка, короткие волосы у затылка, удлиняющиеся к вискам, доходящие почти до плеч, те же пряди, идущие расколами по  несколько суровому и усталому лицу, с которого кто-то огромными раскалёнными холодом акроса щипцами давным-давно сорвал искреннюю и счастливую улыбку, та же боль в зелёных глазах, вернее в одном зелёном человеческом глазу, ибо вместо второго был тоже глаз, но какой-то странный, жёлтый, похожий на кусок янтаря, переливающийся необычными каштаново-тёмными гранями, чётко отражающий любого, посмотревшего на Вентера. То же клеймо на щеке в виде креста.

Крест. Глядя в отражение, Вентер задумчиво провёл коготками затянутой в кожаную перчатку руки, наклеенными на каждый палец, по чёрному шраму. Его жизнь как  халиа закончилась в тот момент, когда на него был поставлена эта печать. Теперь на прошлом стоит жирный крест, этот крест, что на его лице. Усмирение ввиду невозможности контролирования тёмной энергии, пульсирующей по венам, по жилам, заполнившей пустую душу. Боль, проникающая в мозг при любом применении сил, дарованных акросом, боль, сжимающая горло, превращающая шёпот в крик.

Боль, кресты, вживленные и отнятые, холодные ожоги и зашитые раны – вечные спутники Вентера. К этому ему уже не привыкать.

Да, давным-давно, когда Сакол, один из тогдашних студентов знаменитой академии Заклинателей Энсея, нашёл Вентера на развалинах очередного поселения, почти голого, голодного и агрессивно реагирующего на любое слово и движение, он мог бы быть убит им, как семя акроса, как заразный своим злом и агрессией халиа, как нечистый символ-посланник смерти. Его голова могла бы быть преподнесена Академии как дар, как доказательство того, что Сакол уже готов стать полноправным заклинателем без проверок и экзаменов.

Но вместо этого мужчина всё же не выполнил свой долг как заклинателя – и не убил его.

   Вместо этого боец, измотав мальчика в битве, забрал его с собой, он дал ему пищу и нормальную одежду, сменившую его грязные полусожённые лохмотья, бывшие ему уже маловаты, он вылечил его, выходил, отгородил от акроса, он заботился о нём за просто так. Он устроил его в Академию, обучил его боевому искусству, владению оружием, рукопашному бою, тому, как контролировать акрос. Именно благодаря Саколу, приложенным им усилиям, Вентер перестал быть безумным получеловеком-полухалиа. Наставник никогда не требовал ничего взамен за свои труды от Вентера, ни благодарности, ни покорности, ни регулярного посещения занятий, ни оплаты в каком-либо виде, ничего. Просто заботился о нём, как о родном сыне.

 Пускай и частички акроса до сих пор жили в Вентере и паразитировали, позволяя применять свою силу, пускай печать на щеке не могла удержать до сих присущей ему резкости и некоторой жестокости, теперь он принял решение, что больше в его жизни акросу места нет. Существует только его воля, нет больше власти тьмы над разумом, нет больше столь острой жажды крови, нет больше голоса, зовущего его искупаться в холодном пламени мглы и загробной тишины. И «приёмный отец» помог ему это осознать.

Сакол воспитал его, вырастил из него достойного воина и благополучно отбыл в мир иной. Когда Вентеру исполнилось двадцать, его «спаситель» погиб при сражении с ордами халиа…возможно, таким образом акрос отомстил ему за то, что заклинатель отнял у него ценнейшее оружие. Вентер до сих пор не знал обстоятельств, при которых погиб его наставник, не знал, где он похоронен, и похоронен ли вообще или же он сгорел в акросе, или же халиа пожрали его…

Но дело сделано. Одна душа, душа Вентера, спасена и плата за это – другая душа…

Неспешно, всё ещё как-то полусонно переминаясь с ноги на ногу, юноша побродил по узкой комнатушке с серыми стенами, собрал разбросанную по всему её периметру одежду. Подобрав с пола черную драную на груди безрукавку, незамедлительно нацепив её на себя, длинную куртку-плащ, у которой тоже отсутствовали рукава и, застегнув на шее найденный под подушкой «ошейник» с шипами, бывший в несколько раз больше его шеи, Вентер стал искать брюки, без которых он выйти из комнаты просто не мог. Обыскав всё вокруг, заклинатель додумался посмотреть наверх. Удивляясь про себя тому, как умудрился закинуть джинсы на бойницу, единственное окно в этом помещении, бывшее в нескольких метрах от пола, зацепившиеся массивной пряжкой ремня за прутья, закрывшие собой узкую лазейку, так называемый «путь к свободе», Вентер, повторяя вслух странное слово «ракасакс», подтащил кровать к окну. «Штаны научились летать, да...» - усмехнулся парень про себя, подпрыгнув на жалобно скрипнувшей кроватушке, прогнувшейся под его весом, зацепившись за брючину, снимая их с окна. Конечно же, куда более благоразумным вариантом было взять другие джинсы, чтобы не тащить кровать через всю комнату, или же вообще не разбрасываться вещами, но парню не хотелось вернуться и увидеть, что из его джинсов какая-то птица уже успела свить себе гнездо на окне. Забавно было бы увидеть подобное…

Буквально впрыгивая на ходу в джинсы, съехавшие на пятую точку, удерживавшиеся на ней только благодаря ремню, подтягивая их почти ежечасно, чтобы «штанцы» не спустились совсем до колен, парень, выудив из-под кровати последний элемент своего гардероба – красные клетчатые кеды, заношенные и выцветшие, ставшие практически розовыми, нацепил их на ноги, точно так же, на ходу. Глянув на старый полураздолбанный будильник, подсказывавший, что до начала занятий в его классе ещё почти час, юноша хмыкнул, про себя рассчитывая время и продумывая маршрут, ведь ему ещё нужно было, помимо всего, зайти в библиотеку, потом побродить по Академии, потом как всегда опоздать и вывести лектора из себя, а затем отпроситься у тренера, потом в столовой, несомненно, поглазеть на первокурсниц – может быть, заприметить какую-нибудь цыпочку, замутить с ней, и там уже по плану…

И так тянулись все последние годы Вентера в Академии Заклинателей Энсея. По этому вот выработанному ежедневному плану. Так начинался каждый день, каждый раз он покидал свою комнату рано утром, затем шастал без дела или с делом по академии и возвращался поздно вечером, нередко после гулянки с друзьями.

Жил он, кстати сказать, в подвале академии, в этаком сыром подземелье, в камере, где раньше держали пленных, беглых или же просто непокорных учеников. Почему именно там? Чёткого ответа не могли сказать ни сами ректоры и заведующие «учебным заведением», от которых можно было услышать только замечания в адрес скверного поведения и постоянных прогулов парня, ни Вентер, подозревавший, что всё непременно из-за того, что раньше он был халиа. Должно быть, они боялись, что у него может случиться приступ ярости, из-за которого пострадают другие студенты. Просто боялись его и потому и держали в некой «добровольной камере заключения». Кажется, Вентер против того, чтобы его переселяли, не выступал, не был против одинокого обитания в полузабытой сырой «темнице»…ну, разве что, брякнул как-то раз, чтобы его переселили поближе к «прекрасному полу»… только его неправильно поняли и вернули обратно, со словами, что и в его комнате пол и так «распрекрасен».

Захлопнув тяжелую железную дверь за собой, Вентер, потягиваясь, бодро зашагал вперёд по сырому тёмному коридору подземелья, насвистывая какую-то песенку, эхом отражавшуюся от голых пустых стен, отзываясь где-то впереди. Он даже не стал думать о том, что преждевременно закрыл дверь – света в жутком пустом подземелье вообще не было, при закрытой двери единственным источником света для передвижения могли служить искры из глаз, возникающие при столкновениях со стенами. Однако разве нехватка света была проблемой для Вентера? Его глаз, тот самый, левый, похожий на миндалевидный кусок янтаря с тёмными прожилками, прекрасно видел и различал все предметы в темноте, при этом светясь жутковатым фосфорически-жёлтым светом. И пусть с потолка срываются, ухая, капли, пусть кругом сырость и замогильный холод, пусть хлюпает зацветшая зелёная вода в кедах, пусть откуда-то сзади раздаются страшные звуки, похожие на стоны и вздохи, пусть из-под ног, ворошась и пища, бегут всякие гадкие крысоподобные, совсем лысенькие и полупрозрачной кожей, обитатели подземелья, расступаясь перед Вентером, пусть. Здесь он может чувствовать себя полноправным хозяином, самым грозным «обитателем», так сказать.

Сейчас путь его лежал прямо к библиотеке, собственно, для выполнения первого пункта сегодняшнего плана, в который, однако, не входило возвращение этому, обзовем его так, архиву древности и повседневности, и даже не «заимствование» у него какой бы там ни было книженции. Это, наверное, весьма забавно прозвучит, но читать Вентер практически не умел, а том, чтобы писать, вообще никто не заикался, так как ни одной письменной работы он до сих пор ни одному из своих наставников до сих пор не сдал. Ленью ли это объяснять, упрямством или же просто не способностью обучаться каким-либо наукам кроме боевого искусства, никто не знал.

Однако повод посетить библиотеку у него всё же имелся.

Свернув налево, опираясь руками о стены, так как далее начиналась старая полуразваленная лестница, чьи ступеньки прямо таки были выстланы зелёным мхом, как ковровой дорожкой, парень осторожно стал спускаться ещё ниже, медленно, но очень осторожно, продвигаясь по единственному ему знакомому тайному ходу к библиотеке. Что самое странное, как думал Вентер про себя, все тайные ходы огромной, похожей на гигантский замок, Академии, обязательно пересекались с подземельем. Ступив всего несколько шагов от своей комнаты, он мог найти узкий лаз, сквозь который можно было попасть на улицу, наверное, его прорыл кто-то из заключенных. Ещё несколько шагов – и он может нашарить ручку странной дверцы, открыть её и заметить металлические скобы, вцементированные в стену, а, поднявшись по ним, может попасть на крышу. Несколько шагов назад – туннель станет лабиринтом, и правильный выход непременно выведет к Планетарию Академии и Обсерватории. Если вообще вдуматься, тайных лазов, дверей, лестниц, лабиринтов, нор и дыр в подземелье много и все они куда-то ведут. Так что для Вентера было плёвым делом проникнуть куда-нибудь в закрытое помещение, если очень захочется, практически вся Академия Энсея была у него на ладони. И даже картой ему для точности уже пользоваться было не надо – выучил всё наизусть и мог выбраться из любого тупика в ней без подсказок, в отличие от других студентов и некоторых лекторов, наставников и академиков.

В конце-концов и лестница, петлявшая туда-сюда, то опускавшаяся ниже самого подземелья, то поднимавшаяся, привела парня к стене. Нет, нет, это был вовсе не тупик, как раз наоборот, то что надо – выход. Зацепившись пальцами за проделанную им же в стене выемку, парень с трудом отодвигает ненастоящую стену в сторону, затем просовывает затянутую в перчатку руку в образовавшуюся щель, расширяя её, расширяя проём до таких размеров, чтобы в него можно было протиснуться и наконец, вылезает из темного лабиринта.

И, конечно же, как такое событие как явление Вентера в библиотеку могло не ознаменоваться бурными овациями и девчачьими визгами? Но оваций не было, а вот визг один всё-таки был. Девушка, стоявшая рядом с выходом из «логова» Вентера прямо-таки визжала в голос, зажмурившись и закрывшись книгой. Визг, как вы уже догадались, вызван отнюдь не восторгом, а ужасом. А что? Вот представьте себя на её месте: стоишь ты себе рядом с книжной полкой, никого не трогаешь, а тут стена позади тебя внезапно открывается, а за ней чернота, веет могильным холодом, затхлым запашком потягивает, а потом ещё и когтисто-шипастая лапа высовывается оттуда, и из темноты смотрит яркий жёлтый глаз. Фильм ужасов, одним словом.

Однако же библиотекари и архивариусы, проходившие мимо, а так же ещё парочка личностей, практически не покидавших книгохранилище, Вентера признали и уже не удивились его неожиданному явлению, ведь оно повторялось день изо дня, ибо дверьми парень редко когда пользовался. Его узнали, по крайней мере, судя по воскликам: « Ах, это ты, Вен? Стучаться тебя не учили?», «Опаздываешь, я уж было, хотел столик к стенке придвинуть…», «Эй, Вентер, опять проходишь через стены? Смотри, тебя первокурсники уже начинают считать призраком из-за сиих появлений».

Фыркая и не замечая колких замечаний в адрес своих, как всегда, необычных и неожиданных появлений, парень, смахивая с себя паутину, в которую он ненароком впутался, пока поднимался и спускался по лестнице в подвале, целеустремленно направился к какому-то из отделов библиотеки, благополучно минуя огромные дубовые стеллажи, не останавливаясь ради любопытства возле какого-либо из них (чисто чтобы поглазеть, читать-то он, как вы помните, не умел), легко маневрируя между ними, благополучно проскальзывая под стремянками архивариусов, расставлявших книги в правильном порядке. Нет, его маршрут был уже давным-давно проложен к отделу, где хранились исключительно книги по механике и прочая научная литература.

И вот его взгляд подмечает одинокую фигурку, сидящую за письменным столиком, склонившуюся низко-низко над какой-то старой и весьма массивной книженцией, сидящую практически без света в полном запустении. Вентер, хмыкая, подходит к сидящему за стулом, вернее, даже спящему.

Удивляться тому, как пусто было в отделении научной литературы, и что посещал его только один человек, не следовало. Многие Энсемцы, вернее, люди Энсема и заклинатели не любили механизмы, выражаясь мягко, да и с кинематикой не особо дружили.

Сделав небольшой круг вокруг стола, обойдя спящего, Вентер осмотрел его со всех сторон. На древнем фолианте, разлёгшись на нём, как на подушке, распластав об него щёку, сладко дремал юноша примерно на три года младше его.  Ещё один, так скажем, студент-заклинатель. Насчет этого никаких сомнений нет. Есть сомнения только по поводу того, человек ли он.

Загорелая кожа, острые, ничем не отличимые от эльфиийских, ушки, местами как-то странно оборванные, рыжие волосы, переливавшиеся всеми оттенками солнечного цвета от багряно-алого до бледно-желтого, улыбка на губах, юноша улыбался во сне, обнажая ряд беленьких, остреньких клычков, прямой, вздернутый только на кончике, крохотный носик. Странная комплекция тела для человека – красивые мощные руки, привыкшие работать, в то время как само тело сложено несколько сжато и непонятно: слишком узкая для человека грудная клетка, узкий таз и длинные ноги.

Не собираясь и далее изучать внешность паренька, которого он и так видел каждый день, вот так вот заходя за ним в библиотеку, в которой тот практически дневал и ночевал, Вентер, хмыкнув, толкнул его в плечо.

- Давай, божий одуванчик, подымай свой ленивый зад, утро уже, - не особо приветливо фыркнул парень, потягиваясь и вновь широко зевая, клацнув железкой в своём языке по зубам. Ему бы сейчас самому подремать, а нельзя, - я те не будильник – каждый раз сюда шастать, чтобы тебя пинком расталкивать.

Что-то недовольно бормоча, паренек оторвал лицо от книженции и повернулся к Вентеру, протирая сонные глаза, неохотно поднимая веки. И, даже заглянув в глазищи парнишки, можно было заметить яркое отличие от человека, от человеческих глаз: там где должен быть у обычного человека белок и радужка была одна сплошная чернота, которая поражала и порой даже пугала. Черноту эту рассекал узкий ярко-жёлтый зрачок, похожий на щель, такие зрачки обычно у змеи или у кошки да и у тех радужка и зрачок того цвета, который полагается, а тут…

Сомнений больше нет. Юноша, за которым пришёл Вентер – сид.

Секундочку…вы ведь не знаете, кто такие сиды, верно? Тогда, полагаю, придётся вернуться к истории Энсема.

Возможно, название «эльфы» походило куда больше той расе и нации, которой принадлежал этот парниша: и острые уши, и долгая жизнь, и высокий рост, и связь с природой – всё это имелось у сидов. Однако обитали эти люди-нелюди в пустыне, создавая мощнейшие ураганы и песчаные вихри вокруг своих городов для их защиты, особых связей не имели, выращивали только подсолнухи…да, да, подсолнухи! В пустыне. При сорокоградусной жаре. Как им это удавалось – тайна, которую ещё никто раскрыть не смог, сиды молчат о ней, точно рыбы, словно о каком-то сверхсекретном оружии.

Но как бы то ни было, те времена, когда подсолнухи, как бы это парадоксально не звучало, были единственным источником доходов сидов, уже давно в прошлом и ныне всем известно, что сиды – «гадкие ушастые твари, обожающие механизмы, двигатели и всяческие устройства». Многие люди, откровенно говоря, не терпели ушастых «собратьев», считая, что именно их изобретения привели к краху их идеального мира и расколу Грани. Посему многие сиды, к сожалению, отказались от достижений своей империи, вернувшись к своим подсолнухам и консервативному образу жизни, деградируя, прозябая в нищете и голоде …

К консерваторам или же революционерам-изобретателям отнести данного сида, сказать трудно. С одной стороны, он, конечно же, неспроста сел за книгу по механике с огромными подробными чертежами, написанную вручную каким-то гениальным ученым (разумеется, сидом и на языке этого народа), но с другой…

Внимательно приглядитесь к внешности паренька. На его шее можно обнаружить кулон в виде уже упомянутого мною цветка, подсолнуха, а под коротенькой зелёной майкой на животе, вокруг пупка чётко обрисован подсолнух. Единственные элементы одежды, на которых, к счастью, этого цветка не было – джинсы, кроссовки и чёрный ободок, слегка присобравший переливающиеся на свету рыжие волосы.

- Хаа? Утро? – непонимающе протянул парниша, взглянув на Вентера полупьяным каким-то взором и полусонным. Голос у него был какой-то странный, словно он свои подсолнухи додумался курить и теперь был под кайфом, да и диалект чисто сидский.

- Да, прикинь, Сойл, утро, - фыркнул чрезмерно вспыльчивый Вентер, но тут же рассмеялся, повнимательнее вглядевшись в лицо паренька, ткнув ногтём в его щёку, - а ты, как вижу, уже шпорами для экзамена запасся. Смотреть ты на них как собрался? В зеркальце карманное?

Сид, его, забегая вперёд, звали Сойл, вернее полностью Тоур-Ней-Сойл, что обозначало как раз «подсолнух» в переводе с его родного языка, долго непонимающе хлопал глазками, не понимая почему его приятель смеётся над ним. Однако, ощупав свою щёку и обнаружив на пальцах, которыми он по ней провёл, следы чернил сид оторопел, глянув в свою очередь и на книгу, на которой он поспал, наверно, думая, что так лучше выучит данные в ней формулы и чертежи. Старинные пожелтевшие листы мало того, что были смяты и местами порваны, так ещё и сохранили на себе четкий отпечаток ладоней Сойла и его щеки.

- Аааавлпавалавпава!! – выдал что-то уж совсем несуразное сид, неожиданно, удивив даже Вентера, запрыгнув на стол с ногами, закрыв собой ценный фолиант, информация из которого теперь уже была безнадёжно утеряна. – Это был не я! Ракасакс, мне же теперь библиотекарша ни одной книги старой не выдаст! Вентер! – перевернувшись прямо на столе на спину, Сойл жалостливо глянул на парня, стоявшего над ним и смотревшего как на полнейшего идиота или беженца из психушки, - А я, можно я, я можно скажу, если что, что ты испортил, а? Тебе всё равно не надо ничего читать…а мне надо, надо, как я иначе экзамен-то сдам…

- Ну ты, - Вентер только усмехнулся, спрятав руки по карманам, - слазь со стола, лопоухий, сейчас не до твоих причитаний. Знаешь сколько время? Скоро занятия начинаются - странно, что парень так беспокоился по поводу того, когда начинаются уроки, он ведь всё равно их прогуливал, многие, по крайней мере, - нам надо ещё за Айкой зайти.

- Тогда я пожалуй книгу скомуниздю…скомунижу…- сползя со стола, прикрываясь древним фолиантом, как щитом, вспоминая нужное слово, сид слез на пол, выпрямившись в полный рост. По сравнению с Вентером он оказался куда тощее и выше, особенно непропорционально длинными казались его ноги, - ну, ты понял, в общем, я его тихонечко на место поставлю…

Вентер только мрачно кивнул, уже было, разворачиваясь к выходу из библиотеки, не дожидаясь собиравшегося сида, прятавшего в свою сумку (снова же с подсолнухом!), древнюю книженцию, которую, конечно же, планировал вернуть после своего «экзамена», достал из кармана куртки наушники, нетерпеливо распутал, вставил в проигрыватель и включил, с наслаждением покачивая головой в такт истошным воплям и громким, грубым аккордам электрогитары. Сойлу, смотревшему на то, как Вентер наслаждается музыкой, казавшейся ему самому какой-то диковатой и чересчур агрессивной, казалось, что услышав иную песню в ином стиле, парень завоет и заткнёт уши. Да, завоет, конечно, если эта песня не будет той самой…

Итак, под злобные рыки небезызвестных Энсемских рокеров, Вентер сунув руки по карманам, развязной походочкой зашагал, наравне с догоняющим его Сойлом, который, не удержавшись, всё же достал из сумки эту злосчастную книженцию и стал читать вслух и комментировать вдобавок ко всему, тараторя без устали. Вентер даже обрадовался, что не забыл в комнате плеер, а то бы его уши увяли, слушая мало того, что непонятные так ещё и бесперебойные лекции сида.

-…и представляешь, какой я лопух! – с этими словами Тоур-Ней-Сойл хлопнул себя в лоб, - Я думал, что там шпилька и что отверстие имеет цилиндрическую форму! Я ещё забыл поставить пружину, а без неё все подвижные штифты выпадали и ломались! Ты представляешь?! Плюс ко всему, ты же помнишь, что гнездо должно иметь определённые размеры и по какой формуле их рассчитывать? Без него рулевая часть останется неподвижной, то есть поворот корпуса равен нулю – а если так, то вся конструкция разламывается со скоростью, которую тоже можно вычислить по формуле…

Вентер только усмехался. Возможно, для сида это величайшие перлы истины, для него же полнейшая колыврятина, бред. Тем более что «гнездо» в его понятии могло быть только птичьим, тем самым, в которое едва не превратились нынче утром его джинсы…

Наверное, единственным, что объединяло полухалиа Вентера и сида Тоур-Ней-Сойла – было то, что другие люди их не понимали и не воспринимали как равных себе, тихо ненавидя, шепчась за их спинами, говоря за глаза плохое. Да, скорее это, их уникальность, сделала представителей двух разных рас лучшими друзьями, а не общие интересы…

…Неожиданно странные помехи пошли в проигрывателе Вентера, после которых музыка вообще стихла и включаться обратно даже и не думала, сменившись шипением. Упомянув все того же загадочного «ракасакса», парень быстро стянул наушники с себя, отправив их в карман вместе с плеером. Не в первый раз уже случалось такое…а когда было в первый? Парень сосредоченно глянул на улицу в окно. Да, помнил он такие помехи: в первые дни, когда Сакол только принёс его в Академию, завёрнутого в одну лишь грязную тряпку, тогда, когда мужчина включил радио, чтобы показать любопытному мальчишке что это за устройство. Вот тогда помехи и пошли и ещё какие…а после этого обнаружилось, что вблизи Академии толпы акроса, халиа…

Конечно же, стал бы плеер Вентера так реагировать на своего хозяина? Никогда такого не было, хоть Вентер в малой степени и сам халиа. Отсюда следует…

Искажение пространства где-то поблизости, быстрая телепортация из другого измерения, сканирование территории, следует ожидать гостей, судя по мощности, целую орду гостей.

- Сойл! – крикнул зачитавшемуся сиду, ушедшему далеко вперёд, парень, торопливо сматывая наушники, - Пойдёшь за Айкой один. Мне…нужно кое-что проверить.

- Если тебе надо в туалет, так и сказал бы! – непонимающе поморгал сид, он-то не чувствовал никаких колебаний или присутствия иной энергии, глупый…

Отмахнувшись от Сойла, не понимавшего, что Академии, возможно, грозит серьёзная опасность, что толпы халиа движутся по направлению к ней, и что никто даже ничего не подозревает, Вентер, очертя голову, кинулся вперёд к выходу на улицу, расталкивая попадавшихся на пути студентов, не слушая сида, вопящего ему, что туалет в другой стороне.

Источник нужно было найти быстро, пока есть след, на который выводило исключительное, практически звериное чутьё данное Вентеру акросом, пока этот след свеж, пока есть шанс предотвратить катастрофу…