Черепашки там не летают, вопреки названию. Что закономерно, поскольку единственными "юными талантами" в этом фильме являются дети на пороге подросткового периода, вынужденные повзрослеть очень рано.

Turtles Can Fly (Lakposhtha parvaz mikonand) (2004)
Режиссёр: Bahman Ghobadi
Сценарий: Bahman Ghobadi
В ролях: Soran Ebrahim, Avaz Latif, Saddam Hossein Feysal (лол, Саддам? for realz?)

Иракский лагерь беженцев, роящийся беспризорными сиротами, для которых подорваться на мине всё равно, что для детей из более благополучных стран упасть с велосипеда. Курирует всё это сборище маленьких бродяг юный членомерщик патриархальных взглядов по имени Спутник, известный в поселении тем, что устанавливает спутниковые тарелки жадным до самодовольной хари Саддама в новостях старикам (отсюда и прозвище). Знает немного Инглиша, чем периодически "блещет", заставляя окружающих старпёров нервно поёрзывать от недоверия. Справедливо, причём. На заре фильма он знакомится с понабижавшей вместе со своим братом и сыном (!!!) тян лет 13-14 (зовут Агрин, и похожа она на Эллен Пейдж, что бы Николаша ни говорил) и начинает её сталкерски преследовать везде и всюду: то воду помочь донести пытается, то сына её с турецкой границы вытаскивает, то его же на минном поле спасает ценой собственной ноги. И вообще, он такую дивчину джва года ждал. Вот только надо ли ей всё это?

Я искренне надеюсь, что Николаша опишет этот фильм в будущей статье по детям-сиротам, ибо он у меня после просмотра не вызывает ничего, кроме чистейшего FFFFUUUUUU. Почему в Ираке рождаются дети? Если судить только по картинам, описанным в данном киноэпосе, то от нечего делать разве что. Какой добропорядочный человек согласится обрести своё будущее потомство вот на это?! Ну конечно, им хорошо - они родили, а потом подорвались на мине или подстрелились на турецкой границе, чтобы избавиться от необходимости отвечать на соответствующие вопросы своих чад: "Зачем?", "За что?" и "Можно мне съесть последний кебаб?". Хм. Эта шутка была лажовой.

В любом случае, десятки (если не сотни) начинающих человеков вынуждены бороться за выживание в мире, где родителей не существует, а война вот-вот постучится в дверь. Я не люблю детей, но я однозначно против жестокого обращения с животными (кроме случая с Николашиным псом. Он заслуживает периодически. А я ведь ему лакомства, сухие корма собачие покупаю иногда... Никакой благодарности в ответ). Ни одна живая душа не заслуживает того, чтобы с самого рождения быть брошенной в гигантский таз с говном, после чего всю жизнь быть убеждаемой в том, что так оно и надо. Что могли те иракские родители предложить своим детям? Какое будущее? Потерять ногу на мине, руку, обе ноги, обе руки? Великий выбор, ога.

Но хуже всего даже не это. Хуже то, что случилось с Агрин. Драма, которая насильно научила её тому, что дети - это неудобно, не нужно и вообще бессмысленно. Её желание избавиться от Риги (того самого сына - результата группового изнасилования армией саддамовских педофилов) вполне понятно и оправданно. Ребёнок слеп и - судя по всему - умственно отстал (ибо только будучи последним имбецилом можно нарезать круги по автомобильно-оружейно-хуйзнаеткакойещё свалке с выражением щенячьего восторга на лице), потому Агрин пытается как хорошая, добропорядочная мать избавить его от гнёта бренного существования посредством выкидывания на мороз. Или утопления в озерце, аки котёнка. Везде только мешает её брат-провидец, упорно толкующий о человеческом долге, морали и ещё каких-то там гуманистических хуйнях. По его мнению, сестра должна выращивать больного ребёнка в тех условиях, какие сложились, раз уж ребёнок этот появился. Создаётся ощущение, что он даже не делает попытки понять, что движет Агрин. Как злость и обида на ту несправедливость, что свершилась пару лет назад в их предыдущем поселении, выливается в стремление избавиться от постоянного напоминания о пережитой трагедии, коим и является Рига. Каждый день. Этот раздражающий маленький пиздюк. Маячит перед её глазами. Как бы говорит: "Хэй, а помнишь то весёлое время, когда легион взрослых мужиков отодрал тебя в твою несовершеннолетнюю, толком не разработанную вагину?" Каждый грёбаный день. Почему он не может поставить себя на её место хотя бы раз? Она не виновата в том, что это косоглазое нечто вылезло из её маленького детского животика, верно? Зачем ей (в буквальном смысле) волочить последствия на спине? Поскольку ей трудно пережить воспоминания о полученной травме (ибо они постоянно напоминают о себе тупыми ясельными звуками где-нибудь неподалёку, блжад!), ей не представляется иного выхода, кроме как оборвать собственную жизнь. Чтобы не оставлять ходячий аватар группового изнасилования на попечение брата-инвалида, Агрин решает забрать его с собой. Примечательно, что поначалу в её планы входило только избавиться от Риги. Позже она приняла решение стать героем вместе с ним. Очевидно, в ситуации, когда избавление от одной травмы безоговорочно приведёт к формированию новой на её основе, тем самым закрепив ту травму, от которой Агрин пыталась избавиться изначально, в её памяти ещё больше и навсегда, единственным возможным выходом может быть только отсечение всех воспоминаний сразу.

Как же это жутко. Как же это жутко, когда дети ведут себя, как взрослые. В этом есть что-то патологически неестественное. Что-то почти хоррорное.