ЭПОС ХИЩНИКА
Просто послушай секунду, о'кей? Услышь - это очень важное место! Я смотрел сверху на эту планету. Космонавт над этой землей. И я видел страдания. И войны. И жадность, жадность, жадность. И я подумал: прокляну продажу. Прокляну покупку. Прокляну этот сучий мир, и давайте будем... Прекрасными.
Марк Равенхилл "Shoping & Fucking"
Как будто ничего не произошло. Потолок бокса ярко светился, а на оконном экране убаюкивающе кружилась галактика. Сиреневая, безобидная. Одни и те же созвездия медленно плыли по кругу. И тоскливо выла далекая сирена.
- Мамонты - это драконы? - снова промурлыкала Глайя.
- Прости? - Я очнулся и оторвал взгляд от звездного крошева.
- Гигантские вымершие рептилии. Я читал эпос.
- Читала эпос, - поправил я. - Ты существо женского пола! Выражайся правильно!
- Не срывайся, - сказала Глайя. - Все будет хорошо.
Мне стало стыдно. Глайя отлично знала русский язык. Когда механик принес ее на борт в плетеной корзинке, мурчала только "солнце" и "добрый день". Себя называла в третьем лице - "пушистый". Объяснялась жестами, смешно махала толстыми лапками. Русский выучила в первый день полета. Сидела безвылазно за планшеткой в каюте, не выходила даже поесть - мы с механиком носили еду в мисочке. Они жутко талантливы, эти Чужие. Сейчас Глайя свернулась калачиком на холодном пластике медицинского стола и смотрела на меня большими глазами. Мышь размером со спаниеля. Кошка с расцветкой енота. Огромные глаза. Сплошной каштановый зрачок, никаких белков. Как ей не холодно? Я мерз даже в телаксовом комбезе. Хотя ведь у нее мех. Самый теплый мех в мире.
- Мне удобно говорить о себе в мужском роде, - промурлыкала Глайя. - Ведь человек мужского рода. И разум - мужского. И значит все, что делает разум, должно быть мужского рода. Я Глайя из рода ют с планеты Юта. Я изучал ваш эпос. У вас очень маленький эпос, всего несколько тысяч лет. Можно выучить за сутки.
Глайя задумчиво уткнулась мордочкой в лапки. Я отвернулся. Медленно плыли звезды на экране. Отвратительные, холодные. Хотелось закрыть глаза, но тогда пространство заполнит сирена - безнадежная, как зубная боль.
- Сколько тебе лет? - спросил я тихо, просто чтобы нарушить тоскливый вой.
- В переводе на ваше исчисление... - Глайя задумалась, пушистый хвост покрутился вокруг ножки стола. - Хронологически мне шесть земных лет. А социально - около семнадцати.
- Ты несовершеннолетняя?
- Я совсем маленький. Но если бы я вернулся с Земли, выучив язык и эпос, то мог стать совершеннолетним.
Глайя свернула бархатные уши, как два зонтика. Они скрылись в волнах серого меха. Это должно обозначать какую-то эмоцию. Свернула уши. Отчаяние? Печаль? Или ей тоже давит на мозг сирена? Что может быть глупее, чем сирена, пытающаяся сообщить о том, что уже сутки известно и без нее?
- Ты не ответил, - Глайя снова развернула уши, - Драконы - это мамонты?
- Нет. Мамонты - были такие слоны, - объяснил я. - Огромные косматые звери. Древние люди перебили их.
- Почему перебили? - Глайя смотрела громадными глазами.
- Глупые были. - Я отвел взгляд. - Жрать хотелось.
- Я забыл. Вы плотоядные. - Глайя снова задумчиво уставилась на автоклав в углу.
- Драконы - это вымышленные существа, вроде гигантских рептилий, - продолжил я. - Были и настоящие гигантские рептилии, но они вымерли за миллионы лет до появления человека. Никто не знает почему. А драконов по правде не было.
Я вдруг поймал себя на том, что разговариваю с ней как с ребенком. Но ведь это не ребенок...
- Как-то очень запутанно, - сказала Глайя.
А может, и ребенок... Я же не ксенопсихолог. Я бортовой фельдшер самого обычного человеческого корабля. Хвост снова махнул в воздухе. Огромный, белый с черными полосками.
- Слушай, - я глотнул, - а что, если эта чертова сирена... Это значит, что многие аварийные системы в порядке! Может, мы зря волнуемся, уже давно сигнал бедствия...
Глайя мягко плюхнулась со стола на все четыре лапки, и в следующий миг уже сидела рядом с моим креслом.
- Не надо. Мы ведь решили пока не говорить про это? Мы будем рассказывать друг другу сказки про драконов, да?
Все-таки ребенок...
- Но если нас не найдут за двенадцать часов...
- Нет, - Глайя положила теплую лапку на мое колено. - Если разговор ничего не изменит, зачем разговор?
- Незачем, - согласился я и погладил ее спину.
Удивительно шелковистая. У земных зверей не бывает такой шерсти. Приятно сидеть рядом. Просто сидеть и смотреть, как сиреневая галактика нарезает круг за кругом.
- Еще три миллиона лет назад, - начала Глайя, - у нас тоже всюду жили драконы. Они нападали, но предки строили заграды. Есть такое слово - "заграды"? Потом юты размножились, и теперь ящеры живут только в заповедниках. Они не разумные, но в эпосе часто разговаривают.
- Я слышал, что ваша раса очень древняя, - вспомнил я.
- Первому эпосу более двух миллионов лет, - промурлыкала Глайя.
- Вы могли быть первыми в галактике.
- Мы первые.
- Я имею в виду - первыми покорителями космоса. Вы же такие умные.
Глайя повернула ко мне мордочку и посмотрела снизу вверх. Каштановые глазищи. Крохотная черная носопырка. Изящные усы. И огромные бархатные уши.
- Ты тоже умный, - сказала Глайя. - Я расскажу тебе один наш старый эпос, и ты все поймешь.
- Сказку? - Я поднялся с кресла и сел на пол рядом с ней.
- Да, сказку. У нас бывают похожие сказки, - сказала Глайя. - Про драконов, принцесс и рыцарей.
- Наши расы вообще похожи, - кивнул я. - Углеродные, дышащие кислородом организмы, даже клетки почти одинаковые. Есть гипотеза, что мы - одна форма жизни, занесенная на наши планеты из космоса. И метаболизм. Ведь ты попросила капли от головной боли, и мы отправились в бокс, когда...
- Здесь надо остановиться, - Глайя требовательно постучала лапкой по моему колену. - Послушай, я рассказываю сказку. Постараюсь перевести дословно. Эта сказка звучит полдня, но я расскажу только сюжет. Давным-давно в поселке N жила принцесса...
- Тогда уж в замке. Принцессы не живут в поселках. Принцесса - дочь из элитного рода. Или у вас различий тоже не бывает?
- Бывают, конечно. В том все и дело - принцесса родилась очень красивая. У нее было белое мохнатое брюшко, очень пушистая спинка и самый длинный хвост в округе. У нее были бархатные уши и красивые глаза. Она была очень умной. Еще в раннем возрасте знала множество эпосов. Женихи поселения ее очень любили. С ней было ужасно приятно спариваться.
- Так нельзя в сказках. Спаривание - это табу. Ну, в смысле...
- Я знаю табу, я изучал ваш океанский эпос. Хорошо, буду цензурировать. Однажды летним днем принцесса вышла из заграды в дремучую хвою.
- Лес?
- Да, густой хвойный лес. Из надежной заграды. Вдруг из хвои выскочил дракон, схватил принцессу, взлетел в воздух и унес в горное гнездо. Жители поселения решили, что она погибла. Но самый некрасивый жених отправился ее искать. Он шел без отдыха много дней и ночей. Трава, деревья, ручьи и птицы кормили его, согревали и показывали дорогу. Наконец он поднялся в гору и ночью вышел к гнезду дракона. Дракон спал, а принцесса была заперта в каменной темнице. Но он нашел щель, окликнул принцессу, и она услышала его. Он был рядом, и они говорили обо всем на свете - ночь до утра.
Глайя замолчала и посмотрела на меня.
- Продолжай, я внимательно слушаю, - сказал я.
- Все.
- Что? Конец сказки?
- Да.
- А в чем смысл?
- Больше ей не было страшно.
- Он не победил дракона, не открыл темницу?
- Для нашей сказки это не принципиально. Может, победил, может, не победил. Может, не смог открыть темницу. Может, дракон утром съел обоих. Или дракон съел принцессу, а он спрятался. Зато принцесса знала, что рядом друг. Ей не было страшно. Он пришел, чтобы быть вместе. Ведь это важнее всего - быть рядом до самого конца.
- Идиотизм, - сказал я, поднялся с пола и сел в кресло.
- Конечно, сказка очень древняя, - кивнула Глайя. - Но почему идиотизм?
- Вообще-то в сказках добру положено победить.
- Но ведь ты помнишь, что юты не хищники? - Она повернула мордочку. - Откуда в нашем эпосе идея победы?
- Значит, идея поражения? Хорошие сказки.
- В нашей культуре нет идеи поражения. Воспевание жертвенности - тоже эпос хищников. А у нас идея помощи.
- Идея пассивности!
- Нет.
- Превосходно! Глайя, ты знаешь, что твой мех считается самым ценным в галактике?
- Да.
- А знаешь, как еще пять лет назад браконьеры опускались на Юту и стреляли в твоих сородичей? И земляне, и бандиты других планет тайно летали на охоту? Это нормально?
- Не нормально. Было всего пятнадцать случаев, затем мы поставили систему ловушек, теперь этого нет, браконьеры депортируются раньше, чем ступят на планету.
- А это нормально, что убийцы не наказаны?
- Мертвые шкурки не станут живыми ютами. Какой смысл наказывать?
Я не нашелся что ответить и только со злостью хлопнул руками по подлокотникам кресла.
- Я попробую объяснить, - сказала Глайя. - Представь, что горная лавина засыпала альпинистов. Вы же не станете мстить лавине?
- Идиотизм, - пробормотал я. - Непротивление злу.
- Почему непротивление? В нашем эпосе много сказок, где юты мешают дракону убить своих друзей. Просто они не герои, поэтому действуют разумно и сообща. Герой-одиночка бывает только в эпосе хищника.
- Почему?
- Потому что герой - это не тот, кто сильнее врагов. Герой - это тот, кто сильнее своих. Ему не должно быть равных в том, что он делает, поэтому герои хищников действуют в одиночку. В наших сказках обычно нет ни героев, ни врагов. Но мне хотелось рассказать тебе именно эту сказку, чтобы ты сравнил со своим эпосом.
- Ясно, - хмыкнул я. - Показать, какие наши сказки поганые, и какие ваши добрые?
- Как это удивительно, - промурлыкала Глайя, потерлась бархатным ушком о мое колено, обернулась и посмотрела мне в глаза. - Ты любой разговор превращаешь в борьбу. Неужели всерьез думаешь, что я хочу оскорбить твой эпос и похвалить свой?
- Извини, - смутился я.
- Извини... - повторила Глайя задумчиво. - Это слово мне было выучить сложнее всего. В нашем языке нет слова "извини".
- А какими словами вы просите прощения?
- Мы не просим прощения. У нас есть слово "счюитц" - заблуждение, ошибка. Можно сказать собеседнику: "мои слова были счюитц". Но незачем демонстрировать отсутствие агрессии и просить не карать за проступок, понимаешь?
- То есть вы можете хамить друг другу, но вам и в голову не придет извиниться?!
- Мы не умеем хамить, - Глайя потянулась. - Если слова оказываются неприятными, то это не агрессия. Возможно, счюитц. А может, неприятная правда. Понимаешь? У нас нет слов "равенство", "смирение", "возмездие" и "добро". У нас никто не стремится попасть в более лучшее место, чем остальные. У нас вообще никто не стремится. Понимаешь? А у вас по-другому. Войны, олимпийские игры, экономическая конкуренция, карьерный рост, научные споры. Сильный и слабый, извинение и оскорбление, преступление и наказание, подчинение и руководство, предательство и месть. У вас смешной обычай приветствия - соприкоснуться открытой ладонью, показать, что нет оружия. Или обычай чокаться бокалами, чтобы напитки плескались через края, и было видно, что нету яда. У вас есть деньги. У вас есть преступность, и вы с ней боретесь. Это ведь не только на Земле, это психология любой цивилизации хищников. И это очень интересно, правда? Мне очень интересна ваша культура, а тебе интересна наша, правда?
- Интересна. Но я вас не понимаю.
- Так и я не все понимаю, - Глайя потянулась. - Вот у вас отменена смертная казнь...
- И чего тут непонятного? - Я подозрительно уставился на Глайю.
- Я изучал разные эпосы. Я был на Волгле. Там недавно отменили поедание самца после спаривания...
- Что?! - изумился я, - Ты была на Волгле? У диких пауков?
- Они не дикие, они разумные. Их инстинкты давно скованы социальными нормами, для путешественников опасности мало, - Глайя замерла и лизнула правую лапку. - Я изучал их эпос, там тоже драконы. Хочешь, расскажу "Тратаниан"? Это главный эпос самого богатого правящего рода. Эпос о Перворождении.
- Ну, расскажи... - Я снова опустился на пол и прислонился к Глайе.
- На заре мира рыцарша Тратаниан отправилась на бой с драконом. Панцирный дракон был так могуч, что закрывал полнеба на семь дней пути.
- А похитить принцессу? - уточнил я на всякий случай.
- Зачем? Пауки Волглы - хищники одиночные, торговля поступком не в их обычаях.
- Чего???
- Торговля поступком. Когда помогают за помощь и мстят за агрессию. Поэтому нападение на врага не требует причины. Понимаешь?
- Кажется, понимаю...
- Рыцарша Тратаниан шла много дней, и на ее пути встала гора. "Прочь с дороги!" - закричала Тратаниан и укусила гору. Но гора не шелохнулась. Тратаниан пришла в неописуемый гнев. Ударами своих мощных хелицер она раскидала гору, и на ее месте образовалась яма. Тратаниан испражнилась в яму и отправилась дальше.
- Идиотизм, - сказал я.
- Почему идиотизм? - живо повернулась Глайя. - Просто преувеличение. Конечно, паучиха не может раскидать гору, к тому же они ростом меньше меня.
- А почему гору надо раскидывать?
- Ну, как ты не понимаешь! Гора встала на ее пути. Гора - враг. Врага надо победить, уничтожить и унизить. Представь, что гора - живое чудовище, тогда поведение Тратаниан будет логичным с точки зрения человека.
- Человек не борется с неживой природой! - сказал я.
- Человек не такой ярко выраженный хищник, - возразила Глайя. - Но и в вашем эпосе встречается борьба с неживой природой.
- Пример, пожалуйста, - обиделся я.
- Пример... - Глайя подняла пушистую лапку и совсем по-кошачьи почесала ухо, - Человек сказал Днепру: я стеной тебя запру...
- Это откуда? - насторожился я.
- Нет, не то, - мурлыкнула Глайя. - Вот хороший пример: буря разметала флот царя Ксеркса, и тот решил наказать море. Он приказал высечь море кнутами. Эпос древней Греции.
- Увы, не знаком, - поморщился я. - Наверно, совсем древний эпос? Но если так, то полный идиотизм!
- Вот относительно новый эпос: Иисус Христос, увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек! И смоковница тотчас засохла.
- Совершенно неуместный пример! - возмутился я. - Это просто земледелие. Селекция.
- Я продолжу сказку, хорошо? Тратаниан отправилась дальше, но дорогу преградило поле флои. Флоя - такое ядовитое колючее растение с толстыми древесными стеблями, оно растет сплошной стеной. Представляешь, да? Тратаниан закричала: "Расступись, флоя!", но флоя лишь зашелестела и встала еще плотнее. Тратаниан пришла в неописуемый гнев. Она начала перекусывать стебли один за другим и насиловать их.
- Чего делать? - удивился я.
- Принуждать к сексуальным отношениям. В эпосе хищников часто используется как форма агрессии и победы. Например, у людей, когда...
- Как можно изнасиловать поле ядовитых растений?
- Я тоже не очень хорошо представляю, - задумалась Глайя. - Но так говорит эпос. Наверно, в переносном смысле. Когда с полем было покончено, Тратаниан отправилась дальше. Дорогу ей преградило озеро.
- Дальше понятно, - кивнул я. - Она крикнула озеру: "отойди в сторону", но озеро не послушало, тогда она пришла в неописуемый гнев, озеро выпила, в яму нагадила, ну, еще как-нибудь изнасиловала...
- Нет, - сказала Глайя. - В эпосе пауков вода не бывает врагом. У нас принято объяснять это тем, что воды на Волгле мало, и она ценится. Но я думаю, все потому, что вода не имеет формы. Это сложно объяснить: для пауков облик врага важнее всего. Тратаниан увидела на берегу пасущегося коленчатого моллюска. Она вскочила на его спину и велела перевезти на другой берег. Дрожа от страха, моллюск перевез ее. Тратаниан вспорола ему брюхо, съела сердце и отправилась дальше.
- Благодарность... - фыркнул я.
- Свойственна только культурам стадных хищников, - кивнула Глайя. - Пауки не торгуют поступками.
- Постой, а у вас тоже нет благодарности?
- И у нас нет. Разве для поступка помощи нужна причина? Мне было сложно это понять. И тебе, наверно, очень сложно?
- Да уж...
- К тому же моллюск - добыча, глупо оставлять еду. Представь, что банка консервов помогла тебе заколотить деталь в крепежное гнездо - ты же ее после этого съешь, а не отпустишь в космическое пространство?
- Банка-то не живая!
- Мы уже обсуждали. Хищники не всегда делают различия между живым и неживым врагом. Тратаниан отправилась дальше и вышла к логову панцирного дракона. Дракон был страшен. Я опускаю подробности. Началась битва. Тоже пропускаю, это самая длинная и подробная часть эпоса. Наконец гигантский дракон был повержен. Тратаниан изнасиловала его, затем разорвала на части и съела. Вскоре у нее завязалась кладка яиц от него.
- От дракона?!
- Но ведь и люди в некоторых эпосах ведут род от зверей? Конечно, с точки зрения генетики...
- Да пес с ней, с генетикой! У нее будут дети от врага?!
- Вполне разумное поведение для хищников-одиночек: сильный враг - сильный генофонд. Тут другая неясность - выходит, дракон был самцом? Но самцом он не мог быть, пауки не считают геройством победу над слабым полом. Когда просишь объяснить это место в эпосе, они впадают в агрессию... - Глайя запнулась и задумчиво лизнула правую лапку. - Так вот, Тратаниан отложила кладку, и у нее родилось пятьсот одиннадцать дочерей. В оригинале - семьсот семьдесят семь, у них восьмеричная система счисления. Тогда Тратаниан бросилась на спину, разодрала свое тело на пятьсот одиннадцать частей и умерла. А дочери расползлись по миру и дали начало могущественному роду Тратаниан. Конец сказки.
- Впечатляет, - я понимающе кивнул, - Только зачем себя разрывать?
- А ведь эта сказка тебе понравилась больше, чем сказка ют... - пробормотала Глайя и задумалась.
- Так себя-то разрывать зачем? - повторил я.
- Жертвенная гибель, - объяснила Глайя. - Неизбежно появляется в эпосе всех развитых хищников. Как обратная сторона медали. Лицевая сторона - это агрессия внешняя, расправа над врагом. Победа физическая или более сложная, социальная: месть, разоблачение, позор. А обратная сторона - это агрессия, направленная внутрь. Жертвенная гибель - победа над собой, над жизнью и смертью.
- Это как? - не понял я.
- Эпос, прославляющий красоту гибели. Когда хищник уничтожает врагов, погибая сам. Взрывает оружие, сбрасывает общий транспорт в пропасть, заводит чужую армию в ущелье и запутывает следы. В более продвинутом варианте хищник принимает мучительную смерть ради своей идеи. Например, у людей в относительно новом эпосе...
- А ну заткнись! - рявкнул я и стукнул кулаком по полу так, что звякнули защелки автоклава.
Глайя замолчала и задумчиво почесала ушко. Наступила тишина, и в тишине снова выплыла тоскливая сирена.
- Извини, - сказал я, откашлявшись. - Счюитц - бить кулаком по полу.
- Так вот, - откликнулась Глайя, - Мы говорили о Тратаниан. Основательница сильного рода не должна иметь себе равных в мире. Поэтому не может принять смерть от врагов, от старости или от болезней, правильно? Она может принять мучительную смерть только от себя самой - во имя идеи рода. Дочери пожирают плоть ее и кровь ее и расходятся сытые по миру. Эпос пауков очень логичен.
Я помолчал, а затем все-таки спросил:
- Глайя, а ты сама как считаешь - эпос людей больше похож на эпос пауков или ют?
- Трудно сравнивать, - ответила Глайя, немного подумав. - Где-то посередине, но обособленно. Вы умеренно агрессивные стадные хищники и все отношения строите на торговле. Классический эпос землян - это цепочка торговли поступками. Дракон похищает принцессу, а рыцарь в одиночку отправляется наказать его за это. В пути он мстит встречным за агрессию и покупает себе помощь. Не стреляй в меня, Иванушка, я тебе еще пригожусь. В конце бьется с драконом, который превосходит его силой. Одолевает его. Освобождает принцессу, и она за это становится его брачной партнершей. Вообще, решение своей половой проблемы - важный стимул многих геройских поступков на Земле. А потом рыцарь возвращается в племя и становится королем, потому что купил себе право власти, доказав, что сильнее всех своих.
Я вскочил с кресла, дошел до автоклава, оперся на него рукой и обернулся.
- Послушай, ты, маленькая юта, а не кажется ли тебе...
- Не обижайся, - перебила Глайя. - У тебя замечательная разумная раса, ваша культура развивается быстро, со временем вы изживете хищнические инстинкты. Начни с себя. Перестань обижаться. Перестань соревноваться. Перестань побеждать и торговать.
- Стоп! - крикнул я. - Стоп!!! Хватит!!! Я больше не хочу говорить про эпос! Я хочу еще раз обсудить нашу ситуацию.
- Как хочешь...
Глайя вздохнула, запрыгнула на медицинский стол и легла, уткнув мордочку в лапы. Она казалась еще более пушистой, чем раньше, и я понял, что ей тоже холодно. Я подошел к экрану. Горло сжало судорогой, глаза резануло, и по нижним векам растеклась вода. Звезды помутнели и засияли лучистыми пятнами. Выла сирена. Я долго стоял спиной к Глайе и делал вид, что задумчиво рассматриваю галактику. Но глаза не высыхали. Тогда я придвинул к экрану кресло, поднял с пола планшетку, сбросил обзор пространства и запросил карту ресурсов. На экране появилась схема корабля. В который уже раз за последние часы я разглядывал ее. Скорый пассажирский для средних перелетов с выносным реактором. Сплюснутый шар жилого борта, и от него на сто сорок метров тянется тонкая мачта, внутри нее - транспортный коридор. Мачта заканчивается воронкой реактора. В том месте, где начинается воронка, небольшое кольцо - дальние вспомогательные помещения. Но я не спешил переходить туда, сначала вывел крупным планом сам борт. Восемь палуб. Три грузовые, затем три пассажирские - плацкарта, эконом-класс и VIP-класс с универсальными каютами для любых форм жизни. Выше - обеденный зал, он же игровой бар. Последняя палуба - гаражи сервороботов, каюты экипажа и рубка пилотов. Все было шершаво набросано серым пунктиром. Ничего этого уже не существовало. Я коснулся пальцами планшетки и сдвинул изображение, еще и еще. Началась мачта. Я дал увеличение и повел изображение вдоль нее. Примерно на середине пунктир, наконец, сменился разноцветными красками. И я дал максимальное увеличение. Изображение было схематичным, наверняка туда лазил фотографировать микроробот из шлюпки. Полая труба мачты была словно разворочена изнутри - как лепестки дикого цветка, наружу во все стороны торчали клочья обшивки.
- Мне кажется, - произнесла за спиной Глайя. - Это было в нижнем грузовом. Что там везли?
- Нашла у кого спрашивать! - рявкнул я. - У фельдшера! Откуда мне знать?
- Все -таки думаешь, что террористы?
- Я уже ничего не думаю! - заорал я. - Может, твои пауки с Волглы! Может, покушение на кого-то из пассажиров! Может, какой-то идиот сдал в багаж промышленный конденсатор, а идиот-таможенник пропустил! А идиот-серворобот распаковал и отключил контур! Какая нам разница?
Я хлопнул по планшету и вывел на экран схему присутствия. Как и прежде, мигали всего два огонька. Больше в окружающем пространстве живых существ не было, только сигналил мой коммуникатор на запястье и клипса на ухе Глайи.
- Бешеный пульс, - огорчилась Глайя и спрыгнула со стола. - Просто ляг и полежи.
Сволочь, успела прочесть цифры. Я сбросил схему присутствия и пронесся по технологическому коридору до утолщения перед воронкой. Вспомогательные помещения. Склад ремонтных железяк для реактора. И вот она, в стене коридора - дверь аварийной шлюпки. И тут же, напротив, через коридор - дверь в медицинский бокс. Потому что чиновники из здравоохранения, которые сами ни разу не летали дальше курортных планет, панически боятся неизвестной космической заразы и приказывают выносить медбоксы в карантинную зону, почти к самому реактору, да еще герметизировать по высшей категории. Как будто заболевший не успеет заразить всех еще в обеденном зале! И как будто существует инфекция, с которой не справится активный белок из любой стандартной аптечки! Зато теперь жилой борт рассеян мелкой пылью в космическом пространстве. И семеро членов экипажа. И двести восемь пассажиров - земляне, адонцы, кажется, даже юты. И кругом - вакуум, в огрызке транспортного коридора - вакуум. А мы... мы заперты в боксе. Я и эта зверушка, которая напросилась слетать на Землю с экипажем. И все, что у нас есть, - это запас кислорода на десять часов. И холод. И связь с компьютером шлюпки. Отличной быстроходной шлюпки, до которой нельзя добраться, потому что за дверью - вакуум. Исчезающая надежда, что придет помощь. Откуда она придет? Глухой космос. И медикаменты. И универсальный автоклав. И еще у меня есть кое-что, о чем она не знает. Но об этом нельзя думать, потому что он один, а нас двое.
- Послушай, - сказала Глайя. - а если меня усыпить?
- Что?! - Я от неожиданности подпрыгнул.
- Если пушистого усыпить, тебе кислорода хватит надолго, - полосатый хвост задумчиво ползал по полу. - Прекрати!!! - рявкнул я.
- Просто расскажи, как бы ты меня усыпил? Тебе ведь приходилось усыплять пушистых зверей?
- Приходилось, - выдавил я. - Не хватило мест в госпитале, и трое студентов с нашего курса проходили практику в ветеринарной клинике.
- Расскажи, чем усыпляют животных? - в голосе Глайи было живое любопытство, внутри огромных глаз блестели искорки.
- Как усыпляют? Ты хочешь это знать? - Я сунул замерзшие руки в карманы комбеза и прошелся по боксу. - Я бы дождался, пока ты заснешь. Я бы поднес к твоему носу вату, смоченную эфиром. Затем вколол глубокий наркоз. Затем взял шприц с толстой иглой и наполнил его аммиаком. Затем проткнул грудную клетку между ребер и ввел аммиак в легкие. Мгновенный некроз тканей. Быстрая, безболезненная смерть. Так усыпляли собак и кошек в начале двадцать первого века.
Глайя смотрела круглыми глазами, чуть склонив голову. Уши бархатными лопухами висели задумчиво и печально.
- А шкурка не попортится от иглы? - спросила она. - Ты набьешь хорошее чучелко?
Я промолчал.
- Обещай, - сказала Глайя. - Что не бросишь меня, набьешь хорошее чучелко. У меня очень ценный мех.
- Обещаю, - буркнул я.
- Точно?
- Точно.
Глайя помолчала, задумчиво елозя хвостом по полу. Я внимательно смотрел на нее, а затем расхохотался:
- И это существо рассказывало мне, что я хищник, а у вас в культуре нет ни геройских подвигов, ни жертвенной гибели?
- Я плохо выучил русский язык... - медленно произнесла Глайя, хвост проехал по полу и замер. - Я не знал, что "усыпить" имеет два значения...
Изо всей силы прикусив губу, я закрыл лицо руками и упал в кресло. Меня трясло. Я чувствовал, что Глайя села рядом и прислонилась ко мне, чувствовал ее тепло. Она что-то говорила, успокаивала. Наконец я почувствовал, что силы покидают меня, и накатывается тяжелый сон, видения наплывали со всех сторон.
Я сполз с кресла и лег на пол. Глайя свернулась рядом.
- Ты не бросишь пушистого? - промурлыкала она сонно.
- Нет, конечно, - ответил я.
...Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю. Открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Очень долго искал наркоз, а вот аммиак нашелся быстро. Шприц вошел в легкие не сразу - панически дрожали руки, игла натыкалась на ребрышки. Затем распахнул стенной шкаф и достал скафандр эпидемиологической защиты. Полноценный герметичный космический скафандр - с запасом кислорода на несколько часов. Разве что не экранирует от радиации, зато с усилителями движений. Кто знает, если бы не усилители, может, мы смогли бы влезть туда вдвоем? Я отключил трансляцию внешних звуков. Сирена стихла, но тишина оказалась страшнее. Нашел пластиковый пакет и положил туда тушку Глайи. Поднял с пола планшетку и ввел команду. Тяжелая дверь бокса дрогнула и отползла в сторону. Порывом ветра меня качнуло и бросило вперед, я грохнулся на порог, но пакета не выпустил. Встал, перешагнул коридор и долго возился с рычагами, срывая аварийные пломбы. Наконец дверь шлюпки распахнулась, и я залез внутрь. Когда давление выровнялось, снял скафандр, сел в кресло пилота и положил руки на пульт...
Чучелко я поставил в своем загородном доме под Ярославлем. Глайя сидела на задних лапках и казалась совсем живой, если бы не тусклые стеклянные глаза, в которых уже не бегали искорки. Неделю я выдержал, а затем переставил чучелко на чердак. А когда через пару лет заглянул туда, увидел, как его безнадежно испортили мыши.
* * *
- Ты не бросишь пушистого? - промурлыкала она сонно.
- Нет, конечно, - ответил я.
...Очнулся я от холода и долго пытался прийти в себя после кошмарного сна. Встал, посмотрел на спящую Глайю и потряс ее. Она сонно хлопала глазами.
- Глайя, у меня есть один скафандр. Ты попытаешься залезть в него и доберешься до шлюпки.
- Где? - спросила Глайя и повертела головой.
- В шкафу. Не важно. Он один.
- А ты? - спросила Глайя.
- Я - нет. И не смей спорить! Это решено.
- Героизм и жертвенность, - промурлыкала Глайя и перевернулась на другой бок. - Прекрати глупости, давай спать. Ты же не бросишь пушистого?
- Нет, конечно, - ответил я.
Сел в кресло, включил внешнее наблюдение и стал смотреть, как сиреневая галактика нарезает бесконечные круги. Когда Глайя заснула, подошел к шкафу, достал вату, эфир и шприцы. Сделал все необходимое, подошел к автоклаву, открыл тяжелую дверцу и положил внутрь маленькую остывающую тушку. На ощупь сквозь мех она казалась совсем крохотной. Я закрыл дверцу и установил на пульте режим кремации. Когда в камере автоклава потух багровый огонь, я отстегнул защелки и распахнул дверцу, чтобы прах рассеялся в космосе. Герметичная дверца распахнулась с тяжелым хлопком. В воздухе разлился горячий запах паленой шерсти. Я надел скафандр. Разблокировал дверь бокса. Забрался в шлюпку.
* * *
- Ты не бросишь пушистого? - промурлыкала она сонно.
- Нет, конечно, - ответил я.
...Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю, открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Вколол снотворное. Ее дыхание стало почти незаметным. Надел скафандр. Подошел к автоклаву, распахнул дверцу и осторожно положил Глайю внутрь. Закрыл дверцу и вручную запер герметичные защелки. Затем обхватил автоклав руками и напрягся, чувствуя, как гудят и вибрируют мускулы скафандра. Наконец опоры дрогнули и выползли из пола, раскроив пластик. Я обломал их, схватил громоздкий цилиндр под мышку, открыл дверь бокса и рванулся к шлюпке. Он должен выдержать. Я успею за две минуты. Она не задохнется.
24 октября - 16 декабря 2001,
Москва, Чертаново
