Застыть/молчать/не выдержать/сейчас
Чуть нежней/
Чем я/чем ты/чем тысячи других
Мы как стекло/как бабочку/иглой
Чуть нежней/чуть глубже
Я вне/себя
Вне себя/вне контроля
Застыть/молчать/не выдержать/сейчас

Она терлась об меня вот уже битых полчаса, и это начинало здорово раздражать. Но послать ее куда подальше я не мог. У нас же как-бы роман. Объясняй потом всем, почему все «вдруг» закончилось. Ха. Кто бы мне объяснил, почему все началось. Откидываюсь на спинку дивана, закрываю глаза. Я не вижу - меня не видят. Это была моя любимая игра в детстве. Родители притворялись, что я, в самом деле, исчез, звали меня, а я, зажав ладонями рот, чтобы не рассмеяться, в невероятном восторге от сознания собственной силы и значимости, стоял, зажмурившись, посреди комнаты и предвкушал момент, когда я вдруг появлюсь перед ними из ниоткуда. Если бы кто-то так подыграл мне сейчас…

А ведь я помню. Притворяюсь, что забыл, и даже самого себя почти убедил в этом, но все-таки помню. Отворачиваюсь от нее и окидываю комнату быстрым взглядом. Что-то не так. Она, как бы безразлична она мне ни была, истеричка, но все же не монстр. В умеренных количествах с ней можно вполне нормально общаться. Но что-то определенно не так. Я просто кожей ощущаю напряжение, повисшее в пронизанной лучами софитов комнате. Просторная гостиная сжимается вокруг меня так, что кровь начинает бешено стучать в голове. Наверно, у меня начинается самая тяжелая стадия клаустрофобии, когда весь мир вдруг становится тесным и удушающим.

Совсем как в ту ночь, когда я выбежал в сад, хватая ртом холодный осенний воздух, с украденным поцелуем, клеймом горевшим на губах, и одним вопросом к безмолвным небесам. Но вместо ответа небо ледяной глыбой обрушилось на меня. Набухшее и тяжелое, оно придавило меня к земле, и я уже не понимал, что застилает взгляд: мелкая изморось, сыпавшаяся из обрывков серых туч, или… Холодно. Было так холодно. И такой горький привкус безнадежности в воздухе. И острые иголочки тоски в каплях дождя. Прямо у меня под ногами расползалась грязная лужа, в которой дрожало мое расплывчатое отражение. Он, неплохой мечтатель и хороший актер. Может быть, слишком хороший. Иначе не стоял бы тогда столбом, стискивая зубы и впиваясь ногтями в ладони, а бился бы в истерике в той самой луже. А началось все из-за клубники…

Сильный толчок под ребра прерывает мои воспоминания. Она сидит рядом со мной на диване и смотрит с упреком:
- эй, ну ты слышишь или нет?
- Нет, - машинально отзываюсь я, но тут же спохватываюсь. - А, да-да. Что?
- Да я говорю…

Да, началось все из-за замороженной клубники, которую мы, не помню по какому поводу, заказали им. Ели все, но заболела почему-то только Она. Скорее всего, потому, что все так и норовили покормить Ее в кадре ждановского фотоаппарата. В общем, к вечеру Она слегла с температурой, и я полночи провозился с Ней как наседка какая-нибудь, ворча, что я мог бы уже десятый сон видеть вместо того, чтобы пичкать Ее лекарствами. Но когда Она, наконец, заснула, я не торопился возвращаться на свою кровать.

Мне всегда нравилось смотреть на Нее. Это был мой большой секрет, который давно уже ни для кого, кроме Ее самой, не был секретом: от людей, с которыми проводишь двадцать пять часов в сутки не утаишь, от этого я их ненавидел. Поэтому хоть в этом я могу себе признаться. Да, я любил на Нее смотреть. Когда Она танцевала, я ловил взглядом каждое Ее движение. Когда Она пел, я наблюдал, как меняется выражение Ее лица: как сходятся на переносице брови, как часто-часто опускаются и взлетают ресницы, как пальцы выписывают в воздухе невидимые линии. Даже когда Она апатично валялась на диване, заткнув уши плеером, я замечал, как, повторяя слова песни, чуть шевелятся Ее губы. Но больше всего мне нравилось наблюдать, как Она засыпает. Как смягчается линия губ, как стираются с чистого высокого лба дневные заботы. Все-таки Она совсем еще ребенок. Пусть выглядит старше своих лет, пусть рассуждает, пусть ведет себя как взрослая, глаза выдают Ее с головой.

Не знаю, что на меня тогда нашло. В каком-нибудь сентиментальном романе написали бы, что неведомая сила повлекла его к манящим губам прекрасной девы. А я хотел только проверить, держится ли еще температура. Наклонился к Ней и легко дотронулся губами до лба. Он показался мне огненным, может, потому что мои губы были ледяными. Ее волосы, пушистым ореолом обрамлявшие лицо, пахли абрикосом. Едва ощутимый, сладковатый аромат, смешанный с запахом солнца. Не помню, чтобы я был так восприимчив к запахам, но в тот момент у меня просто голова закружилась. Я медленно провел щекой по Ее пылающей щеке. Нежной-нежной, я и представить себе такого не мог. Губы сами соскользнули вниз, к линии подбородка, и Она тихо вздохнула, запрокидывая голову. Вот от этого я совсем ошалел.

Сполз с кровати на пол и замер у самых Ее губ, зная, что какие-то доли секунды отделяют меня от прикосновения. В конце концов, предвкушение обостряет удовольствие, и мне хотелось посмаковать момент. Я мог бы вечность стоять вот так на коленях у Ее кровати, смотреть на Нее, ловить Ее дыхание… Но вечности в моем распоряжении, увы, не было, и я осторожно прикоснулся к Ее губам, волнуясь как мальчишка, будто в первый раз. Хотя, может, действительно я в первый раз целовал того, кто был мне настолько дорог. Сердце застучало в висках, а потом вдруг рухнуло вниз, в бездну легких как пух облаков. Бесконечная нежность влажного шелка и мягкий вкус утренних лучей.

Я даже не сразу пришел в себя, когда Она оттолкнула меня. Часто дыша, Она вжалась в спинку кровати, глядя на меня дикими глазами.
- Ты… Что ты… - громким шепотом возмутилась Она. Спасибо, что хоть не заорала на весь дом.
- … - я поднялся с пола, и Она, вздрогнув, вскочила с кровати. - Да успокойся ты.
- Ни хрена себе успокойся! Ты же… Ты меня… - Ее губы дрожали, а в глазах была такая паника, что я вдруг понял всю иллюзорность того, что еще секунду назад казалось таким реальным. Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно. Она рассчитывала, что кто-то другой украдет ее первый поцелуй… уж явно не я.
- Марта…
- Не называй меня так! И вообще не подходи ко мне!
Я почувствовал, как горло сжало стальными когтями. Марта, моя Марта отталкивает меня, боится меня… Ненавидит. И я ушел. Всю ночь просидел в саду, уставившись в одну точку, не думая ни о чем, а утром… Утром я умер. На моей кровати проснулся уже совсем другой человек. Тот самый, который сидит сейчас в пустой гостиной Ее дома и обреченно целует кого-то другого.

Какой-то шорох заставляет меня открыть глаза, и я встречаюсь взглядом со стоящей в дверном проеме Мартой. Не прерывая поцелуя, невольно подаюсь вперед, ныряя в потемневшую синеву, погружаясь в самую их глубину. Неважно, что в моих объятиях другая, а Она стоит в метре от нас. Здесь и сейчас я целую только Ее. Отчаянно, жадно, словно в последний раз. Сейчас Она повернется и уйдет… Нет, пожалуйста, не уходи. Дай мне еще пару секунд…

Она напряжена, словно дикий зверь, готовый в любой момент сорваться с места и исчезнуть навсегда, каждый мускул дрожит, но Она не двигается. Атмосфера накаляется. Еще немного - и я не выдержу. Оттолкнуть эту куклу, в два прыжка оказаться рядом с Ней и… Зажмуриваюсь, хватаясь за ускользающий разум. И в этот момент раздается страшный треск.

Я знал. Знал, что когда-нибудь эта гребаная машина, контролирующая наши жизни, сожрет саму себя. Лампы, техника - гигантская пасть, пожирающая электричество, наконец, подавилась. И дом погружается в абсолютную тьму. Поднимается дикая суета, все носятся по комнатам и вопят. От радости или от испуга - трудно понять. Я остаюсь на диване и наслаждаюсь темнотой. Впервые за много дней я чувствую себя свободным. Я не вижу - меня не видят.

Кто-то хватает меня за руку и с силой тянет за собой. Я не сопротивляюсь - царящая вокруг суматоха заражает меня своим безумием, да к тому же я наверняка знаю, кто это. Хлопает дверь, и в мягком свете так некстати включенных аварийных ламп я вижу Ее. Губы сжаты в тонкую линию, глаза горят решимостью. Ничего хорошего это явно не предвещает.
- В чем дело? - спрашиваю, стараясь звучать максимально непринужденно.
Вместо ответа Она вплотную приближается ко мне, неотрывно глядя в глаза. Нервно сглатывает и быстро облизывает пересохшие губы. Я сжимаю кулаки, тщетно пытаясь отвести от них взгляд, но тут Она прижимается своим пылающим лбом к моему и закрывает глаза, будто пережидая внезапную боль.
- Марта… - нежно убираю Ей за ухо золотистую прядь. - Ну ты чего?
В ответ Она только еще сильнее зажмуривается, бессвязно шепча:
- Не могу так больше… Я с ума сойду…
Понимающе улыбаюсь: тоже самое мог сказать и я. Все-таки жизнь не для слабонервных. Провожу ладонью по Ее плечу, пальцы поднимаются вверх, касаются шеи и зарываются в мягкие волосы.
- Не сходи, - шепчу на ухо, опустив Ее голову себе на плечо. - Я же здесь с тоски помру. Ничего, скоро все закончится.
Она мотает головой и отстраняется. Черт, как же у Нее блестят глаза…
- Я не могу… - закусывает губу, избегая смотреть на меня. - Не могу… без тебя.

Небо упало еще раз. Меня как будто выключили из розетки: я не могу ни двигаться, ни говорить, ни вообще что-либо понимать. И вот мы стоим как два чудака, глядя друг на друга, но не решаясь сделать шаг навстречу. Заметив мое плачевное состояние, Она подходит ко мне так медленно, что кажется, проходит вечность, прежде чем Ее подрагивающие ладони ложатся на мой затылок. Она начинает осторожно массировать его, и я невольно запрокидываю голову, ловя Ее прикосновения. Ее пальцы касаются моего лица, обводя контуры губ, бровей, словно заново прорисовывая каждую черточку. Я смотрю на Нее из-под полуопущенных ресниц. На лице такая сосредоточенность, будто Ей предстоит самая трудная в жизни контрольная. Что ж, может, так оно и есть. А я сплю. Сплю и вижу самый красивый сон на свете. А раз это просто сон, так гори оно все синим пламенем.

И…

Потрескивающий звук будильника…

Сон… просто сон. Просто воспоминание…