Эрих Мария Ремарк. Афоризмы





=Приют грёз=

Жизнь это чудо, но чудес она не творит.
У мужчин курение - потребность, а у женщин - кокетство.
Женщина может к чему угодно привыкнуть и от чего угодно отвыкнуть, если полагает, что это ей идёт или нет.
Ежели кто-нибудь укокошит человека, он будет наказан как убийца. А ежели я открою большую фабрику и тем самым уничтожу сотни мелких собственников, то я - добропорядочный делец.
Любовь - это борьба. И главная опасность - желание отдать себя целиком. Кто сделает это первым, тот проиграл. Нужно сжать зубы и быть жестоким - тогда победишь.
Но любой мир ничего не стоит, если нет мира в сердце.
Жизнь утекает сквозь пальцы. Когда твоё самое дорогое сокровище у тебя в руках, ты этого не осознаёшь - и понимаешь лишь тогда, когда оно ускользнёт. Тогда настаёт время жалеть себя и жаловаться на судьбу.

=Гэм=

Кто любит восхождение, должен принять и упадок, ведь то и другое неразделимо. Но восходящий не верит в падение.
Станция на горизонте

Человек должен либо вообще не уезжать, либо вообще не возвращаться, ведь по возвращении никогда не находишь того, что оставил и впадаешь в разлад с собой.
Величайшее заблуждение считать, будто всё ценное долговечно. Апостолы прогресса обманывают этим толпу, которая иначе может взбунтоваться или впасть в уныние. Ценное всегда скоротечно, а посредственность, напротив, устойчива.
Иногда бывает довольно толчка с совершенно неожиданной стороны, чтобы нечто сдвинулось с мёртвой точки.
Одна из маленьких хитростей - знать, что при тяжёлых душевных состояниях неодушевлённые предметы приносят больше облегчения, чем чьё-то сочувствие или утешение. Человек в отчаянном положении - он берёт и переодевается в любимые вещи, и вот уже всё стало проще, чем за минуту перед тем, или же он не запирается в четырёх стенах, а начинает ходить, ровно дыша, ходит и замечает, как отпускает напряжение.
Решения, пожалуй, принимаются только до двадцати лет. Потом первая форма оказывается уже затвердевшей. Что происходит позднее, возможно, принимают за решения потому, что для этого имеются более громкие названия. Но чаще всего это бывает всего лишь рябь на поверхности, перемена окружения, возможно, также склонностей, но решения - с ними давно всё решено.
Когда с человека, таскающего камни, снимаю его бремя, он испытывает облегчение. Когда снимают бремя с души, она стонет. В течение жизни многих поколений мы так отучились от свободы, что балласт воспринимаем как добро. Зачем вы хотите на себя что-то взвалить? Не важно, как течёт река - прямо или с тысячью излучин; главное, чтобы она впадала в море, а не в пруд, который вертит мельницы и в котором мочат лён и полощут бельё.
Нельзя привязываться к людям всем сердцем, это непостоянное и сомнительное счастье. Ещё хуже - отдать своё сердце одному единственному человеку, ибо что останется, если он уйдёт? А он всегда уходит...

=На западном фронте без перемен=

Как это ни странно, но всяческие беды и несчастья на этом свете очень часто исходят от людей маленького роста; у них гораздо более неуживчивый и энергичный характер, чем у людей высоких.
В сущности самыми умными оказались люди бедные и простые - они с самого первого дня приняли войну как несчастье, тогда как все, кто жил получше совсем потеряли голову от радости, хотя они как раз могли бы куда скорее разобраться, к чему всё это приведёт.
Они всё ещё писали статьи и произносила речи, а мы уже видели лазареты и умирающих; они всё ещё твердили, что нет ничего выше, чем сужение государству, а мы уже знали, что страх смерти сильнее. От этого никто из нас не стал ни бунтовщиком, ни дезертиром, ни трусом (они ведь так легко бросались этими словами); мы любили родину не меньше, чем они, и ни разу не дрогнули, идя в атаку; но теперь мы кое-что поняли, мы словно вдруг прозрели. И мы увидели, что от их мира ничего не осталось. Мы неожиданно очутились в ужасном одиночестве, и выход из этого одиночества нам предстояло найти самим.
Фронт - это клетка, и тому, кто в неё попал, приходится напрягать нервы, ждать, что с ним будет дальше. Мы сидим за решёткой, прутья которой - траектории снарядов; мы живём в напряжённом ожидании неведомого. Мы отданы во власть случая.
Каждый солдат остаётся в живых лишь благодаря тысяче разных случаев. И каждый солдат верит в случай и полагается на него.
Мы сидим в собственной могиле и ждём только того, чтобы нас засыпало.
Поесть досыта - это также ценно как иметь надёжный блиндаж, вот почему мы с такой жадностью охотимся за едой, ведь она может спасти нам жизнь.
Мы беспомощны, как покинутые дети и многоопытны, как старики, мы стали чёрствыми, и жалкими, и поверхностными.
Шквальный огонь. Заградительный огонь. Огневые завесы. Мины. Танки. Пулемёты. Всё это слова, но за ними стоят все ужасы, которые переживает человечество.
Все ужасы можно пережить, пока ты просто покоряешься своей судьбе, но попробуй поразмышлять о них - и они убьют тебя.
Сколько всё-таки горя и тоски умещается в двух таких маленьких пятнышках, которые можно прикрыть одним пальцем, - в человеческих глазах.

=Возвращение=

Лазареты переполнены, на больных никто по-настоящему не обращает внимания, и попасть на такую койку - значит, сразу же оказаться одной ногой в могиле. Когда кругом тебя подыхают люди и ты среди них один - это заражает: не успеешь оглянуться, как уж и тебя прихватило.
Быть может, только потому вновь и вновь возникают войны, что один никогда не может до конца почувствовать, как страдает другой.
… к хорошему солдаты всегда относятся с недоверием, и правильней с самого начала рассчитывать на худшее. Но вот мало-помалу нас охватывает тихий трепет.
Власть всегда, всегда одно и то же: одного грамма ее достаточно, чтобы сделать человека жестоким.
Ах, любовь - факел, летящий в бездну, и только в это мгновение озаряющий всю глубину ее!
И если между двумя близкими людьми доходит до того, что они должны обязательно о чем-нибудь разговаривать, то, сколько бы они ни говорили, они никогда ни до чего не договорятся. Говорить хорошо, когда за словами счастье, когда слова льются легко и свободно. А когда человек несчастлив, могут ли помочь ему такие неверные, ненадежные вещи, как слова? От них только тяжелее.
Ах, все мы дети, заблудившиеся, глупые дети, и ночь всегда подстерегает наш дом.

=Три товарища=

Никогда, никогда и никогда не покажется женщине смешным тот, кто хоть что-нибудь делает ради неё.
Почему устанавливают памятники разным людям, а почему бы не установить памятник луне или цветущему дереву?
Благоговение к памяти умерших - это ни что иное, как сознание вины перед ними. Люди стараются возместить то зло, которое они причинили покойникам при жизни.
Родиться глупым не стыдно, стыдно только умирать глупцом.
Только глупец побеждает в жизни, умник видит слишком много препятствий и теряет уверенность, не успев ещё ничего начать.
Человеческая жизнь тянется слишком долго для одной любви.
Деньги не приносят счастья, но действуют чрезвычайно успокаивающе.
Для оскорблённого чувства правда всегда груба и почти невыносима.
Человечество создало бессмертные произведения искусства, но не сумело дать каждому из своих собратьев хотя бы вдоволь хлеба.
Только несчастный знает, что такое счастье.
Мораль - это выдумка человечества, но не вывод из жизненного опыта.
Лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, что захочется умереть.
Только не принимай ничего близко к сердцу. Ведь то, что примешь, хочется удержать. А удержать нельзя ничего.
Скромность и добросовестность вознаграждаются только в романах.

=Возлюби ближнего своего=

Человек без паспорта всё равно, что труп в отпуске. Ему в пору покончить с собой. Больше ничего не остаётся.
Паспорт даёт эмигранту только одно право: помереть с голоду. Но помереть спокойно, а не в бегах. Это уже немало.
Их кровь одинаковой температуры, их глаза утроены одинаково, их нервы реагируют на одни и те же раздражения, их мысли развиваются в одинаковых направлениях - и всё же между ними пропасть, ничто у них не одинаково, уютное спокойствие одного – пытка для другого, один – власть имущий, другой – отверженный, и пропасть. Разделяющая их, - всего лишь клочок бумаги, на котором не написано ничего, кроме имени и нескольких незначительных сведений.
К счастью, зверь постепенно становится умнее охотника. Почти всегда. Потому, что зверь рискует больше… Поэтому-то евреи и стали самым хитрым народом на земле. Первый закон жизни: опасность обостряет чувства.
И не разучись играть в карты. Они отвлекают, избавляют от мыслей. Для людей без пристанища это очень важно.
Благодарность, если только ты способен почувствовать её, согревает душу.
Странное дело. Самые естественные вещи вгоняют человека в краску, а подлость – никогда.
Смелость – лучшее украшение молодости.
Человеку, плавающему под водой, важно одно – вынырнуть на поверхность. А раскраска рыб ему безразлична.
Жестокий век! Мир укрепляется пушками и бомбардировщиками. Человечность – концентрационными лагерями и погромами. Мы живём в эпоху, когда всё перевёрнуто с ног на голову. Нынче агрессор – покровитель мира, а избитый и затравленный – возмутитель общественного порядка. И подумать только – целые народы верят этому!
А каково на душе у врача, когда он видит, что изо дня в день появляются всё новеы бомбардировщики и пушки, но не больницы? Ведь первые только для того и делают, чтобы заполнялись вторые.
Когда рядом кто-то умирает, ты этого не чувствуешь. Вот в чём всё горе жизни! Сострадание ещё не боль. Сострадание – скрытое злорадство. Оно как вздох облегчения: ведь мучаешься не ты и не тот, кого ты любишь.
Злобные люди жёстче, они могут большее выдержать.
Чем примитивнее человек, тем более высокого он о себе мнения… А сомнения и терпимость присущи только истинно культурному человеку. Из-за них-то он и гибнет всякий раз. Вековечный сизифов труд. Одно из самых сложных уравнений человеческого бытия.
Если человеку за семьдесят, то это преимущество: они рискует не столь большим куском жизни…
Когда человек молод, ему не бывает больно. Когда он очень стар – тоже нет. А вот в промежутке ему приходится трудно.
То, что повторяется часто, уже не может болеть так сильно.
Обман должен быть простым. Сложные надувательства почти всегда кончаются провалом.
Виноват не нападающий, а пострадавший! Он и только он – причина всех огорчений. Такова моднейшая психология.
Не страшно. Пока жив друг – ничто не страшно.
Иной раз печаль – высшее счастье.
Чем дешевле вещь, тем больше на ней зарабатываешь.
Отстоять себя в беде - огромное искусство. Благотворительность – это корова, которая плохо доится и даёт очень мало молока.
Чем больше пустяков считаешь везением, тем чаще тебе везёт.
Когда человек боится, то обычно ничего не случается. Неприятности приходят именно тогда, когда их совсем не ждёшь.
Веселье – это милое и снисходительное дитя терпимости… В наши дни веселья больше нет. Оно утрачено. Для веселья нужно слишком много – знание, превосходство, скромность и умение спокойно покоряться судьбе. Всё это отступило перед диким и нетерпимым идеализмом, стремящимся исправить нынешний мир. Но все, кто пытались исправить мир, всегда только ухудшали его, а диктаторы – те и вовсе не бывают весёлыми.
-Диктаторы не сходят с ума. – Конечно нет. Но они и не становятся разумными.
Дневной страх как-то разумен, а ночной – безграничен.
Иной раз человеку кажется, будто он очень хитёр; именно тогда он обычно и делает глупости.
Любой город перестаёт быть враждебным, как только ты в нём поел и попил.
Настоящие эмигрантские закутки. Приятного в них, конечно, мало, и всё-таки по-своему они уютны. Они как бы обещают не более того, что могут выполнить.
Огромное, пустое, бесполезно уходящее время; этот притаившийся враг разъедает и подтачивает энергию, нескончаемое ожидание рождает усталость, а смутный страх парализует силы.
Человек велик в своих высших проявлениях. В искусстве, в любви, в глупости, в ненависти, в эгоизме и даже в самопожертвовании. Но то, что больше всего не достаёт нашему миру, - это известная, так сказать, средняя мера доброты.
Хорошая память – основа дружбы и гибель любви.
Наши праотцы трепетали перед громом и молнией, перед тиграми и землетрясениями; более близкие предки – перед саблями, разбойниками, мировыми болезнями и Господом Богом; мы же трепещем перед бумажками, на которых что-то напечатано, - будь то деньги или паспорт. Неандертальца убивали дубинкой, римлянина – копьём, средневековый человек погибал от чумы, нас же можно запросто умертвить куском бумаги.
У древних греков способность мыслить считалась великим даром. Затем она стала счастьем. Позже – болезнью. Сегодня она – преступление. История культуры – это история страдания тех, кто её создавал.
Пока человек жив – ничто не потеряно.
Иногда человек знает, что может поступить только так и не иначе.


=Триумфальная арка=

Вечное дешёвое отчаяние - отчаяние ночной темноты. Приходит с темнотой и исчезает вместе с нею.
И что бы с Вами не случилось - ничего не принимайте близко к сердцу. Немногое на свете долго бывает важным.
Ночь многое усложняет.
Жизнь - это нечто большее, чем свод сентиментальных заповедей.
Когда умираешь, становишься каким-то необычайно значительным, а пока жив, никому до тебя нет дела.
Кто бы мог жить не забывая? Но кто способен забыть всё, о чём не хочется помнить? Шлак воспоминаний, разрывающий сердце. Свободен лишь тот, кто утратил всё, ради чего стоит жить.
Когда у человека уже нет ничего святого - всё вновь и гораздо более человечным образом становится для него святым.
От оскорбления можно защититься, от сострадания нельзя.
К чему пытаться что-то строить, если вскоре всё неминуемо рухнет? Уж лучше плыть по течению, не растрачивая сил, ведь они - единственное, что невозможно восстановить.
Жить - значит жить для других. Все мы питаемся друг от друга. Пусть хоть иногда теплится огонёк доброты... Не надо отказываться от неё. Доброта придаёт человеку силы, если ему трудно живётся.
Власть - самая заразная болезнь на свете.
Всё, что можно уплатить с помощью денег обходится дёшево.
Любовь - самая зыбкая разновидность счастья.
Один из двоих всегда бросает другого. Весь вопрос в том, кто кого опередит.
Когда больше ничего не существует, несчастье перестаёт быть несчастьем. Ведь нет ничего, с чем можно его сравнить.
Так бывает всегда: только мелочи объясняют всё, значительные поступки ничего не объясняют.
Женщина от любви умнеет, а мужчина теряет голову.
Дай женщине пожить такой жизнью, которую ты ей предложить не сможешь, и наверняка потеряешь её. Она попытается обрести эту жизнь вновь, но уже с кем-нибудь другим, способным обеспечивать её всегда.
Никогда не стоит мельчить то, что начал делать с размахом.
Можно ревновать к самой любви, отвернувшейся от тебя, но не к её предмету.
Но если кристалл раскололся под тяжким молотом сомнения, его можно в лучшем случае склеить, не больше. Склеивать, лгать и смотреть, как он едва преломляет свет, вместо того, чтобы сверкать ослепительным блеском. Ничто не возвращается. Ничто не восстанавливается.
Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец.
Ни один человек не может стать более чужим, чем тот, кого ты в прошлом любил.

=Искра жизни=

Ненависть и воспоминания в той же мере, что и боль, способны разрушить надломленное «я».
Что не касается тебя лично, всегда можно осуществлять с безграничным рвением.
Отторгнутый, изолированный кусочек жизни на территории неотвратимой смерти.
Пятьсот девятый знал о распространённом в бараках суеверии. Сказанное утрачивало надёжность и достоверность, - а обманутая надежда всегда означала существенную потерю энергии. Это и предопределяло настороженность и осмотрительность всех.
При оказании сопротивления главное – помнить лишь о том, чего добиваешься в итоге, а не как это выглядит со стороны. Бессмысленное мужество – это самоубийство.
Размышления могут изматывать не меньше, чем напряжённый бег.
Леность сердца… страх… симуляция совести… вот, в чём наша беда…
Это тоже важно… что-нибудь давать…
Казалось, будто он говорил: «Мы больше не обречены на смерть, у нас есть маленький шанс». В этом заключалось гигантское различие между отчаянием и надеждой.
И мы выберемся отсюда. Раньше это нас бы сломало. Это было слишком далеко. Было слишком много разочарований. Но это прошло. Теперь оно наступило. Теперь оно должно нам помочь. Мы должны его пожирать вместе с нашими мозгами. Оно как мясо.
Совершилось и почти удалось злодеяние в мировом масштабе: закон жизни отдан на поругание, исхлёстан бичом, сожжён огнём; разбой стал нормой, убийство – добродетелью, террор – законным деянием. И теперь, именно в этот момент, четыреста жертв произвола неожиданно осознали: «Всё, с них довольно!» И маятник резко качнулся. Они почувствовали, что речь идёт о спасении не только отдельных стран и народов; на карту поставлен закон самой жизни, её заветы, у которых было много названий, и самое простое и древнее – это Бог. И это означало - и человек.
Иногда умирает сотня людей и ничего не ощущаешь, а иногда один, с которым в общем-то не многое тебя связывает, а кажется, будто это тысяча.
Силу нашего воображения нельзя измерить точными данными. Да и чувства под влиянием цифр не становятся глубже. Их можно измерить лишь в пределах единицы. Казалось бы, единица, - но и её вполне хватает, если есть глубина восприятия.
Если во что-то веришь, страдания не столь мучительны.

=Время жить и время умирать=

Удивительно, как начинаешь понимать других, когда самому подопрет. А пока тебе хорошо живется, ничего такого и в голову не приходит.
Хорошо, когда есть сигареты. Иногда это даже лучше, чем друзья. Сигареты не сбивают с толку. Они молчаливые друзья.
Благоразумие и логика плохо вяжутся с утратами и страданием.
Вероятно, каждый человек для одного бывает хорош, а для другого – плох.
Но если бы каждый не старался непременно убедить другого в своей правде, люди, может быть, реже воевали бы.
Уж мы такие! Ужасно боимся собственных чувств. А когда они возникают - готовы считать себя обманщиками.
Храбр тот, кто имеет возможность защищаться. Все остальное - бахвальство.
Есть такое старинное солдатское правило: коли ничего не можешь сделать, постарайся хоть не волноваться.
Опасность - дело слишком серьезное. Насколько оно серьезно, примешь только, когда видел много смертей.
Пока тебя мучит множество вопросов, ты ни на что и не способен. И только когда уже ничего не ждешь, ты открыт для всего и не ведаешь страха.
Во время войны все представления людей о счастье всегда связываются с едой.
… не обманывает только самое простое: тепло, вода, кров над головой, хлеб, тишина и доверие к собственному телу…
Когда любишь, рождаются все новые страхи, о которых раньше и не подозревал.
Легко осуждать и быть храбрым, когда у тебя ничего нет. Но когда у тебя есть что-то дорогое, весь мир меняется. Все становится и легче, и труднее, а иногда и совсем непереносимым. На это тоже нужна храбрость, но совсем иного рода, у нее другое название…
Никогда не спорь с тем, кто потерял руку или ногу, - он всегда будет прав. Спорить можно с тем, у кого прострелено легкое, или осколок засел в желудке, или кому, быть может, пришлось и того хуже, но, как это ни странно, не с человеком после ампутации.
Книги иногда помогают пережить тяжелые часы.
Так уж человек устроен. Не успеет избавиться от одной опасности, как опять готов рисковать.
Здесь, в тылу, война совсем иная. На фронте каждому приходится бояться только за себя; если у кого брат в этой же роте, так и то уж много. А здесь у каждого семья, и стреляют, значит, не только в него: стреляют в одного, а отзывается у всех. Это двойная, тройная и даже десятикратная война.
Чего нельзя простить? - размышлял он. После этой войны так бесконечно много надо будет прощать и нельзя будет простить! На это не хватит целой жизни.
Если хочешь, чтобы люди ничего не заметили, не надо осторожничать.
Смеяться ведь лучше, чем плакать. Особенно, если и то и другое бесполезно.
Умирают всегда слишком рано, даже если человеку девяносто.
Обычно считают, что убийца всегда и всюду должен быть убийцей и ничем иным. Но ведь даже если он только время от времени и только частицей своего существа является убийцей, то и этого достаточно, чтобы сеять вокруг ужасные бедствия.
Встречаются коменданты концлагерей, не лишенные чувства юмора, эсэсовцы-охранники, которые относятся друг к другу по-приятельски, добродушно. И бывают подпевалы, которые видят во всем одно лишь добро и не замечают ужасного зла или же объявляют его чем-то временным, суровой необходимостью. Это люди с весьма эластичной совестью.
Ненавидеть! Кто может позволить себе такую роскошь? Ненависть делает человека неосторожным.
Не следует говорить слишком много, и думать тоже… Это ослабляет. Воспоминания тоже… Когда ты в опасности, надо думать только о том, как спастись.
Церковь - единственная диктатура, которая выстояла века.
…старое солдатское правило: действуй, пока никто не успел тебе запретить.
Ночью каждый таков, каким ему бы следовало быть, а не такой, каким он стал.
Если не предъявлять к жизни особых претензий, то все, что ни получаешь, будет прекрасным даром.
…все надо делать постепенно, шаг за шагом, и не пытаться решать мировые проблемы, когда тебе угрожает опасность.

=Чёрный обелиск=

Осень и весна -- самый выгодный сезон для торговцев похоронными принадлежностями: людей умирает больше, чем летом и зимой; осенью -- потому, что силы человека иссякают, весною - потому, что они пробуждаются и пожирают ослабевший организм, как слишком толстый фитиль тощую свечу.
Добродетель, юность и наивность! три самые большие драгоценности нашей жизни?
- А что на свете безнадежнее многоопытности, старости и холодного рассудка? - Бедность, болезнь и одиночество, - отзываюсь я и становлюсь вольно.
Только идиоты утверждают, что они не идиоты. Противоречить им бесполезно.
После войны прошло четыре с половиной года, - наставительно отвечает он. - Тогда безмерное несчастье сделало нас людьми. А теперь бесстыдная погоня за собственностью снова превратила в разбойников. Чтобы это замаскировать, нам опять нужен лак хороших манер. Ergo! Нет ли у тебя еще одной сигары? Эта фабрика никогда не позволит себе подкупать служащих одной сигарой.
Человек живет, ты прав! Кто пытается вникнуть глубже, тот пропал.
Странное дело: если бы близкие при жизни иного покойника хоть наполовину так заботились о нем, как тогда, когда им от этого уже нет никакой пользы, трупы наверняка охотно отказались бы от самых дорогих мавзолеев; но уж таков человек: по-настоящему он дорожит только тем, что у него отнято.
Хлеб и вино претворяются в тело и кровь Христову. Это чудо – такое же, как сотворение человека, возникшего из глины и праха… третье чудо состоит в том, что человек не знает, как ему быть со вторым, и все беспощаднее эксплуатирует и уничтожает себе подобных, а краткий срок между рождением и смертью старается как можно больше заполнить эгоизмом, хотя каждому с самого начала абсолютно ясно одно: он неизбежно должен умереть.
- Разве камни - живые? - Ну конечно. Они самые живые. Настолько, что они вечны.
Бросьте ваши фокусы, - ворчит он по моему адресу. - Да я уж и так решил бросить, - отвечаю я. - Но только мне трудно. Ведь то, что вы называете фокусами, в других местах называют хорошими манерами.
В двенадцать лет каждый человек – гений. Он теряет свою оригинальность лишь с наступлением половой зрелости, а она – довольно унылый суррогат утраченной свободы духа.
То, чего не можешь заполучить, всегда кажется лучше того, что имеешь. В этом и состоит романтика и идиотизм человеческой жизни.
Наша беда в том, что нет в нас ни настоящей глупости, ни истинной разумности. А вечно - середка на половине, сидим, как обезьяны, между двумя ветками. От этого устаешь, а иногда становится грустно. Человек должен знать, где его место.
Добро тоже таит в себе опасность, оно может причинить больше разрушений, чем простенькое зло.
Если судить по извещениям о смерти и некрологам, то можно вообразить, что человек - абсолютное совершенство, что на свете существуют только благороднейшие отцы, безупречные мужья, примерные дети, бескорыстные, приносящие себя в жертву матери, всеми оплакиваемые дедушки и бабушки, дельцы, в сравнении с которыми даже Франциск Ассизский покажется беспредельным эгоистом, любвеобильнейшие генералы, человечнейшие адвокаты, почти святые фабриканты оружия - словом, если верить некрологам, оказывается, на земле живут целые стаи ангелов без крыльев, а мы этого и не подозревали. Любовь, которая на самом деле встречается в жизни очень редко, после чьей-нибудь смерти начинает сиять со всех сторон и попадается на каждом шагу. Только и слышишь о первоклассных добродетелях, заботливой верности, глубокой религиозности, высокой жертвенности; знают и оставшиеся, что им надлежит испытывать: горе сокрушило их, утрата невозместима, они никогда не забудут умершего! Просто воодушевляешься, читая такие слова, и следовало бы гордиться, что принадлежишь к породе существ, способных на столь благородные чувства.
Люди и без того наделены удивительным даром лгать и обманывать себя, но этот дар особенно блистает в случаях смерти, и человек называет его пиететом. Самое удивительное, что он очень скоро сам проникается верой в свои утверждения, как будто сунул в шляпу крысу, а потом сразу вытащил оттуда белоснежного кролика.
Дело в том, что человек не только извечно лжет, он также извечно верит в добро, красоту и совершенство и видит их даже там, где их вовсе нет или они существуют лишь в зачатке.
Одиночество не имеет никакого отношения к тому, много у нас знакомых или мало.
У каждого своя смерть, он должен пережить ее в одиночку, и тут никто не в силах ему помочь.
- Для христианина смерть не проблема. И не обязательно наслаждаться ею; но понять, что это такое, ему легко. Смерть - это врата к вечной жизни. Тут бояться нечего. А для многих она освобождение. - Каким образом? - Освобождение от болезни, страданий, одиночества и нищеты. - Бодендик делает глоток вина, задерживает его во рту и с наслаждением смакует, двигая румяными щеками.
Сомнение – оборотная сторона веры.
Страдания любви нельзя победить философией – можно только с помощь другой женщины.
Если политическое убийство совершается справа, это считается делом почетным и тогда принимают во внимание множество смягчающих обстоятельств. У нас республика, но судей, чиновников и офицеров мы в полной неприкосновенности получили от прежних времен. Чего же ждать от них?
Странно, думаю я, сколько убитых видели мы во время войны - всем известно, что два миллиона пали без смысла и пользы, - так почему же сейчас мы так взволнованы одной смертью, а о тех двух миллионах почти забыли? Но, видно, всегда так бывает: смерть одного человека - это смерть, а смерть двух миллионов - только статистика.
Многие люди добры и честны, пока им плохо живется, и становятся невыносимыми, едва только их положение улучшится, особенно в нашем возлюбленном отечестве; самые робкие и покорные рекруты превращались потом в самых лютых унтер-офицеров.
Стань богаче других, если тебя злит их богатство.
Нападай на противника в ту минуту, когда он считает, что уже победил, и в том месте, где они меньше всего ожидает нападения.
Никогда не показывай женщине новых мест, тогда ей туда и не захочется и она от тебя не убежит.
В одной этой пресловутой фразе "все пойдет по-другому" заключено универсальное оружие всех демагогов земного шара.
- Хаос, - говорит Вернике. - Но действительно, ли это хаос, или он только кажется нам таким? Вы когда-нибудь думали о том, каким оказался бы мир, будь у нас одним органом чувств больше? Почему мы навсегда ограничили себя пятью чувствами? Почему мы не можем когда-нибудь развить шестое? Или восьмое? Или двенадцатое? Разве мир не стал бы тогда совсем иным? Допустим, что с развитием шестого чувства уже исчезло бы понятие времени. Или пространства. Или смерти. Или страдания. Или морали. И уж, наверное, изменились бы теперешние понятия о том, что такое жизнь. Мы проходим через наше бытие с довольно ограниченными органами восприятий. У собаки слух лучше, чем у любого человека. Летучая мышь вслепую находит дорогу, невзирая на все препятствия. У мотылька есть собственный радиоприемник, и он летит за многие километры прямо к своей самке. Перелетные птицы ориентируются куда лучше нас. Змеи слышат поверхностью кожи. Естествознанию известны сотни подобных примеров. Как можем мы при таких условиях знать что-нибудь наверняка? Достаточно расширить сферу восприятия одного из органов или развить новый - и мир изменится, изменится и понятие Бога.
Но, видно, так уж повелось на свете: когда мы действительно что-то начнем понимать, мы уже слишком стары, чтобы приложить это к жизни, так оно и идет - волна за волной, поколение за поколением, и ни одно не в состоянии хоть чему-нибудь научиться у другого.
Каждое убийство, каждый смертельный удар - все равно что первое в мире убийство - Каин и Авель, все начинается сызнова.
Время - это предрассудок. Вот в чем тайна жизни. Только мы не знаем этого.
Вся суть в мундире, только в мундире. Отними у военных мундир - и не найдется ни одного человека, который захотел бы стать солдатом.
- Кто знает, может быть, у смерти совсем другое имя. Мы ведь видим ее всегда только с одной стороны. Может быть, смерть - это совершенная любовь между нами и Богом.
Многое приходится нам покидать, и мы постоянно вынуждены все оставлять позади; когда идешь навстречу смерти, то перед нею всегда нужно представать нагим, а если возвращаешься, то приходится сызнова завоевывать все покинутое нами.
Не пренебрегайте великой мудростью церкви. Это единственная диктатура, которая устояла в течение двух тысячелетий.
А жизнь, хорошая или плохая, все равно есть жизнь, это замечаешь, только когда вынужден ею рисковать.
Только если окончательно расстанешься с человеком, начинаешь по-настоящему интересоваться всем, что его касается. Таков один из парадоксов любви.
Да и быть сытым - совсем не значит хорошо питаться. Быть сытым - значит просто набить желудок всем, что попадется, а вовсе не тем, что идет на пользу.
Где ложь и где правда, знает только Бог. Но если он Бог, то не может существовать ни лжи, ни правды. Тогда все - Бог. Лживым было бы только то, что вне его. Если же существовало бы что-нибудь вне его или противоположное ему, он был бы только ограниченным богом. А ограниченный бог - не Бог. Значит, или все правда, или Бога нет.
Все, что пережито и прошло, становится приключением! До чего отвратительно! И чем страшнее все было, тем впоследствии представляется более заманчивым. Судить о том, что такое война, могли бы по-настоящему только мертвые: только они одни узнали все до конца.
Наша проклятая память - это решето. И она хочет выжить. А выжить можно, только обо всем забыв.
Какая гордыня, воображать, будто жизнь имеет начало и конец!
Начало и конец, думаю я и вдруг понимаю, что она имела в виду: гордыня воображать, что можно вырезать и выделить свою маленькую жизнь из этого огня и кипенья и сделать наш обрывок сознания судьей ее продолжительности, тогда как эта жизнь - просто маленькая пушинка, которая недолгое время плавает в нем. Начало и конец - выдуманные слова для выдуманного понятия времени, плод тщеславного сознания амебы, не желающего раствориться в чем-то более великом.
Каждый неизменно находится на пути к Богу. Весь вопрос в том, что человек под этим разумеет.
Да и что, в сущности, не получено нами от покойников? Наш язык, наши привычки, наши познания, наше отчаянье - все!
Никогда не предпринимай никаких сложных ходов, если того же можно достичь гораздо более простыми способами. Это одно из самых мудрых правил жизни. Применять его на деле очень трудно. Особенно интеллигентам и романтикам.
Никогда не изображай из себя духовного Геркулеса, если можно достичь того же с помощью новых брюк. Тогда ты не раздражаешь другого человека, ему не нужно делать усилия, чтобы дотянуться до тебя, ты сохраняешь спокойствие и непринужденность, а то, что является предметом твоего желания, выражаясь образно, само дается тебе в руки.
Цинизм - та же сердечность, только с отрицательным показателем.

=Ночь в Лиссабоне=

Но во время бегства и опасности, в отчаянии как раз и начинаешь верить в чудо: иначе нельзя выжить.
Когда у тебя нет родины, потери особенно тяжелы.
Если ничем нельзя помочь другому - пусть голодный есть хлеб, пока его не отняли.
В неприятных воспоминания есть одна хорошая сторона: они убеждают в том, что он теперь счастлив, даже если секунду назад он в это не верил.
Никогда мир не кажется таким прекрасным, как в то мгновение, когда вы прощаетесь с ним, когда вас лишают свободы.
Но разве каждый не хочет удержать то, что удержать невозможно?
В панике человеку кажется, что на него направлены все прожекторы, и весь мир только тем и живёт, чтобы найти его.
Люди в истерике и страхе следуют любым призывам, независимо от того, кто и с какой стороны начинает их выкрикивать, лишь бы только при этом крикун обещал человеческой массе принять на себя тяжёлое бремя мысли и ответственности.
В любви вообще слишком много спрашивают, а когда начинают к тому же докапываться до сути ответов - она быстро проходит.
Ненависть - это кислота, которая разъедает душу, всё равно, ненавидишь ли сам или испытываешь ненависть другого.
Для тех, кто против своей воли превратился в изгнанника, обычные будни давно уже казались несбыточной фантасмагорией, а самые отчаянные авантюристы обращались в сущую муку.
Время - это слабый настой смерти.
Если всё затоплено чувством, места для времени не остаётся, словно достигаешь другого берега, за его пределами.
Заботы убиваю так же, как дизентерия, от них надо держаться подальше; а справедливость - это вообще роскошь, о которой можно говорить только в спокойные времена.
Когда полностью зависишь от других людей, превращаешься в психолога, тщательно взвешивающего мельчайшие детали, хотя сам в это время едва можешь дышать от напряжения, или, может быть, именно благодаря этому.
Одиночество ищет спутников и не спрашивает, кто они. Кто не понимает этого, тот никогда не знал одиночества, а только уединение.

=Жизнь взаймы=

Сострадание - плохой спутник, но ещё хуже, когда оно становится целью путешествия.
Пусть её жизнь будет подобна свету без тени, счастью без сожаления, горению без пепла.
Я знаю, что умру. И знаю это лучше тебя, вот в чём дело, вот почему то, что кажется тебе просто хаотическим нагромождением звуков, для меня и плач, и крик, и ликование; вот почему то, что для тебя будни, я воспринимаю как счастье, как дар судьбы.
Жизнь - это парусная лодка, на которой слишком много парусов, так что в любой момент она может перевернуться.
Чтобы что-то понять, человеку нужно пережить катастрофу, боль, нищету, близость смерти.
Почти ни один человек не думает о смерти, пока она не подошла к нему вплотную.
Если бы мы постоянно жили с сознанием неизбежной смерти, мы были бы более человечными и милосердными.
Человек, которому предстоит долгая жизнь, не обращает на время никакого внимания, он думает, что впереди у него целая вечность. А когда он потом подводит итоги, то оказывается, что всего-то у него было несколько дней или в лучшем случае несколько недель.
На самом деле человек счастлив только тогда, когда меньше всего обращает внимания на время и когда его не подгоняет страх.
Всё на свете содержит в себе свою противоположность; ничто не может существовать без своей противоположности, как свет без тени, как правда без лжи, как иллюзия без реальности, - все эти понятия не только связаны друг с другом, но и неотделимы друг от друга.

=Земля обетованная=

Надежда доканывает человека вернее всякого несчастья.
Пока ты жив, ничего не потеряно до конца.
Ненависть к иностранцам - вернейший признак невежества.
Человек вообще не меняется. Когда его совсем прижмёт, он клянётся начать правдивую жизнь, но дай ему хоть чуток вздохнуть, и он разом забывает все свои клятвы.
Одиночество - это болезнь, очень гордая и на редкость вредная.
Беден тот, кто уже ничего не хочет.
Чтобы жить без корней, надо иметь сильное сердце. Память - лучший фальсификатор на свете; всё, через что человеку случилось пройти, она с лёгкостью превращает в увлекательные приключения; иначе не начинались бы всё новые и новые войны.
Эмоции, равно как и заботы, омрачают ясную голову. Всё ещё сто раз переменится.
Помощь приходит, только когда она не нужна.
Кто лишился корней, тот ослаблен и подвержен напастям, которых нормальный человек и не заметит. Особенно опасным становится разум, работающий вхолостую, как жернова мельницы без зерна.
Кто научился ждать, тот надёжнее защищён от ударов разочарования.
Все гениальные идеи просты. Потому-то они так тяжело и даются.
Бойся собственной фантазии: она преувеличивает, преуменьшает и искажает.
О войне имеют право рассказывать только павшие - они прошли её до конца. Но их-то как раз и заставили умолкнуть навеки.
Как же далеки те времена, когда военные в древнем Китае считались самой низшей кастой, даже ниже палачей, потому что те убивают только преступников, а генералы - ни в чём не повинных людей. Сегодня они у нас вон в каком почёте, и чем больше людей они отправили на тот свет, тем больше их слава.
Мысли о неотвратимом ослабляют в минуты опасности.
Заботы о завтрашнем дне ослабляют рассудок сегодня.
Не дай эмоциям возобладать над аппетитом. При некотором навыке одно совершенно не мешает другому.
Чтобы от себя убежать, надо знать, кто ты такой. А так получается только бег по кругу.
Бедность учит благодарности.
О смерти не разглагольствуют. Это предмет для светской беседы прошлого столетия, когда смерть, как правило, была следствием болезни, а не бомбёжек, артобстрелов и политической морали уничтожения.
Собственность стесняет свободу.
Надежда умирает тяжелее, чем сам человек.
Ночью всё совсем по-другому, ночью правят иные законы, чем средь бела дня.
Разум и терпимость всегда были в меньшинстве.
Стратегия в голове - половина успеха.
Самая большая опасность подстерегает того, кто думает, будто он уже спасся.
Кто думает о будущем, тот не умеет распорядиться настоящим.
Из первобытного страха смерти любовь выращивает страх за другого, страх за любимого человека.
Ничего не страшно, пока ты здоров.
Не стоит бестактными вопросами принуждать человечество к бестактным ответам.
Ревность - это не водопроводный кран, чтобы перекрыть его когда захочешь.
Воспоминания, если уж хочешь ими пользоваться, надо держать под неусыпным контролем, как яд, иначе они могут и убить.
Кто любит, тот не пропащий человек, даже если его любовь обернулась утратой; что-то всё равно останется - образ, отражение, пусть даже омрачённые обидой или ненавистью, - остаётся негатив любви.
Живи настоящим и думай только о нём; будущее само о себе позаботится.
Память самый подлый предатель на свете.

=Тени в раю=

Не стоит заглядывать чересчур глубоко в душу, иначе скоро наткнёшься на решётку, которая ведёт в подземные каналы, где текут нечистоты.
Счастье не стабильное состояние, а лишь зыбь на воде.
На похоронах трудно избежать пафоса и тайного, глубокого удовлетворения оттого, что это не ты лежишь в этом ужасном отполированном ящике.
Прошлое, давно минувшее и потому особенно пленительное.
Ночью всё кажется более драматичным и более масштабным: все ценности, все понятия.
О счастье можно говорить минут пять не больше. Тут ничего не скажешь, кроме того, что ты счастлив. А о несчастье люди рассказывают ночи напролёт.
Все громкие слова о счастье бледнеют перед словом "болезнь".