Постоянно спотыкаться на одном и том же месте, а затем искренне недоумевать и с удивлением смотреть под ноги, размышляя над тем, как это опять возможно.
Для памяти:
Если человек совершает одну и ту же ошибку дважды, он должен поднять руки вверх и признаться либо в беспечности, либо в упрямстве. (с)
А если человек совершает такие ошибки раз за разом, на постоянной основе, просто надеясь, что в этот раз все получится, ведь он "так изменился"? чушь и глупости - дураком был, дураком и останется, ибо факт, а с ним не поспоришь.

Когда начинаешь задумываться, вспоминать о том, что было и чего не было, всегда приходит апатия. Постоянные вопросы, озвученные в тишине самому себе, едва слышно, лишь слегка ощущаемые, вместо ответов приносят с собой равнодушие. После не будет ничего, что теплилось внутри изъяли недомолвками, электронными улыбками, в которых ни капли света. Сначала едва ли можно сдержать гнев, разочарование - бьешь кулаком о стену, сдерживаешь крик. Потом забываешь, потому что лучший способ избавиться от этой болезни - забыть или уйти, оставив все, как есть.
Откидываешь пройденное, и берешь новую жизнь, чтобы снова осторожно ступать по ступеням наверх. Шаг за шагом, одолевая новые трудности, но уже с холодным равнодушием, будто так оно и надо...

Танцуй со мной когда никого нет и руки расскажут, что скрывает рассвет Ты же знаешь, знаешь я очень хочу дотянуться до солнца и не сгореть..(с)

Я знал, что являюсь предметом острого любопытства собственного дядюшки, но так же знал, что тот остерегается подойти ко мне ближе чем на несколько метров. При виде меня лицо еврея морщилось, как при близком контакте с прокаженным, смертельно больным. Собственно, по началу это лишь раздражало меня, а вскоре я привык попросту не обращать внимания на старика.
Деревня же в те времена переживала не лучшие моменты. Странная болезнь постигала молодых людей, и с каждым днем обескровленных трупов становилось все больше.
Я нашел свою выгоду в последующей жизни - больше свободы передвижения. Теперь уже без всякого стеснения со стороны родственника выбирался за пределы замка и ставил свои правила окружающей меня жизни. Если в прошлом я мог лишь запугивать, расхаживая разукрашенным по окрестностям, дабы попугать встретившихся, то сейчас обрел совершенную власть. Ставил себя выше людей, нет..я был на вершине. А остальное лишь сор, пища, созданная специально для нас.
Стоит ли говорить, что я ошибался?
Уже несколько лет в замке не появлялось ни души. Можно было бы подумать, что еврей умер тихо себе в комнате. Вот только чутье у меня было хорошее, а подобных запахов я не улавливал. Не помню точно, как все произошло, ту первую встречу. В последнее время я слишком много забываю важного..
У Аристида Торкья не было особо примечательной внешности. Худощавый мужчина лет сорока с серыми волосами, небрежно обхваченными грубой тканью. Спустившись в холл я почувствовал на себе пронзительный взгляд серо-голубых глаз мужчины.
- Не имеет смысла растрачивать силы на бесполезные стремления огородить себя от окружающего. Именно ты должен задавать судьбе ритм. - На губах мужчины заиграла чарующая улыбка, а в глазах вспыхнул дразнящий огонек, что совсем выбило меня из равновесия. С несколько минут я застывшее наблюдал за незнакомцем, прежде чем невольно принял протянутую руку. - Позволь мне вести тебя. - Это может показаться странным, но я последовал.
Далее помню лишь тепло улыбки, сплоченность в работе над книгой, огонь..

- ... обвиняются также в том, что отрицали Святую Троицу и Пресвятую Деву Марию, оскверняли имя Господа нашего Иисуса Христа, плевали на распятие в храме и восхваляли Сатану.
По телу необъяснимая дрожь, но, может быть, она передается и от парня стоящего рядом. Мориан Цаниполо, вторая рука Аристида. Черные как ночь глаза потускнели, под глазами залегли круги, а кровь на запястьях запеклась и представляла собой ужасающую картину. В отвращении отвернувшись, я все так же низко склонив голову, уже осматривал присутствующих.
Епископ важно зачитывает приговор. В груди стояло мерзкое чувство нехватки кислорода, скорее всего из-за обилия народа в помещении. В воздухе неприятно сквозили запахи немытых тел и крови, переплетающиеся с ароматами дорогих духов присяжных.
- Названный же Аристид, сын мастера Торкья, повинен в том, что напечатал книгу, именуемую как "Девять врат в Царство теней". Книга сия весьма полезна магам и чародеям, поклоняющимся Сатане и приспешникам его..
Колодки приятно студят горячую кровь на запястьях, на щеках яркие пятна. Ноги подкашиваются из-за тяжести железа, щедро взваленной на хрупкое истощенное тело. Обвиняющий монолог заканчивается, призывая поднять головы, что дается с огромным трудом и упорством. Глаза тут же натыкаются на кардинала, в обществе которого предполагалось провести все последующее время, после очередной порции боли.

Камеру наполнил болезненный вскрик, переходящий в сип, срывающийся с потрескавшихся губ. Остатки сознания отвергают происходящее.
- Всего лишь предосторожность. Метка. - бесстрасный голос палача. Перед глазами поплыло, а вскоре совсем потемнело, забирая с собой.
Я потерял сознание, проснулся уже совсем в другом месте..
В голове все еще тяжело, нос улавливает совсем слабые знакомые запахи. Громыхание тяжелой металлической двери эхом отзывается мигренью. Чистые, ясные фиалковые глаза упираются в сидящего недалеко. Легко приподняв меня за руку, палач резко подтягивает к столу, где выжидает довольно важная персона. Взгляд несколько отстраненный, но все же твердый и решительный. Совсем не взгляд истощенного, слабого мальчика. Кожа на плече все еще горит, принося жгучую, острую боль. Уголки губ приподнимаются.
- Из того, что я скажу или не скажу, все равно последует казнь моя и моего учителя... - облизал потрескавшиеся губы. Говорить было очень сложно, из-за резни в горле. Слишком много криков, все еще стоявших в голове. - К чему же напрягать свое тело ради ненужной болтовни?..
Я оглядывал пришедшего с нарастающим любопытством, что-то в кардинале было непостижимое.
- Но я Вам скажу... Вам... одному. Думаю, Вас заинтересует то, что я могу выложить... - закашлялся, прислонив ладонь ко рту. Запястья пронзило острой болью.- Но... за отдельную плату...
- Вот как? - взгляд светлых глаз, наконец, обратился на обвиняемого. По лицу кардинала невозможно было ничего угадать, оно было спокойным и бесстрастным. Выпростав тонкую бледную руку и просвечивающими на запястье голубоватыми жилками, он сделал знак стоящему позади меня стражнику. Тот верно истолковал его движение и, опустив тяжелую ладонь на мое плечо и с силой сжал пальцы. Согнулся пополам, ощущая мгновенно перекрывшую все чувства боль. Ключица хрустнула, поддаваясь под жесткими пальцами стражника. С силой сжав зубы, прислонился лбом к холодному железу кандалов на запястьях. С губ вновь срывается сбивчивый болезненный стон.
- Дерзость наказуема, - равнодушно сообщил кардинал и продолжил: - Покаяние очистит твою душу от греха и вернет к свету.
- Твои слова будут записаны и переданы епископу для прочтения и принятия решения.
Поймав направленный на него взгляд, стражник отступил в тень, разом потеряв дар речи, зрения и слуха.
Покаяние. В глазах - лед ненависти вместе с не присмиревшей болью.
- "Деломеланикон"... Скажите, Вы нашли его среди пламени, съедающей рукописи учителя? - вновь ухмыльнулся и сплюнул на тюремный пол.
Рука невольно потянулась к плечу, но была удержана кандалами. Я потянулся вперед, к светловолосому кардиналу, глаза неотрывно следили за выражением лица собеседника. За этой непроницаемостью должно что-то скрываться.
- "Деломеланикон"? - светлая бровь ползет вверх. Кардинал заинтересован, и скрывать свой интерес смысла не видит.
- Текст, послуживший основой для "Девяти врат". Да, нам известно, что еретик Торкья использовал гравюры из "Деломеланикона", чтобы украсить собственное произведение.
- Выйди, - кивнул он стражнику и, дождавшись, когда они останутся одни в камере, спросил: - Что ты знаешь о "Деломеланиконе"?
Пронзительный взгляд фиалковых глаз. Пристально следя за кардиналом отрицательно качаю головой, но все же вздрагивая от каждого его движения.
- Да, именно этот текст... - почти шепот с хрипотцой разодранного горла.
Внимательно проследил за удалившейся фигурой, и лишь когда дверь закрылась за спиной стражника, вновь обратил взгляд на молодого кардинала.
- Нет... Как я говорил, после платы. Ничего более я Вам не скажу... - хотел, было, инстинктивно пожать плечами, но запоздало понял, что не следует, так как плечо будто пронзило током. Губы скривились. - Или же унесу знания с собой... в Геену? - приподнял бровь, следуя примеру.
- Чего ты хочешь? - кратко спросил мужчина, поднимаясь и подходя к юному еретику. На лице было написано холодное пренебрежение.
- Отдал знания человеку? - шепотом, стирая капли пота и крови с его лица, - Ты и правда глупец. За что и платишь теперь...
Взгляд его прошелся по ключице, заставив неприятно поморщиться и невольно сжаться.
- Я слушаю тебя.
Уперся взглядом в глаза кардиналу, не отводя своих.
- Он непросто человек, он Великий... - буквально произнес на одном дыхании - Он отличается от этих жалких святых, которые заботятся лишь о своих задницах, просиживая оные и выплевывая на судах приговоры, якобы истребляя нечисть... - пауза. - Почему же они не замечают ее у себя под носом?
Поднял руку и сжал ладонь на запястье мужчины.
- Я хочу видеть учителя. Лишь после я скажу о тексте, - непроницаемое лицо. Затем чуть смягчилось. - Позволь мне его увидеть... - сжал губы.
- Потому что - люди... - задумчиво. - ты увидишь его, - ответил кардинал, не делая попыток высвободить руку. - Обещаю.

Кардинал сдержал слово. Я увидел своего учителя, мастера Аристида Торкья - увидел его в последний раз на Площади Цветов, объятого пламенем и взывающего то ли к Небесам, то ли к Преисподней.
Видели ли вы когда-нибудь близкого, объятого пламенем? В глазах учителя застыл ужас, а рот перекосился от вырывавшегося крика. Зрелище было прекрасно! Видеть, как тело окутывают рыжие языки пламени, как она сначала краснеет, затем распухает и лопается, становясь пепельно-черной.
Я заворожено наблюдал за человеком, застыв, выслушивая хриплые пророчества, проклятья до боли знакомого голоса. В воздухе парил запах горящей плоти. Это были последние мгновения, когда присутствующие видели Аристида Торкья.

написано отчасти с Дарианом. Спасибо ему.

Родился я в Польше, когда с границ хлынули потоки беженцев, ища спасения в чужом крае и устраиваясь на любую подвернувшуюся работу. Одной из эмигранток оказалась и моя мать, коя была нанята в дом довольно зажиточного князя. Семейство Радеков уже тогда славилось своей дурной кровью. Частенько поговаривали, что никто из семейства еще не уходил собственной смертью, предпочитая оборвать, ее не дождавшись старости. Я не отношу себя к суеверным, но жизненные факты заставляют задуматься над былыми россказнями.
Буквально спустя несколько недель была сыграна свадьба девушки из простой семьи и влиятельного князя Радека. А еще через несколько месяцев родился и я.
Насколько бы не была любовь слепой, рано или поздно она стынет и превращается лишь в привычку видеть кого-то рядом с собой. Может первое, что подтолкнуло мою мать к измене, было тяжкие роды единственного сына. С каждым днем она все больше отдалялась от семьи, предпочитая гульные вечера в борделях, чужих домах. Отец же глушил зарождающиеся обиды в вине, постепенно повышая градус. В один из глухих к молитвам вечерам и было принято решение отправить сына к дальнему родственнику, который позаботится о его должном воспитании и обучении.

Дом, в котором жил старый еврей, простилался на высоте нескольких тысяч метров. Именно поэтому он имел весьма необычную славу в деревне, находящуюся под холмом. Жители деревни, если слышали о «соседе» нервно сплевывали и перекрещивались, стремясь быстрее увеличить расстояние между собой и замком. Контингент посетителей подобрался соответствующий, это были: либо обезумевшие одногодки еврея, хотя их круг сужался с каждым годом, не выдерживая напора современной жизни; либо путешественники, искавшие нового и неожиданного. Многие, впрочем, пропадали в доме и не возвращались, откуда пришли, считалось, что это проделки обезумевшего старика. Либо коллекционеры на личном транспорте, что облегчало подъем к дому.
Но все же, больше слухов ходило о мальчике, живущем у старика. «Порождение Дьявола», как утверждали жители деревушки, любил наведываться к ним один раз в месяц в один и тот же день, что, собственно, объяснялось просто и логически – единственным выходным днем, когда я мог выбираться погулять вволю и без надзора. Хотя и делал я это своеобразно, вымазывая лицо в гриме, отчего лицо приобретало трупный оттенок, и пачкая волосы, отчего те, грязными прядями свисали на глаза. Но иногда облик менялся совсем в иную сторону – облачался во все белое и разгуливал по деревне на белоснежном коне, пугая всех встречных суеверных. Было довольно забавным наблюдать за реакцией деревенских. Моя первая подобная вылазка стоила мне немалого - домашним арестом на несколько недель. Потом же я старался делать все более аккуратней, так, чтобы еврей не прознал.

Думаю, я забыл представиться...Меня зовут Ян Радек, потомок величественных князей Чехии. Продолжительное время жил у родного дядюшки, куда был отправлен на обучение родителями, дабы не видеть всех материнских разгулов, о которой по городу уже ползли неприятные слухи и язвительные замечания. По началу, я обеспечивался довольно солидной суммой, присылаемой из родительского очага, что позволяло нанимать высококвалифицированных, а главное, не боящихся этих мест, педагогов, но вскоре те запропали в самом доме и обучение вынужден был взять на себя прижимистый в денежном плане родственник. Вскоре, наличность стала гаснуть и редеть на глазах и позволяла лишь изредка оплачивать необходимое мне. А вскоре и совсем держался в доме только за счет вечных экспериментов старика, который удерживал «лакомый кусок» для чего-то особого. Только спустя несколько десятков лет я узнал, что приключилось с моим "очагом". Находясь по уши в долгах, отец не переставал пить и, как следствие, развивающаяся шизофрения. Любовь к жене уже проявлялась несколько по другому, плавно перетекая в фанатизм. А вскоре, застрелился, в безумной ревности отняв жизнь у служанки, спьяну спутав ее с "любимой". Мать же была найдена мертвой в одном из кварталов, об остальном история умалчивает.

Ожидаемое стариком не преминуло явиться в особый вечер, когда ночной воздух окутывал своей прохладой, гонимой из леса…
Появившийся на пороге мужчина являл собой образ степного хищника. Острые, резкие черты лица производили несколько отталкивающий эффект и одновременно притягивали очарованием глубоких черных глаз на фоне мертвецки белого лица. Черные, как крыло ворона, волосы аккуратно зачесаны назад и связаны темно-синей лентой. Представившийся, Леонор де Лакруа, не был родом этих мест и польстился на них, лишь из-за слухов большой коллекции антиквариата еврея. Но, в последствии, как оказалось, прибыл он по запаху терпкой молодой крови. Считается ли простым совпадением то, что в этот день мне исполнялось 18. Хотя особого торжества и не намечалось, но что-то меня волновало, скорее было предчувствие чего-то. Неприятное ноющее чувство в груди только усиливалось при взгляде на незнакомца.
Двое мужчин вошли в кабинет и провели там не менее часа, тихо беседуя о чем-то. Когда же вышли, на лице старика играла торжественная улыбка, а на губах Леонора лишь несколько недовольная усмешка, внушающая неясный дискомфорт. Они пожали друг другу руки, Бенони кинул взгляд на племянника и попросил проводить гостя в специально отведенную для таких случаев спальню. Внутренне сжавшись и впервые осознав, что такое животный ужас, я старался держаться от прибывшего на расстоянии, но все же не смел ослушаться родственника и молча поплелся наверх, преследуемый незнакомцем. Думаю, я ощутил всю ту полную гамму чувств, кою испытывали жители деревни при виде измазанного меня.
Но все же «это» случилось тем же вечером..
Мой последний ужин прошел в полном покое, а возвращаясь в свою комнату, я старался издавать как можно меньше звуков. На шее сомкнулись чьи-то руки, перекрывая кислород и отключая сознание. Мерзкое состояние собственной беспомощности против сдавливающих рук. Я потерял сознание практически сразу, походя на задушенную котом канарейку. Проснулся же от боли в вывернутых суставах, которая вскоре сменилась дикой болью в районе шеи. Я лежал на широкой кровати в гостиной комнате, руки крепко связаны и притянуты к спинке. Ноги разведены в стороны и тоже привязаны. Собственный страх достиг своего апогея. Глаза широко распахнуты, в глубине читается панический ужас. Рот приоткрыт в немом крике и судорожно глотает воздух. Короткие светлые волосы взъерошены, на затылке покоится чужая рука, изредка дергая короткие пряди.
Надо мной склонился высокий, изящно сложенный мужчина. Черные, как смоль волосы разметались по плечам, губы тесно прижаты к шее...Тишину комнаты резал шорох пера по бумаге. Бросив взгляд в противоположный конец комнаты, я разглядел на старика, склонившегося над листом пергамента и что-то лихорадочно черкавшего на нем. Изредка он поднимал голову и смотрел в сторону кровати... Рука незнакомца, тем временем, скользнула на бедро, то поглаживая, то царапая нежную кожу. Перед глазами начинало темнеть, будто я проваливаюсь в колодец, наполненный водой. Вскоре я исчез из этого мира. Леонор резко вцепился зубами в собственную плоть на запястье, затем поднес руку к моему рту, насыщая и наполняя собой... Дальше затмение, пробуждение и дикий животный голод, который, казалось, ничем не утолить. Так закончилась моя первая жизнь, положив начало новой, совсем иной, и по людским меркам дикой..
Получив живительную порцию для своего существования, вампир исчез из дома так же неожиданно, как и появился. Уговор со стариком был выполнен, ритуал проведен, что будет дальше, его волновало мало. Он упивался своей властью над смертными, хотя это и продлилось недолго, до второй встречи с моей персоной.
Первое время я не выходил из комнаты, не совсем разбирая свои чувства и ощущения. Дядя старался обходить комнату стороной, хотя его иногда и подергивало узнать, как чувствует себя подопытный и описать его состояние на листе. Я чувствовал это зловоние, исходившее от него - я чувствовал его страх. На второй день я еще боролся с жаждой, считая дикостью хотеть убивать. До крови кусая собственные руки, чтобы избавиться от яркого нового ощущения - от жажды. Но вскоре эти желания переползли черту, оставив животные инстинкты. Первой самостоятельной жертвой была девушка, крадущаяся из дому на свидание. Я упивался ее кровью, с глухим утробным урчанием вгрызаясь в нежную плоть.

-Тук-тук.
- Кто там?
- Смерть.
- И что?
- И все..