*мягкие наброски - как надломленный мельхиоровой ложкой кусочек бисквитного торта*
руки проваливаются в беззубую пасть полуночного бреда - покрывая белёсой ретушью силуэты, смазывая неловким движением графитные контуры - пальцы лишь сильнее сжимают карандашные грани - чёрной тенью вдавливая угольные крохи в рябую, серовато-весеннюю бумагу.

элементарный поворот, обратно - спиной к раскрывшимся дверям,
укутавшись в сигаретный дым потерянного шарфа.

"У куклы есть коричневый передник. На переднике есть большой карман - он оторочен белой накрахмаленнной тесёмкой с кружевами. В кармане ещё со вчерашнего утра лежит рыбий череп. Он полон молочной скорби - растаявшего снега детских иллюзий. Вокруг черепа рябит тёмный кумач полевых маков. Они пахнут. Жалко, что мои маки забыли рыбьи слова."

тишина. утро. бред.
надломленная сущность прошедшего дня.

Омерзительные слова забиваются в сферу барабанной перепонки, круша тонкие нити восприятия - оставляя на багрянце холодной крови аккуратный росчерк, метку болезненного головокружения.

что я?
горизонт искажённых пикселов?
послевкусие мерного стука клавиатуры?
абсурд тридцати трёх букв...?

*оцифрованные чувства - как это глупо*
меня здесь нет,
просто нет,
нет...?

по плоскости - наизнанку.
непоследовательность, абсурд, энгармонизм....?

бежать по нити.
бежать по чужим словам.
09:36

я - всего лишь акварельная тень,
передвигаюсь по квартире только при выключенном свете - тихо.

раздражает симметричная  транзакция, мир наоборот
- контуры, неуклюже сваленные в спутанный клубок.
не более чем игрушка.

обидно
больно
но так всегда.

хочу пить.
сталью ножа по апельсиновой корке,
вспарывая слои янтарной мякоти - мутные капли горечи.

кровь и цедра -
в сладострастии безумного вкуса.
Захлёбываясь собственным наслаждением,
обжигая пальцы смертельным холодом иллюзорного стекла.

глоток сухого воздуха.
...

всем всего

в темноте - под занавеской - кажется, что картонная коробка откусила мне руку
и всё залито грейпфрутовым соком
без консервантов.

Оо

Иссохшое пространство парадной, бъющееся в крошечных стенах гнилого камня;
Вензеля, взорвавшиеся хлопьями густой извёстки, оседали по обгаженным углам, битые стёкла немыми рисунками вели к исцарапанной коже чьей-то двери. Вырванный из плоти бетона и штукатурки, звонок беспомощно повис на спирали облупившихся проводов - изолированные нервы, тончайшие жилы невидимых конечностей...
и дышим мы кровью.

Ворох пенопластового снежка рухнул с помутневших стёкол разбитого купола, искусственными хлопьями скользя по шее, цепляясь за чёрнёную шерсть длинного шарфа. И вновь улыбка - взгляд нашёл ту охапку линий и форм, что легко сливались в далёкую картинку, целостный фрагмент общей панорамы - тускло-красные крыши ярко-серых домов...

Отвратительный цвет питерского неба, вкупе с резко-очерченными гранями чердаков и крыш, впервые радовал искушённый взор юноши. Здесь был перламутр. Перламутр, сокрытый тонкими штрихами мокрого угля, запятнанный голубым воском праздничной свечи - хоровод грязных красок, трезвучие пастели и туши. Хотелось бы добавить пару смелых мазков сепии - вон туда, где бордо зимнего рассвета вливалось в желтизну бронзовой оранжереи - но не поднять руку, не вздохнуть.

вспышка. страх. слепота.
наверное глупо стирать за собой буквы