"У куклы есть коричневый передник. На переднике есть большой карман - он оторочен белой накрахмаленнной тесёмкой с кружевами. В кармане ещё со вчерашнего утра лежит рыбий череп. Он полон молочной скорби - растаявшего снега детских иллюзий. Вокруг черепа рябит тёмный кумач полевых маков. Они пахнут. Жалко, что мои маки забыли рыбьи слова."
тишина. утро. бред. надломленная сущность прошедшего дня.
Омерзительные слова забиваются в сферу барабанной перепонки, круша тонкие нити восприятия - оставляя на багрянце холодной крови аккуратный росчерк, метку болезненного головокружения.
Пресная вода. Без вкуса, без цвета и запаха - пустота в манящей загадочности. болезненная зависимость от капли, от полого беспокойства доисторической тайны - когда демоны ломали кручёные рога о табуретные ножки - сыпался постсоветский лак, комкались забытые газеты и стирались в пыль переплёты сухих книг.
Липкие пальцы касались комариных глаз, опуская незримые веки - сжигая капроновые ресницы, обращая в легчайший пепел и прах; забальзамированое детство - куклы, теснящиеся в картонных коробках и проржавевшие санки, осыпающие с балкона на прохожих крошки детского смеха. Словесные контрацептивы разъели литературу, круша храмы и скрывая потаённые мечты слоями министерских букв.
тогда и сейчас - тонкая, до абсурда хрупкая и подвижная перегородка общечеловеческих чувств и ценностей. индивидуализм, доведённый до грубой антисоциальности - хорошо или плохо...?
агатовые бусинки из под седины целофановых перьев:
стереть с крыши полёт расколотого камня - лететь, купаясь в лужах смородинового асфальта.
сорваться с шёлка радуги - смеясь сквозь витражи забвения и усталости., а потом ловить в пушистые варешки ржавый снег - нитями жжёного капрона. крыло устало.
-- ps -- слово "дети" в интересах наводит меня на весьма антисоциальные мысли... это нормально?! Оо
Иссохшое пространство парадной, бъющееся в крошечных стенах гнилого камня; Вензеля, взорвавшиеся хлопьями густой извёстки, оседали по обгаженным углам, битые стёкла немыми рисунками вели к исцарапанной коже чьей-то двери. Вырванный из плоти бетона и штукатурки, звонок беспомощно повис на спирали облупившихся проводов - изолированные нервы, тончайшие жилы невидимых конечностей... и дышим мы кровью.
Ворох пенопластового снежка рухнул с помутневших стёкол разбитого купола, искусственными хлопьями скользя по шее, цепляясь за чёрнёную шерсть длинного шарфа. И вновь улыбка - взгляд нашёл ту охапку линий и форм, что легко сливались в далёкую картинку, целостный фрагмент общей панорамы - тускло-красные крыши ярко-серых домов...
Отвратительный цвет питерского неба, вкупе с резко-очерченными гранями чердаков и крыш, впервые радовал искушённый взор юноши. Здесь был перламутр. Перламутр, сокрытый тонкими штрихами мокрого угля, запятнанный голубым воском праздничной свечи - хоровод грязных красок, трезвучие пастели и туши. Хотелось бы добавить пару смелых мазков сепии - вон туда, где бордо зимнего рассвета вливалось в желтизну бронзовой оранжереи - но не поднять руку, не вздохнуть.
вспышка. страх. слепота. наверное глупо стирать за собой буквы